Студопедия — Деятельностьм НКТ-ФАИ в армии
Студопедия Главная Случайная страница Обратная связь

Разделы: Автомобили Астрономия Биология География Дом и сад Другие языки Другое Информатика История Культура Литература Логика Математика Медицина Металлургия Механика Образование Охрана труда Педагогика Политика Право Психология Религия Риторика Социология Спорт Строительство Технология Туризм Физика Философия Финансы Химия Черчение Экология Экономика Электроника

Деятельностьм НКТ-ФАИ в армии






Август—ноябрь 1936 г. явились периодом апогея «либертарной революции»[51]. Это были месяцы фашистского наступления на Мадрид, усиления итало-германской интервенции.

Все силы компартии были брошены на фронт, всё внимание её поглощено одним: создать регулярную народную армию, остановить фашистское наступление. Тысячи коммунистов погибали под Мадридом, стремясь выиграть драгоценные крупицы времени.

Совсем иной характер носили действия анархистов[52].

Говоря о политике и практике НКТ-ФАИ в вопросах войны и армии, надо снова подчеркнуть, что они придавали этим проблемам — особенно на первом этапе войны — второстепенное, подчинённое значение. «НКТ, по крайней мере в данный период, гораздо больше занималась установлением «либертарного коммунизма» в городах и сёлах, чем гражданской войной»[53], — указывает реакционный историк и философ Мадарьяга. В анархистских газетах объявление о сборе колонн на фронт сопровождалось многозначительным предупреждением: /177/ «Соответствующие комитеты должны обеспечить оставление в каждой местности достаточных сил на всякий случай»[54] В результате в тылу оставались десятки тысяч вооруженных членов НКТ. Впоследствии анархистские лидеры снимали с фронта и тех видных работников НКТ-ФАИ, которые ушли туда в первые моменты борьбы[55].

«Партии и организации в начале войны уделяли больше внимания захвату позиций для будущей борьбы, чем войне, которую они считали выигранной. Эта деятельность привела к потере нескольких месяцев, которые могли быть решающими для нас»[56], — признало через два года руководство ФАИ, пытаясь, правда, прикрыться ссылкой на все «партии и организации».

Подобные установки и общая политическая линия анархистов нашли наиболее яркое выражение в накоплении ими огромного количества оружия — вплоть до орудий, танкеток и броневиков — в тылу[57]. Все декреты о сдаче оружия[58] анархистами игнорировались: они готовились ко «второму туру» борьбы во имя своей революции. А тем временем из-за отсутствия оружия на фронте гибли тысячи бойцов (одна винтовка приходилась на двоих, а кое-где — у Овьедо, например,— на пятерых), оставлялся город за городом[59]. Впоследствии (август 1938 г.) лидеры ФАИ признали, что «партии и организации посвятили себя сбору оружия для тыла с целью захватить господство /178/ после войны, вырывая это оружие у плохо организованных фронтов, которым как раз не хватало того, что у них похищали». Впрочем, это квалифицировалось ФАИ как «объяснимая и оправданная ошибка»[60].

В армии, на фронте анархисты оказались главными проводниками мелкобуржуазного индивидуализма и неорганизованности. Они понимали, что создание регулярной армии свяжет им руки, не даст использовать свои вооружённые силы для совершения «либертарной революции»[61]. В июле—сентябре 1936 г. руководители (а в значительной мере и массы) НКТ вели открытую ожесточённую борьбу против регулярной армии[62]. «Регулярная армия должна быть заменена рабочей милицией, которая сама сможет выполнить задачи сегодняшнего дня»[63], — проповедовала «Солидаридад обрера».

Анархисты распустили остававшиеся на территории Каталонии части регулярной армии, преданные республике. При первой робкой попытке каталонского правительства провести мобилизацию (август 1936 г.) НКТ наводнила Барселону листовками: «Народные дружины — да! Солдаты регулярной армии— нет!» В день сбора анархисты захватили казармы, уничтожили списки призывников и заставили последних разойтись по домам[64].

2 августа 1936 г. в «Солидаридад обрера» появилась — за авторитетными подписями НКТ, ФАИ, «Либертарной молодёжи» (ЛМ) — статья «Организация недисциплинированности». Там, между прочим, говорилось: «Смелость самопожертвования возникает не внезапно. Она потребовала от анархистского движения многих лет подготовки и систематической организации недисциплинированности: навязывание массам чувства дисциплины и организации ограничивает мужество, интеллект и чувства революционера»[65].

Даже ещё в конце октября 1936 г. «Солидаридад обрера» возражала «против реорганизации армии»... «Необходимо, — писала она, — сохранять и расширять отряды дружинников на основе колонн с общей идеологией»[66]. /179/

Согласие руководства НКТ-ФАИ с принципом регулярной армии и введением дисциплины (ноябрь—декабрь 1936 г.) мало что изменило в деятельности анархистских колонн.

