Ренцо ВеликолепныйКарьера итальянского архитектора Ренцо Пьяно продолжается почти сорок лет. За это время он прошел путь от бунтаря до признанного классика. Алексей Тарханов встре-1 тился с Пьяно в его парижской мастерской, чтобы поговорить о работе и о жизни.
Лоренцо Пьяно родился в Генуе 14 сентября 1937 года. В 1964 году закончил архитектурный факультет Миланской Политехники. В 1965-1970 годах работал с Луисом Каном в Филадельфии. С 1971 года сотрудничал с Ричардом Роджерсом. Руководит мастерской Renzo Piano Building Workshop. Лауреат десятков международных премий и наград: итальянской Compasso d’Oro Award (1981), американской премии имени Нойтры (1991), премии Притцкера(1998)- архитектурного аналога «Оскара». Кавалер ордена Почетного легиона. На Венецианской биеннале 2000 года получил «Золотого льва» за достижения в архитектуре.
- Хотите встретиться с Ренцо Пьяно? Где? переспрашиваю с интонацией моего сына, которому говорят, что Дед Мороз принес ему подарок. Еще бы я нe хотел. Мой отец был одним из участников koнкурса на Центр Помпиду, и я помню, с каким суеверным ужасом он показывал мне картинки проекта-победителя.Такое? В Париже?
Интеллектуалы выступили против с таким же пылом, как когда-то Мопассан против Эйфелевой башни. Французские заводы не взялись за 120-тонные металлические детали, похо жие на позвонки дракона. Их пришлось тайком заказывать на германских заводах Круппа, что во времена необъединенной Европы грозило дополнительным скандалом. Префект запретил устанавливать воздухо заборники (те самые, о которых философ компании KPN Умберто Эко сказал, что ЭТО слуховые трубы. Год ждали пока префект отдаст богу душу. Потом президент Жискар д’.Эстен, придя на смену Помпиду, решил укоротить проект — его детище хотя бы на этаж. Ему это не удалось, «Но он сумел мне испортить отпуск», -говорит Ренцо Пьяно, вспоминая, как у беретов Корсики в 1971 м его яхту брал на абордаж катер береговой охраны, спешивший донести до архитектора волю президента.
Центр Жоржа Помпиду. Париж (1971 — 1977) — самое скандальное произведение Ренцо Пи и Ричарда Роджерса — и всейаря тектуры семидесятых. Плавучий док современного искусства в царстве средневекового Парижа. Центр Помииду обожают и ненавидят до сих пор. Самый главный нынешний французский архитектор, великий и ужасный Жан Пувель, при первом же вопросе о Центре Помпиду стал окончательно похож на Фантомаса: «Я сто раз говорил, что я думаю о Центре Помпиду. Я думаю, что это главное произведение семидесятых и что это живое историческое свидетельство, и пусть себе живет». Фраза в духе лонг-фелловского «распри наши не забыты, раны наши не закрылись». Вот какой человек Ренцо Пьяно. Его нелегко застать на месте. У него две главные мастерские: Punta Nave в Генуе (каскад прозрачных объемов из дерева и стекла на горе над морем, куда надо подниматься в стеклянном кубике фуникулера) и в Париже в квартале Марэ. А еще в Сиднее, где он построил небоскреб «Аврора», похожий на ловящий бриз парус. И в Берлине, где он делал Потсдамерплац. И чуть не появилась мастерская в Москве: Ренцо Пьяно уговаривали взять заказ на одно из главных зданий московского Сити, но не сложилось, и мастерская открыта теперь в Нью-Йорке. Там как раз поспевает новое здание газеты The New York Times. В парижскую мастерскую Пьяно можно через огромное окно заглянуть прямо с rue dеs Archives: попиваешь в соседнем кафе пастис и наблюдаешь за ходом проектирования. Сам мастер с седой бородкой ходит в желтом свитере, курит сигару. Дает советы, нагибается над макетами. Как в театре. В Париже Ренцо Пьяно живет на place des Vosges, в четверти часа пешком от мастерской. Встает в семь утра, идет на работу, проводит день в студии. Часто, не теряя времени, здесь же обедает. Возвращается к восьми, чтобы успеть часок поиграть с младшим сыном, а потом немного посидеть и подумать. - Я живу в старом доме XVII века. Не понимаю супершикар-ных архитекторов, которые слишком старательно одеваются и оформляют свои квартиры как шоу-румы. Моя жена Милли — архитектор, она немного занималась квартирой, но мы ничего не перестраивали, только краску кое-где положили. Для меня лучшая перепланировка — это дети. Спрашиваю, почему его мастерская так близко от центра Помпиду, — Пьяно не может с ним расстаться? - Один таксист меня везет и ворчит: «Да что это такое, это ж не музей, а какой-то химкомбинат». Именно химия -говорю я, да-да, сплошная химия. Ведь мы с Роджерсом были тогда просто мальчишками: ему тридцать шесть лет, а мне и вовсе тридцать три. Просто пара сумасшедших. Нет, Его нелегко застать на месте. У него две главные мастерские: Punta Nave в Генуе (каскад прозрачных объемов из дерева и стекла на горе над морем, куда надо подниматься в стеклянном кубике фуникулера) и в Париже в квартале Марэ. А еще в Сиднее, где он построил небоскреб «Аврора», похожий на ловящий бриз парус. И в Берлине, где он делал Потсдамерплац. И чуть не появилась мастерская в Москве: Ренцо Пьяно уговаривали взять заказ на одно из главных зданий московского Сити, но не сложилось, и мастерская открыта теперь в Нью-Йорке. Там как раз поспевает новое здание газеты The New York Times.
