Данте как недостижимая цель.

«Кто говорит—Дант скульптурен, тот во власти нищенских определений великого европейца. Поэзии Данта свойственны все виды энергии, известные современной науке. Единство света, звука и материи составляет ее внутреннюю природу. Чтение Данта есть прежде всего бесконечный труд, по мере успехов отдаляющий нас от цели». [7]

Цель Данта известна, сама им сформулирована, отточена до максимы. Цель эта – исправление человека. Но вот уже в письме к Кан Гранде, в своем роде авторском комментарии к «Комедии» - Данте проговаривается, что замысел сложен, запутан, что он дробится на несколько частей:

Чтобы понять излагаемое ниже, необходимо знать, что смысл этого произведения не прост; более того, оно может быть названо многосмысленным, то есть имеющим несколько смыслов, ибо одно дело — смысл, который несет буква, другое — смысл, который несут вещи, обозначенные буквой. [8]

Далее, в этом же письме автор делит указанные им аллегорический и буквальный смыслы еще раз, и, в конечном итоге, желая объяснить на ученный манер свое творение, и не находя в этом возможности, быстро сворачивается:

Не вдаваясь в подробности об основной части, начинающейся после пролога, и никак ее не деля, скажу о ней лишь следующее: переходя от неба к небу, автор поведет в ней речь о блаженных душах, встреченных в каждой из сфер, и объяснит, что подлинное блаженство заключается в познании основы истины, как явствует из слов Иоанна, когда он утверждает: "Сие есть истинное блаженство, да знают Тебя, единого истинного Бога..." - и из третьей книги "Утешения" Боэция, где сказано: "Лицезреть Тебя есть наша цель" [9]

Утверждение Мандельштама, высказанное в пику одностороннему богословско-культурологическому объяснения дантовских терцин, при чтении самой «Комедии» действительно начинает казаться верным. В каждом новом круге, новой сфере мы приближаемся к единству смысла, но, в тоже время, постоянно отдаляемся от него. Когда в самом финале «Комедии», немного отдышавшись и переведя дух, мы осматриваем проделанный путь, то с удивлением обнаруживаем себя едва ли не в начальной точке путешествия.

Как геометр, напрягший все старанья,

Чтобы измерить круг, схватить умом

Искомого не может основанья,

Таков был я при новом диве том:

Хотел постичь, как сочетаны были

Лицо и круг в слиянии своем;

Но собственных мне было мало крылий

(Рай, XXXIII, 133-139)

Собственных крыльев не хватает не только у поэта, но и у нас, современных читателей. В следующий момент в очередной раз ослепнет и упадет в беспамятстве наш вожатый. Как все это понимать? Либо мы весь путь брели в никуда, либо мы действительно оказываемся на пороге чего-то неведомого? Мандельштам настаивает на том, что все прежние путеводители по Данту с огромный успехом заводили нас в тупик. Не нужно опасаться порога, неизвестного, в этом только и есть путь прикосновения к подлинной вести Данте.

Более того – мы просто обязаны не бояться, хотя бы потому, что оказавшись у края, мы теперь стали богаче на целый опыт. Первый эксперимент по погружению в бесконечную пучину, космос, растянувшийся от Лимба до Ангельского амфитеатра нами уже проделан. Успешно или нет – не нам судить, но само наличие опыта-путешествия уже больше чем чистое теоретизирование. Если угодно, сама «Комедия» - гимн эксперименту, преодолевающему схоластическую науку и тем самым делающему саму науку живой, действенной.

Сказать, что Солнце, Светила и весь созданный мир движем Любовью, и Любовь эта собственно и есть Бог, иными словами, срифмовать первую и последнюю строки Рая – самый простой способ однозначно определить замысел «Комедии». Кто этого не делал?

Лучи того, кто движет мирозданье,

Все проницают славой и струят

Где - большее, где - меньшее сиянье.

(Рай. I, 1-3)

Но собственных мне было мало крылий

И тут в мой разум грянул блеск с высот,

Неся свершенье всех его усилий.

…

Здесь изнемог высокий духа взлет;

Но страсть и волю мне уже стремила,

Как если колесу дан ровный ход,

Любовь, что движет солнце и светила.

(Рай. XXXIII, 139-145)

Однако подобная рифмовка-пересказ по Мандельштаму – ничего общего не имеет с поэзией и …Истиной. Поэзия, как некая суть вещей, как их связь, всегда содержится между двух рифмующихся строк. Будущую судьбу Данте Мандельштам видит не в том, что бы выучить ее наизусть и повторять как некую номенклатурную формулу. Для него принципиально важно, что труд флорентинца - вещь незаконченная, вещь становящаяся, а значит только сейчас, при нашем чтении-исполнении рождающаяся и живущая. Именно об этом говорят финальные строки «Разговора о Данте»:

«Предметом науки о Данте станет, как я надеюсь, изучение соподчиненности порыва и текста» [10]