Анархисты решительно противились слиянию своих колонн с «марксистскими», боролись за создание «однородных бригад НКТ-ФАИ»[67], куда они проводили (в 1937-1938 гг.) самостоятельные вербовки. Это разрушало единство вооружённых сил армии, самый принцип регулярной армии. Анархистские части отказывались участвовать в операциях, руководимых испанским генеральным штабом[68]. На «своем» Арагонском фронте анархисты официально объявили о создании регулярной армии 27 марта 1937 г. Фактическое превращение их частей в регулярную армию началось лишь в августе 1937 г. Да и после этого безответственные комитеты ФАИ, ранее бывшие единственной реальной властью в анархистских колоннах, продолжали проводить сектантскую, разлагающую работу в армии, пытаясь навязывать частям свои приказы и распоряжения[69]. В целом же «анархистские колонны отнеслись к созданию регулярной армии, которое они рассматривали как решающий шаг к классическому милитаризму и казарменной дисциплине, крайне враждебно. На всех фронтах, где сражались бойцы НКТ, произошло серьёзное брожение. Многие непримиримые дружинники вернулись в тыл»[70].

Не лучше обстояло дело и с непосредственным участием анархистов в военных действиях. «Мужество, интеллект и чувства революционера» проявились тут довольно своеобразно. Сыгравшие большую роль в кратковременных городских сражениях анархистские колонны в своем большинстве оказались негодными к длительной полевой борьбе с крупными силами врага. Отсюда характерная для анархистов смена героизма паникой и пассивностью.

Примером поведения анархистов на войне может служить оборона Мадрида. В разгар боев под Талаверой в начале сентября «колонна в 2 тыс. анархистов отказалась подчиняться приказам генерала Рикельме»[71]. С криком «Нас окружают!» /180/ (¡Estamos copados!) она обратилась в бегство[72]. Талаверская позиция была потеряна. Тремя неделями позже у Толедо анархисты, обстрелянные фашистской артиллерией, заявили полковнику Бурильо: «Если вы не сможете прекратить их стрельбу в 15 минут, мы покидаем город. Ищите себе других дураков»[73]. И Толедо был оставлен[74].

6 ноября фашисты подошли вплотную к Мадриду. В этот момент «милиция НКТ расстреляла своих офицеров и бежала на всех автомашинах, которые она смогла захватить, включая санитарные машины из военного госпиталя, раненые и персонал которого были оставлены на произвол судьбы»[75], Так был потерян Карабанчель — ворота Мадрида. Одновременно за Мадридом — у Таранкона и Куэнки — вооружённые до зубов анархистские отряды реквизировали оружие и продовольствие, предназначенное для осажденного города[76]. В эти часы батальоны коммунистов погибали, сдерживая фашистов на окраинах Мадрида.

После того как 8—13 ноября наступление фашистов было остановлено, в город с Арагонского фронта прибыла колонна под руководством Дурутти — «великолепно вооруженная»[77], лучшая из колонн НКТ, возглавляемая лучшим из вождей испанского анархизма. По словам дружинников, они пришли, чтобы разбить всю армию Франко под Мадридом, а потом захватить Бургос.

Но уже после двух дней пребывания на фронте анархисты отказались наступать (15 ноября) и тем самым сорвали общее наступление. Затем, 16 ноября они голосованием потребовали отвода в тыл. В это время на митинговавших дружинников напали фашисты, разбили их и, переправившись через Мансанарес, заняли большую часть Университетского городка. Возмущённый Дурутти пытался установить дисциплину в колонне и... был «убит из-за угла»[78]. /181/

То же происходило и на других фронтах. Направившаяся из Валенсии на Южный фронт колонна анархистов вернулась на второй день обратно, так как в Картахене — факт, приведённый в речи министра НКТ,— «их не разместили в лучших отелях»[79].

«Дисциплина у красных оставляла желать много лучшего, — объясняет причины падения Малаги фашист Аснар, — и попытка коммунистов установить её встретилась с бунтом анархистов, традиционно сильных в Малаге... Приказам Вильялба (командующий сектором. — К. М.) не подчинялись»[80]. На Теруэльском фронте, занятом в основном анархистскими колоннами, было, по словам Л. Лонго, заключено «что-то вроде перемирия с фашистами»[81].

Провоевав таким образом несколько недель, колонны анархистов, носившие звучные названия («Железная колонна», «Орлята ФАИ», «Земля и свобода», «Батальон смерти» и т. п.), уходили в тыл приобщать население к «либертарному коммунизму».

Особый интерес представляют действия анархистов на Арагонском фронте, 75% бойцов которого принадлежали к колоннам НКТ-ФАИ[82]. Численный перевес республиканцев был здесь подавляющим. Хинтерландом[X] фронта была территория, на которой проживала треть населения республиканской Испании и было сосредоточено до половины её тяжелой промышленности. Это накладывало огромную ответственность на вооруженные силы фронта и открывало широчайшие возможности перед ними[83]. И именно тут пороки анархистской политики дали наиболее пагубные плоды. Регулярной армии не было; у 30 колонн, находившихся на линии фронта, не имелось ни общего плана действий, ни общего командования, ни резервов. Укрепления строились на восточной границе Арагона и оборудовались лишь для обороны от наступления со стороны... республиканского тыла. Колонны анархистов самовольно уходили в тыл. На большинстве участков фронта /182/ установилось затишье (фашисты, зная состояние фронта, совершенно оголили его) [84], прерываемое кое-где «боями» между анархистскими и фашистскими футбольными командами. По субботам и воскресеньям дружинникам предоставлялся праздничный отдых. Основным их занятием весной и летом был прием солнечных ванн [85]. О характере военных действий на Арагонском фронте дает представление коммюнике от 12 декабря 1936 г., где сообщалось, что милиция продвинулась на 10 км по направлению к линии фронта [86]. А в это время истекали кровью Мадрид и Малага, куда перебросили из Арагона свои войска фашисты! В итоге в течение решающего года линия фронта в Арагоне не изменилась, возможности его остались неиспользованными, первоначальный революционный энтузиазм бойцов был бесплодно растрачен.