В парижскую мастерскую Пьяно можно через огромное окно заглянуть прямо с rue dеs Archives: попиваешь в соседнем кафе пастис и наблюдаешь за ходом проектирования. Сам мастер с седой бородкой ходит в желтом свитере, курит сигару. Дает советы, нагибается над макетами. Как в театре. В Париже Ренцо Пьяно живет на place des Vosges, в четверти часа пешком от мастерской. Встает в семь утра, идет на работу, проводит день в студии. Часто, не теряя времени, здесь же обедает. Возвращается к восьми, чтобы успеть часок поиграть с младшим сыном, а потом немного посидеть и подумать. - Я живу в старом доме XVII века. Не понимаю супершикар-ных архитекторов, которые слишком старательно одеваются и оформляют свои квартиры как шоу-румы. Моя жена Милли — архитектор, она немного занималась квартирой, но мы ничего не перестраивали, только краску кое-где положили. Для меня лучшая перепланировка — это дети.
Спрашиваю, почему его мастерская так близко от центра Помпиду, — Пьяно не может с ним расстаться? - Один таксист меня везет и ворчит: «Да что это такое, это ж не музей, а какой-то химкомбинат». Именно химия -говорю я, да-да, сплошная химия. Ведь мы с Роджерсом были тогда просто мальчишками: ему тридцать шесть лет, а мне и вовсе тридцать три. Просто пара сумасшедших. Нет, сумасшедших в квадрате: когда столкуются между собой два психов, безумие надо возводить в квадрат. Центр Помпиду был провокацией невоспитанной молодежи. Но я до сих пор его люблю, и когда меня спрашивают, не стесняюсь ответить «Думаю, классное здание мы тогда построили». Пьяно уверяет, что с тех пор принцип его работы не изменился, разве что радикальности поубавилось. Он полагает что самое главное — понять дух места и использовать архи тектуру для создания некоторой «прибавочной стоимости «Есть люди, которые приходят к вам со своей архитектурой как с чемоданом, и переставляют его из Америки в Европу, из Парижа в Мадрид, из Нью-Йорка в Сидней. А я сначала прогуливаюсь с моей сигарой и смотрю, смотрю».
Эта правильная привычка смотреть, покуривая, не подводила Пьяно никогда. Один из знаменитейших его проектов — аэ-ропорт Кансаи в Осаке. Когда объявили конкурс, Пьяно попросил разрешения приехать на место и немного походить там с сигарой. Заказчики смутились, но японская вежливость не знала границ. С утра они повезли Пьяно на морскую прогулку. Было свежо. Немного качало. «Где же будет аэропорт?» — спросил Пьяно. «Здесь», — улыбнулись японцы. В результате сверкающая стальная кровля терминала выглядит как изгиб волны. А еще Пьяно любит вспоминать, как каждое утро все рабочие делали на стройплощадке совместную гимнастику. Модели конструкций Кансаи до сих пор лежат на видном месте. Пьяно обожает макеты: - Чертежей мне не достаточно. Я не могу без моделей, предпочтительно деревянных. На них все видно куда лучше, чем в компьютере. Мы все время делаем макеты: так легче понять, что же это мы напроектировали.
Я его понимаю — настоящий архитектор думает пространством. То, как плавают в архитектурном мозгу эти трехмер-ные модели, чистый «Солярис». Макеты для архитектора как записная книжка. Стоят на полке и напоминают о разных идеях. Но какое же это, долно то быть, громоздкое хозяйство. - Пустяки! — говорит Ренцо Пьяно. Существуют же специальные транспорт ные компании, вот мы и путешествуем по миру с огромными ящиками. Ящики и еще люди, которые занимаются этим про ектом. Немного похоже на бродячий цирк. Правда? Ну а мои материалы много места не занимают. Вот все мое бюро. — Пьяно пока зывает на несколько папок формата А4, ви сящих нa стене за его спиной. На каждой на писано название нового проекта. Действительно, немножко похоже на га строли фокусника с ассистентами. Спрашиваю, сколько всего человек работает в его мастерской. - Человек сто. Думаю, чуть больше, но мне никогда не го ворят правды. Я остановлюсь, когда перестану узнавать лю дей. Я всюду сую нос и все люблю контролировать. Архитек тор, у которого слишком большой успех и штат, рискует стать просто бизнесменом. Но я ремесленник, я сын peмесленника и умереть хочу ремесленником.