Вот к каким результатам приводили «мужество, интеллект и чувства революционеров», воспитанных в духе неорганизованности, индивидуализма, преклонения перед самотёком. Как правило, лишь там, где анархо-синдикалисты действовали совместно с коммунистами или в частях со смешанным составом, рабочие НКТ дрались упорно, хорошо (под Гвадалахарой, впоследствии — у Бельчите и Теруэля).

«Либертарная революция»

Тыл был главной ареной деятельности «подстёгивающих революцию» анархистов. В центре их внимания находились не отпор фашистам у Мадрида, а сожжение дореволюционных архивов, брачных свидетельств и банкнот [87]. «Этическое совершенствование. Моральные ценности революции»; «Боремся за федерализм, ибо он уничтожает централизаторский дух»; «Теперь больше, чем когда-либо, боремся с воодушевлением, чтобы развивать революцию»; «К завершению организации пролетарского общества»; «На заре новой цивилизации. Наша революция будет чисто испанского типа»[88], — гласили субтитры /183/ первой страницы «Солидаридад обрера» в дни прорыва фашистов к Мадриду.

Что же представляла собой эта революция?

Децентрализацию власти, бывшую в первые дни войны временной и печальной необходимостью, анархисты объявили величайшим завоеванием революции. Как и в 1873 г., федерализм анархистов «в том-то и заключался, что каждый город действовал на собственный риск, объявив самым важным делом не сотрудничество с другими городами, а отделение от других городов, и исключив тем самым всякую возможность всеобщего наступления»[89]. Каталония, Арагон, все районы, где влияние анархистов преобладало, фактически отделялись от республики и в свою очередь распадались на карликовое государства — кантоны (Пуигсерда, Тарраса, Сео-де-Урхель, Сервера, Мора и десятки других). В каждом из них власть принадлежала «комитету», состоявшему из местных руководителей НКТ-ФАИ.

Опорой комитетов были вооружённые отряды — так называемые контрольные и дорожные патрули, береговая милиция. Они состояли из люмпен-пролетариев, анархистских активистов, отсталых рабочих, не желавших идти на фронт, и т.п. элементов и подчинялись лишь местным комитетам НКТ, ФАИ, «Либертарной молодёжи» (ЛМ). В каждом селе их насчитывалось по 20-30 человек, в городах — намного больше. По признанию самой же «Солидаридад обрера», 90% этих «героев» были совершенно излишними в тылу [90].

Пользуясь уходом милиции КПИ, ОСМ[XI], ВСТ на фронт, эти так называемые «бесконтрольные» элементы овладели дорогами страны и городами, грабили военные материалы, продовольствие, бесчинствовали, убивали политических противников [91]. При этом они получали ежедневно по 10 песет жалования (средняя зарплата рабочего), положенного дружинникам на фронте[92]. /184/

Иногда дело доходило до настоящих «малых войн». Так было, когда колонна Марото двинулась из-под Гренады на Альмерию и Картахену; так было и с набегами пресловутой «Железной колонны» на районы Леванта и Куэнки. Осенью 1936 г., совершенно оголив фронт под Теруэлем, колонна эта, состоявшая в основном из полууголовных элементов, двинулась на Валенсию[93]. «Мы как анархисты, — гласило последующее «оправдательное» заявление комитета колонны, — были озабочены проблемами тыла не в меньшей мере, чем проблемами фронта. Поэтому, когда мы увидели, что в Валенсии вещи шли не тем путем, которого хотели мы[94], мы решили вмешаться»[95].

Ворвавшись в город, «Железная колонна» разоружила полицию, сожгла уголовные полицейские архивы, где слишком часто фигурировали фамилии «неореволюционеров», ограбила ювелирные магазины[96]. В планы анархистов входил полный захват города, и лишь вооружённое вмешательство компартии вынудило их убраться восвояси[97].

Тогда же, в дни, когда в боях у Мадрида решалась судьба республики, «контрольные патрули» ФАИ, действовавшие в Каталонии, получили от руководства ФАИ распоряжение закрыть французскую границу для иностранных добровольцев, спешивших на помощь Мадриду[98]. Анархисты боялись, что создание интербригад усилит влияние коммунистов. Выполняя это распоряжение, анархистские патрули задержали на границе несколько тысяч добровольцев. Так порочность /185/ политической линии анархистов приводила их уже тогда на грань подлинной измены.

Проблема взаимоотношений пролетариата с крестьянством была важнейшей из проблем республиканского тыла. И здесь политика анархистов резко противоречила интересам победы в национально-революционной войне.

Анархисты взяли курс на немедленное проведение в захваченных ими районах «свободного эксперимента коллективизации»[99]. Они опирались на «ребяческое нетерпение» и полурелигиозное рвение части рабочих, ремесленников, батраков, наивно решивших, что настал, наконец, много раз обещанный час... «Коллективизировалось» всё — поля, средства производства, кустарные мастерские, жилой фонд и т. д. — вплоть до куриц и кошек. Во главе коллективов (коммун) стояли комитеты, жившие за счёт труда ремесленников, крестьян, рабочих — формальных совладельцев «коллектива», — состоявшие из местной анархистской верхушки, иногда деклассированных рабочих из города. Комитеты были всевластны и безответственны.