Свою книгу «Рабочий блокнот» он посвятил своему папе Карло, генуэзскому строителю, и покойному брату Эрмано, наследнику семейного дела. Кажется, он до сих пор примеряет свою жизнь международной архитектурной звезды к более патриархальным и провинциальным, но для архитектора часто более осмысленным ценностям. Я спрашиваю, что значит имя Piano в его творчестве и в его жизни. От такого вопроса он несколько скучнеет, потому что редкий год какое-нибудь издание не выходит с заголовком типа Let’s Play Piano. Я уточняю, что в русском это не первая ассоциация, связанная с его фамилией. И Пьяно улыбается. Ну, меня зовут Пьяно, но я никогда не садился за фоно, правда играл на тромбоне, но не очень хорошо. Но я всегда дружил с музыкантами. И действительно люблю музыку, она будит мое воображение. Надо сказать, что и музыканты его очень любят. А Даниэль Баренбойм в октябре 1996 года дирижировал в его честь балетом башенных кранов, исполненным в лучах прожект ров на строительной площадке Потсдамерплац. В одном из своих интервью Пьяно говорил, что его дома как дети, он всех их любит одинаково. Настаиваю, что, как и каждый отец, он умеет их разделять. Какие принесли ему больше радости, какие больше забот? И есть ли блудный сын в этой его семье? - Это злой вопрос. Ай-яй-яй! У меня у самого четверто, самому старшему — тридцать пять, самому младшему будет два. Но архитектор скорее мать, чем отец. Ты вынашиваешь проект, потом рожаешь его и тут же отдаешь в чужие руки. Это тяжело. И жаль расставаться, и обидно, если твое детище пло хо содержат, а ты уже ничего не можешь сделать. Например аэропорт Кансаи всегда ухожен, японцы им гордятся. И аэродром в Техасе — тоже живет как у Христа за пазухои.А вот мой футбольный стадион в Бари, в Италии, содержат плохо. Это меня так мучает! Прямо хочется по субботам идти туда, брать ведро, тряпку и мыть. И вообще, любовь такая штука-блудных сыновей часто любят больше, чем послушных.
В сентябре Ренцо Пьяно исполняется шестьдесят четыре года. Интересуюсь, сформулировал ли он свое кредо, хотя бы для журналистов? - Да нет, куда мне, бедному технарю. Архитектура, знае те ли, такая профессия — какой бы ты ни был идеалист, а всё одно — отчаянный материалист. Тут тебе аллегории, симво лы, а там все равно — бетон, вентиляция и санузлы. Taк что я не думаю, что настоящему архитектору нужны кредо или манифесты. На прощание я спрашиваю, есть л и у притцкеровского лау реата какая-нибудь неосуществленная безумная идея. То ли театр в кратере вулкана, то ли отель нa Луне — так всегда жур налисты спpaшивают у архитекторов. - Нет, моя мечта попроще, — отвечает Пьяно. — Хочу обойти под парусами вокруг света. Я ведь рожден у моря и oбожаю мою яхту. Ее зовут «Киррибилли», это аборигенское имя, я уз нал его в Австралии. У них там вообще потрясающие имена, как музыка, — Кукубурра, Мурмурру. Так вот мы с Милли, моей женой, собираемся в плавание. Возьмем с собой младшего Джорджио, Юрия по-вашему, и кормилицу-перуанку, которая не умеет плавать. Вот будет приключение.
http://www.open3d.ru/archives/3112
|
«ЦЕНТР ЖОРЖА ПОМПИДУ БЫЛ ПРОВОКАЦИЕЙ НЕВОСПИТАННОЙ МОЛОДЕЖИ. НО Я ДО СИХ ПОР ЕГО ЛЮБЛЮ».
Телебашня компании KPN в Роттердаме (2000). Стена площадью 3600м2- проекционный экран.
Центр Жана-Мари Тжибао в Новой Каледонии (1998) построен в формах традиционной деревни канаков. Ветер, проходя сквозь прутья «хижин», заставляет здания петь.
«Новый Метрополис» Национальный центр науки и технологии (1997)-кажется кораблем, входящим в амстердамский порт. Здание облицовано «состаренными» медными панелями.
Реконструкция студии великого французского скульптора Константино Бранкузи.Мастерская находилась в районе Центра Помпиду и была снесена в ходе строительства. Спустя четверть века, в 1997 году, Пьяно создал свою композицию «по мотивам» утраченного здания.Теперь там размещены скульптуры Бранкузи, которые мастер завещал Франции.
Аэропорт Кансаи (Япония) четыре года строили на искусственном острове и завершили в 1988 году. Пьяно любит наполнять экспрессией архитектуру «высоких технологий» — центральный неф терминала он вполне серьезно называет «храмом»
Офисный и жилой комплекс «Аврора» в Сиднее напоминает парус яхты (2000).
Штаб-квартира компании Hermes в Токио (2001) сложена из стеклянных блоков размером 45×45 сантиметров. Нестандартно большие «прозрачные кирпичи» были разработаны специально для этого проекта. Снаружи здание светится, как японский фонарик.