Члены коллективов получали уравнительную семейную зарплату. Выработанные ими продукты продавались, как правило, втридорога комитетом, прибыль чаще всего шла ему же[100]. Иногда доходы (чистая прибыль) делились между членами местного профсоюза НКТ. Налоги комитеты не платили. Фискальные документы сжигались.

Коллективизация была принудительной и проводилась вооружёнными отрядами НКТ-ФАИ и «бесконтрольных» при поддержке части батраков и ремесленников[101]. Сначала коллективизировались помещичьи поля, затем реквизировался урожай во всей округе, а после этого и сами крестьянские участки. Даже формального голосования чаще всего не производилось. «Не будьте эгоистами, — провозглашали анархисты, — не надо голосования. Нужны порыв, единое стремление, вдохновение. При голосовании же каждый думает о себе. Голосование — это эгоизм»[102]. /186/

Насильственный характер коллективизации и был официально оформлен в решениях соответствующих организаций ФАИ и НКТ[103].

В коллективах зачастую отменялись и даже сжигались деньги. Вместо них вводились «боны», бумажки, которые давали право «пить, есть и курить», т. е. получать в столовой или в местном кооперативе рацион, вино и папиросы по нормам, установленным комитетом. «Можете бросить банкноту на улице — никто не заметит. Рокфеллер, если ты явишься во Фрагу (Арагон) со всем своим банковским счётом, ты не сможешь купить себе чашку кофе!»[104] — младенчески ликовали анархисты понаивнее: с капитализмом было окончательно покончено.

Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что немногие «упразднители денег» по-глупому сжигали их. «Отмена денег» была источником наживы для комитетов, которые, во-первых, присваивали деньги, отобранные у крестьян, во-вторых, платя крестьянам за их труд бонами, продавали продукты за наличные деньги, вымогая при этом золотые и серебряные монеты[105].

Всего анархистами было создано 1000—1200 коллективов (40% из них — в Арагоне), объединявших до 1,5 млн. человек[106]. Производственный эффект «коллективизации» был, как правило, резко отрицательным, потому что у коллективов не было машин[107], средств, опытных хозяйственных кадров, а работа шла фактически из-под палки. Пагубность анархистской коллективизации усугублялась тем, что она проводилась в основном не в районах латифундий, где коллективизация опиралась бы на подлинное движение масс, а в районах мелкого и среднего крестьянского землевладения. Преуспевающие коллективы можно было пересчитать по пальцам. Как правило, население «коллективизированных» общин жило в нищете[108]. /187/

Крестьяне оказывали порой ожесточённое сопротивление «коллективизаторам»[109]. Протестующих судили за «контрреволюцию». Наиболее распространенными приговорами были расстрел и принудительные работы (без права на боны).

В районах Центральной Испании анархистские коллективы поддерживались, а часто и возглавлялись агентами скрывающихся помещиков, так как помещичье хозяйство и имущество оставалось в целости, земля не раздавалась, бывшие батраки работали за ту же плату — и всё было готово к возвращению хозяина[110].

Подобное надругательство над наивной, искренней верой одних, над волей и желаниями других и было названо анархистами «либертарным коммунизмом»[111].

Там, где анархистам не удавалось создать «коллективов», они прибегали к другим методам. Они собирали с крестьян арендную плату вместо помещика[112] или попросту «реквизировали» у бедняков, середняков, арендаторов все плоды их труда.

В районах, контролируемых комитетами, запрещалась свободная торговля. Вce продукты крестьяне должны были продавать местным или специализированным рыночным комитетам (вроде «комитета рабочего контроля над торговлей яйцами в Барселоне») по установленным ими или по официальным твёрдым ценам. Комитет же, пользуясь тем, что в большинстве районов страны транспорт находился в руках НКТ, перепродавал продукты на рынке с большой прибылью [113].

Особенно напряжённое положение создалось зимой 1936/37 г. в Леванте. В ноябре—декабре «бесконтрольные» грабили урожай на корню. «В огромном количестве грабят апельсины и рис. Грабят на полях, в садах и на дорогах. Грабят и продают. И крестьянин... остается без апельсинов и без /188/ денег. Тех, кто протестует, находят мёртвыми на дорогах»[114],— описывал министр земледелия т. Урибе бесчинства «экспроприаторов» из НКТ и «бесконтрольных».

Позже особую активность развил Объединённый Левантийский совет сельскохозяйственного экспорта (CLUEA), организованный анархистами и кабальеристами[XII] и представлявший, по словам Боркенау, «всех имевших отношение к торговле апельсинами, кроме самих крестьян»[115]. Поощряемый министерством торговли (министр — член НКТ Лопес), Левантийский совет старался монополизировать экспорт апельсинов, платя крестьянам крайне низкие цены[116]. Когда же крестьянские кооперативы попытались самостоятельно продавать свой урожай, руководители CLUEA запретили портовым рабочим грузить апельсины кооперативов[117]. Там, где крестьяне грузили их сами, на них нападали вооруженные «коллективизаторы», топили лодки у берега, преследовали их в море[118].

Захваченные тем или иным путём сельскохозяйственные продукты сбывались за границу как через CLUEA, так и через иные организации, созданные анархистами[119]. Внешняя торговля профсоюзов нанесла огромный — на десятки миллионов песет — убыток не только крестьянам, но и государству[120]. Эти доходы, как и поступления из других источников (контрабанда и присвоение таможенных пошлин), шли в карманы /189/ главарей[121], на финансирование анархистских экспериментов в промышленности и главным образом на закупку оружия для дальнейшего развития «либертарной революции». Эти деньги были оружием и продовольствием, похищенным у народной армии и голодающего народа.

«Созидательная революционная деятельность» анархистов в деревне привела уже в 1936 г. к упадку сельскохозяйственного производства[122], к продовольственным трудностям в Барселоне (крестьяне не решались везти туда продукты, опасаясь «коллективизации» последних)[123], а позднее к сокращению на 20-30% посевных площадей в Каталонии. Во многих местах крестьяне просто бежали из деревень. «В деревне накопилось такое недовольство, которое может создать там базу для фашизма»[124], — сказала о каталонской деревне Д. Ибаррури. Сократился приток добровольцев в республиканскую армию, кое-где дошло до восстаний крестьян, доведённых до отчаяния[125].

Многое в деятельности НКТ-ФАИ в тылу объясняется тем обстоятельством, что именно эти организации стали основным убежищем для элементов пятой колонны на территории республики, особенно в районах Кастилии, Леванта, Андалузии. Почти все арестованные фашисты, имевшие членские книжки антифашистских партий и организаций, были «членами» НКТ. Это объяснялось в первую очередь организационной слабостью и недисциплинированностью НКТ, облегчавшими проникновение фашистских агентов и их последующую деятельность в её рядах[126]. Не меньшую роль играла и общая направленность политики НКТ-ФАИ, которые, стремясь к установлению своей власти, намеренно вербовали в свои ряды всех желающих.

«В отличие от коммунистической и социалистической партий, анархо-синдикалисты открывали свои двери почти каждому, кто хотел войти. В результате многие мятежники[XIII] растворились в /190/ массе профсоюзов НКТ, ожидая дня «освобождения» и в то же время возбуждая всюду, где они могли, беспорядки в республиканском лагере»[127].

Так, в 1937 г. большая часть членов НКТ в Куэнке ранее состояла в таких реакционных партиях, как партия народного действия, аграрная, радикальная. Членские книжки НКТ вручались прямо в тюрьмах подсудимым фашистам. Руководителем НКТ в провинции был... помещик Сисанте. В её местных комитетах заседали священники, касики, церковные привратники, монастырские служки, мажордом графа (в Сан-Клементе). Не удивительно, что комитет НКТ в селе Тиетинос в полном составе слушал передачи севильского радио[XIV] и аплодировал Кейпо де Льяно[XV]. Подобные картинки были типичны для сел Кастилии, в меньшей мере — Леванта и Андалузии[128]. Бурным своим ростом конфедеральные организации Центра Испании были обязаны именно наплыву правых элементов.

Сами анархо-синдикалисты заявили в связи с соответствующими обвинениями в их адрес, что «практически невозможно помешать тому, чтобы в массовые организации проникло известное число нежелательных элементов» [129].

Крайнее засорение НКТ фашистскими элементами вело к тому, что некоторые организации её прямо работали на фашистов, фактически сотрудничали с ними против республики. Проявлением этого союза были бешеные нападки анархистской прессы на органы государственной безопасности — причем именно там, где они успешнее всего боролись с пятой колонной (Мадрид, Мурсия и др.). Фашисты умело играли на коренных пороках политики НКТ-ФАИ, устраивали беспорядки в тылу, вдохновляли укрывателей оружия и дезертиров, провокаторов, раскольников, поджигателей церквей и т. д. Анархисты организовывали побеги фалангистов из тюрем. /129/ В Каталонии анархистские профсоюзы конкурировали друг с другом[130] в деле переброски (платной, разумеется) реакционных элементов за границу.

Немудрено, что по Испании ходил в те месяцы анекдот о наивном самоубийце-неудачнике, не сумевшем толком ни застрелиться, ни утопиться, ни перерезать себе вены, который наконец решил, что нашел всё же верный способ покончить счеты с жизнью: он пойдёт к страшным революционерам на улицу Фернан Нуньес (штаб ФАИ) и крикнет там «Вива Франко!»: не миновать ему быть изрешеченным пулями в тот же миг. Так он и сделал, но... в ответ услышал: «Не так громко, друг. Сторож внизу — республиканец, он может услышать...».

Наиболее яркое выражение политика анархистов в тылу нашла в деятельности так называемого «Арагонского совета обороны», созданного ФАИ в середине октября 1936 г. и осуществлявшего до середины августа 1937 г. полную власть над освобожденной территорией Арагона. В течение года, без помех извне и изнутри ФАИ строила здесь «либертарный коммунизм»...

Выше упоминалось о «боевой» деятельности Совета обороны на фронте; несравненно более активным оказался он в тылу. В Арагоне было коллективизировано почти всё[131]. У единоличников отнимали продукты, сгоняли их с земли, на которой они работали всю жизнь. «Чтобы защитить коллективистскую систему, товарищи из НКТ сделали невозможной жизнь для единоличников... Это привело к огромному недовольству и беспорядку»[132], — писали кабальеристы из-под Уэски. Таким путем в 450 «коллективов» было загнано 433 тыс. жителей Арагона[133].

Деньги в коллективах были «отменены»[134]. Производительность труда была крайне низкой, особенно в долине Эбро — районе мелкой крестьянской собственности. Поля зарастали сорняками[135]. В муниципалитетах Арагона окопались фашисты, занимавшие посты алькальдов, советников и даже уполномоченных республиканской контрразведки и полиции. /192/ Руководство Совета обороны, во главе с X. Аскасо, занималось контрабандой драгоценных металлов и другого награбленного имущества[136]. Были запрещены митинги. Преследовались члены ВСТ[137]. Всех протестующих против ограбления — уничтожали[138]. В известном смысле прав был Аскасо, утверждавший: «Мы знаем, что такое самопожертвование. Ни одной жалобы, не говоря уже о протесте, не вышло из Арагона...»[139].

Таков был анархистский рай, превозносившийся НКТ и ФАИ как пример революционного управления и практического осуществления «либертарного коммунизма», как «главное дело НКТ»[140].

Руководство НКТ-ФАИ покрывало эти бесчинства[141], защищало насильников и провокаторов, травило тех, кто с ними боролся[142].

Промышленности суждено было стать главной ареной «свободных экспериментов либертарного коммунизма».

Здесь ущерб, нанесённый деятельностью анархистов республике, был особенно велик, банкротство их синдикалистской практики особенно ярко и многосторонне.

Анархистская программа предусматривала переход промышленности в собственность отдельных коллективов производителей: либо коллектива отдельного предприятия (так называемая коллективизация), либо коллектива всех рабочих данной отрасли производства в масштабе города или района (так называемая социализация).

Очевидно, что наряду с прогрессивной тенденцией (обобществление частной собственности) программа эта содержала и мелкобуржуазные, реакционно-утопические положения. Но партикуляристские и синдикалистские традиции рабочего движения /193/ страны обусловили притягательность этих положений для широких масс испанского пролетариата.

Летом 1936 г. события привели к еще более глубокому внедрению в массы синдикалистских взглядов. Дело в том, что после 18 июля 1936 г. такие особенности развития испанской революции, как отсутствие центральной власти в стране, почти повсеместное одновременное исчезновение прежних собственников, администрации, а зачастую и технического персонала предприятий обусловили объективную необходимость именно тех форм экспроприации буржуазии, которые всегда проповедовались синдикалистами. Переход управления крупными предприятиями в руки профсоюзов был в июле—августе 1936 г. единственно возможным средством предотвратить полный развал производства. Повсеместное осуществление этого перехода явилось лишним доказательством зрелости экономики Испании для социалистических преобразований. Однако новым доказательством недостаточной зрелости субъективного фактора революции явилась поддержка массами анархистской политики, превращавшей временную необходимость первых дней борьбы в постоянную экономическую основу нового строя.

Чем дальше, тем более властно потребности вооруженной борьбы требовали централизации производства, национализации крупной промышленности. Против этого, за неприкосновенность «главного завоевания революции» — коллективизацию промышленности — вели упорную и в основном эффективную борьбу НКТ и ФАИ[143].

Рассмотрим основные направления и последствия анархистских экспериментов.

Коллективизация производства началась с 20-21 июля и завершилась в основном осенью 1936 г. Она охватила заводы и мастерские, стройки и парикмахерские на три кресла, магазины и такси, салоны красоты и нехитрый инструмент чистильщиков обуви. Собственность фашистов и лояльных республиканцев, крупных капиталистов и мелких буржуа переходила в руки профсоюзных организаций. Чем сильнее было в данной местности влияние анархистов, тем более полной была коллективизация[144]. /194/

По закону, изданному анархистами, в Каталонии обязательной коллективизации подлежали предприятия, где было занято свыше 100 рабочих, и предприятия с меньшим количеством рабочих, если 3/4 их высказывалось за коллективизацию. Практически же в Каталонии и Леванте, не говоря уже об Арагоне, большинство мелких предприятий было коллективизировано. Это было сильным ударом по единству Народного фронта, так как озлобляло против пролетариата и республики мелкую буржуазию города, показателем настроения и положения которой было уменьшение суммы вкладов в сберегательных кассах Каталонии с 600 млн. песет в 1935 г. до 100 млн. песет в 1937 г.[145].

Формально коллективизированные предприятия являлись собственностью коллектива трудящихся. Фактическим хозяином их было профсоюзное руководство предприятия, образованный им Совет предприятия[146]. Советы предприятий официально пользовались теми же правами, что прежние советы акционерных обществ. Многочисленные члены их (иногда совет насчитывал несколько десятков человек) не работали на производстве и жили за счёт предприятия, получая зачастую высокие ставки[147]. «Народилось огромное количество паразитирующих бюрократов. Слишком много непроизводящих контрольных комитетов... В Каталонии... многие держат предприятия в своих руках, живут спокойно, а вместо одного буржуа имеются 7 или 8»[148], — признавали уже в конце 1936 г. Пейро и Монсени — министры, представлявшие НКТ-ФАИ в Центральном правительстве.

Так возникла система «профсоюзного капитализма». Первым естественным и вреднейшим порождением её было раздробление производства. Оно привело к путанице и неразберихе, к столкновениям между отдельными профсоюзами, коллективами, муниципалитетами, к разрыву старых производственных связей[149], а в дальнейшем — к ещё более пагубным последствиям. /195/

В условиях «профсоюзного капитализма» закономерно продолжала существовать бессмысленная и пагубная (особенно на внешнем рынке) конкуренция между предприятиями. Советы предприятий в погоне за прибылью вздували цены, утаивали товары и сырьё, занимаясь подчас разнузданной спекуляцией[150]. Не стеснялись они запрашивать втридорога и с государства, напрягавшего все силы и средства для борьбы с фашизмом[151].

Получая от государства импортное сырьё на десятки миллионов песет, советы и комитеты контроля, по признанию Пейро, «систематически отказывались продавать свою продукцию правительству»[152] и сами продавали её за границу. Прибыль же, если она была, шла в кассу профсоюза[153]. Особенно вредным было весьма распространённое явление, когда на предприятиях производилось не то, что нужно было для фронта, а то, что можно было легче и прибыльнее продать[154].

Коллектив каждого предприятия работал на свой страх и риск, жил в большинстве случаев сегодняшним днем, стремясь насладиться благами «либертарного коммунизма» в своем мирке, искусственно отгороженном от грозных событий действительности, не считаясь с элементарными экономическими условиями деятельности предприятий.

Руководимые анархистами, советы и комитеты предприятий отражали в своей деятельности психологию отсталых слоёв рабочего класса в начале переходного периода — «урвать побольше, дать поменьше», или шли на поводу у этих рабочих, стремясь обеспечить себе их поддержку. Они игнорировали /196/ требования войны, изменение характера труда, который должен был стать отныне трудом для своего класса, на своё дело.

На коллективизированных НКТ предприятиях рабочая неделя была сокращена до 40 и даже 36 часов[155]. Дисциплина на производстве была крайне низка. Прогулы, опоздания, уход с работы среди рабочего дня приняли массовый характер[156]. Члены НКТ, работавшие на государственных предприятиях, позволяли себе в условиях войны забастовки.

Руководители и функционеры НКТ яростно боролись против создания ударных бригад на производстве (на чём настаивали коммунисты), мотивируя это... наличием безработицы, ими же вызванной[157]. «НКТ, — писала анархистская «СНТ», — никогда и ни с кем не будет сотрудничать, чтобы претворить в жизнь выгодный лишь хозяевам принцип: «За большую и лучшую работу — большую оплату...», на котором настаивают коммунисты... Это антитезис всякого рабочего движения»[158].

Одновременно без всякого учёта реального положения предприятия была повышена зарплата. Повышенная зарплата выдавалась и в тех случаях, когда предприятие не работало (независимо от причин), выплачивалась за дни прогулов и т. д.[159].

Важным фактором падения производительности труда была и сама система оплаты труда на коллективизированных предприятиях. Два анархистских принципа были положены в основу её: 1) семейная зарплата, т. е. прямо пропорциональная количеству едоков, и обратно пропорциональная числу работников в семье[160]; 2. равная зарплата всем рабочим данной /197/ отрасли[161]. Так, например, в строительной промышленности Барселоны чернорабочие, каменщики, каменотесы, административный персонал — все получали от 18 песет в день. Существовал к тому же разнобой в оплате в разных отраслях промышленности, в частности чернорабочий в строительной промышленности получал больше, чем квалифицированный металлист первой категории. За равный труд женщины получали значительно меньшую заработную плату, чем мужчины[162]. Подобная система тормозила рост производительности труда и привлечение на производство дополнительной рабочей силы, повышала себестоимость продукции[163].

Резкое падение производительности труда, сокращение производства были одними из главных последствий анархистских экспериментов[164], но отнюдь не единственными. Естественные последствия беспланового хозяйствования анархистов не заставили себя долго ждать. Отменённые ими законы экономики напомнили о себе самым беспощадным образом.

В начале войны предприятия имели крупные суммы на текущих счетах в банках и немалые запасы сырья. В таких условиях коллективизация представлялась делом заманчивым и несложным. Однако после нескольких месяцев убыточной работы предприятий текущие счета (50 млн. песет в одной Каталонии) растаяли.

В результате зарплата рабочих предприятий тяжёлой индустрии резко упала. Рабочие же лёгкой промышленности, где благодаря более быстрому обороту капитала /198/ текущие счета уменьшались медленнее, продолжали, как правило, получать высокую зарплату[165].

Почти одновременно (конец осени 1936 г.) на коллективизированную промышленность обрушился и другой удар. «Созданные годами запасы сырья были быстро растрачены»[166]. Положение ещё более осложнялось тем, что значительная часть промышленности работала на импортном сырье, а для некоторых отраслей главный рынок сбыта находился в захваченных фашистами районах[167]. Вслед за оборотным капиталом начал растрачиваться и основной капитал предприятий. Под заклад его получались деньги от правительственных учреждений, также уходившие в бездонную бочку экспериментов[168]. Продавалось оборудование, закрывались предприятия[169]. «Коллективизация» обернулась к рабочим новой стороной.

«Были отрасли промышленности, — признавал Пейро, — где производство, предоставленное инициативе рабочих, неспособных сымпровизировать всё то, что было необходимо для управления им, падало почти вертикально»[170]. Оставалось последнее средство: прибегнуть к помощи государства. В начале 1937 г. её просили более 11 тыс. предприятий[171].

Миллионы государственных денег были израсходованы на помощь гибнущим «коллективам», что не изменило, однако, существенно положения и не мешало анархистам кричать о «банкротстве государства», когда они не получали требуемой помощи. Не помогали и такие «ударные» меры, как проведённый Пейро закон об обязательном бое опорожнённых бутылок /199/ для расширения рынка сбыта стекольной промышленности[172], продажа за границей награбленного сырья и т. д.

В конечном счёте тот же Пейро был вынужден признать, что «каталонская текстильная промышленность стоит перед катастрофой»[173], что «реальность остается реальностью и национализация — необходима»[174]. Раздробляемое производство требовало признания своего общественного характера[175].

Особенно тяжёлый вред нанесла деятельность анархистов военной промышленности Каталонии. Здесь находилась большая часть промышленных предприятий основной территории республики. Во время Первой мировой войны каталонская промышленность 24 часа в сутки работала на французскую армию. Она и теперь могла дать республике необходимое для армии обмундирование, боеприпасы, стрелковое вооружение, орудия, грузовики, танки, авиамоторы, самолёты. Здесь насчитывалось 75 средних и крупных машиностроительных заводов, готовых к выпуску военной продукции. Всего же в Каталонии около 250 предприятий могли быть без труда превращены в военные.

В начале войны подавляющее большинство рабочих Каталонии принадлежало к НКТ, анархисты возглавляли департаменты промышленности и торговли в Каталонском правительстве — Совете Женералидада. Комиссия военной промышленности возглавлялась анархистом Вальехо и состояла в основном из представителей НКТ. Ни одного члена ВСТ в ней не было.

Результаты анархистского руководства не замедлили сказаться на каталонской промышленности[176]. «Использовалось не более 50% двигателей и машин, а те, которые использовались, работали не более чем на 50% своей мощности», — /200/ признал Абад де Сантильян — один из главных виновников развала каталонской промышленности. Вместо тяжёлого вооружения крупные заводы производили затворы, ручные гранаты и револьверы для уличных боев. Выбор именно этих видов оружия, да и вся политика руководства ФАИ в вопросах военной промышленности определилась её планами «второго тура» борьбы — вооружённого выступления против республики, во имя «либертарной революции». Производившееся оружие шло в основном не на фронт, а на тайные склады ФАИ.

В конце 1936 г. было достигнуто соглашение между правительствами Испании и Каталонии о приобретении первым всей продукции каталонской военной промышленности. В обмен правительство Испании должно было снабжать каталонскую промышленность сырьём, помогать ей деньгами. 25% производимой продукции должно было оставаться в Каталонии. Это соглашение открывало возможность максимального развития военной промышленности, выполнение его могло многое изменить в ходе войны. Но хотя среди заключавших его было два министра НКТ (Пейро и Доменеч), оно было сорвано ФАИ[177].

На военных предприятиях, контролируемых НКТ, процветала пятая колонна, были часты акты саботажа[178]. ФАИ преследовала рабочих ВСТ на военных предприятиях. Когда фаистам не удавалось при помощи пистолетов овладеть военными заводами[179], они через Комиссию военной промышленности лишали их сырья, что приводило к закрытию предприятий.

Трагическим фоном для всей этой деятельности анархистов служил фронт, где погибали десятки тысяч фактически безоружных бойцов, и море, где гибли испанские и советские корабли, доставлявшие в Испанию военные материалы, которые не производили ее заводы[180]. /201/







Дата добавления: 2015-10-15; просмотров: 398. Нарушение авторских прав; Мы поможем в написании вашей работы!



Расчетные и графические задания Равновесный объем - это объем, определяемый равенством спроса и предложения...

Кардиналистский и ординалистский подходы Кардиналистский (количественный подход) к анализу полезности основан на представлении о возможности измерения различных благ в условных единицах полезности...

Обзор компонентов Multisim Компоненты – это основа любой схемы, это все элементы, из которых она состоит. Multisim оперирует с двумя категориями...

Композиция из абстрактных геометрических фигур Данная композиция состоит из линий, штриховки, абстрактных геометрических форм...

МЕТОДИКА ИЗУЧЕНИЯ МОРФЕМНОГО СОСТАВА СЛОВА В НАЧАЛЬНЫХ КЛАССАХ В практике речевого общения широко известен следующий факт: как взрослые...

СИНТАКСИЧЕСКАЯ РАБОТА В СИСТЕМЕ РАЗВИТИЯ РЕЧИ УЧАЩИХСЯ В языке различаются уровни — уровень слова (лексический), уровень словосочетания и предложения (синтаксический) и уровень Словосочетание в этом смысле может рассматриваться как переходное звено от лексического уровня к синтаксическому...

Плейотропное действие генов. Примеры. Плейотропное действие генов - это зависимость нескольких признаков от одного гена, то есть множественное действие одного гена...

Машины и механизмы для нарезки овощей В зависимости от назначения овощерезательные машины подразделяются на две группы: машины для нарезки сырых и вареных овощей...

Классификация и основные элементы конструкций теплового оборудования Многообразие способов тепловой обработки продуктов предопределяет широкую номенклатуру тепловых аппаратов...

Именные части речи, их общие и отличительные признаки Именные части речи в русском языке — это имя существительное, имя прилагательное, имя числительное, местоимение...

Studopedia.info - Студопедия - 2014-2024 год . (0.014 сек.) русская версия | украинская версия