Представление знаний, математизация и компьютеризация научного знания

В настоящее время взаимосвязь отмеченных в заглавии процессов не только проявляется достаточно отчетливо, но и составляет одну из неотъемлемых характеристик познавательных процессов в научном познании. В совокупности близких по значению терминов — выра­жение, оформление, фиксация, представление знаний, последний из них не был постоянно доминирующим. Наблюдалось более или ме­нее равнозначное их употребление для характеристики содержания одной из заключительных стадий научного исследования, а именно, для характеристики формы (способа существования) полученного результата. Преимущественно с параметрами конечного результата на ранних этапах развития науки была связана и математизация: при помощи математически выраженных отношений описывалось строение и законы исследуемых объектов (представления о взаим­ном расположении небесных тел, орбитах их движения, гармонии, связывающей воедино количество планет, цвета радуги и основные элементы звукоряда, пропорции в строении человеческого тела и чертах лица и др.).

По мере дальнейшего развития научного познания и его матема­тизации все более отчетливо проявлялась необходимость корректно­го выражения (представления) не только конечного результата, но и промежуточных стадий на пути к нему, в том числе и средствами математики. Соответственно возрастающее значение приобретал инструментальный аспект математизации науки — математика все более масштабно проявляла себя как средство не только выражения, но и приращения знания. Компьютеризация науки — значительно более позднее явление — актуализировала прежний набор проблем, связанный с представлением знаний, добавив новый, воспроизводя­щий технические и антропоразмерные аспекты процесса.

В самом широком плане проблема представления знаний актуальна, прежде всего, с точки зрения практической необходимости иметь средства выражения, способные системно ассимилировать ра­стущий объем циркулирующего в обществе знания и обеспечить эффективные каналы его накопления и движения. В широком спек­тре выражающих ее содержание вопросов исторически предшеству­ющими были проблемы выражения обобщенного знания и построе­ния классификаций, должных непротиворечиво системно зафикси­ровать накопленное знание. На первых порах они ставились, исследовались и решались в рамках формальной логики, в частно­сти, при исследовании специфики процедур построения, ограниче­ния и обобщения понятий, индуктивных и дедуктивных выводов, логической структуры гипотез и др.

В Новое время выяснилось, что одних логических средств для обобщения знаний недостаточно. Дальнейшая перспектива виделась в разработке средств концептуализации научного знания, важней­шим из которых считалась гипотеза. Гипотеза в вероятностной мо­дели научного знания Нового времени была не только средством научного поиска (приращения научного знания), но и формой зна­ния, обобщающей эмпирический материал (данные наблюдений и экспериментов), а также конкретизирующей содержание исходных принципов (начал) системы знания применительно к конкретной области исследований.

На рубеже XIX-XX вв. главным средством концептуализации знания (его обобщения и системного представления) признаются мо­дели и прежде всего наглядные механические модели. " Объяснить явление — значит построить его механическую модель", — утверж­дал Кельвин. Тем не менее значение этого высказывания не стоит преувеличивать, поскольку уже в то время его содержание расценива­лось как частный случай более общего подхода, получившего название репрезентатизма. В соответствии с ним проблема обобщения знания решалась путем построения абстрактного конструкта, репрезентиру­ющего исследуемый объект и его связи с другими объектами.

XX в. отмечен поисками все более масштабных форм представле­ния знаний, тем или иным образом воздействующих на характер выдвигаемых гипотез и теорий. К ним относятся предпосылочные формы знания и прежде всего научная картина исследуемой реально­сти как схема изучаемого объекта. Одновременно набрали интенсив­ность исследования, воспроизводящие сопряженность научного поиска по созданию новых абстрактных конструктов, репрезентирующих исследуемые объекты, и творческих усилий в сфере их математичес­ких описаний, эвристический потенциал которых обеспечивал по­иск новых онтологических схем исследуемых объектов как бы сверху (исходя не из данных экспериментов, а из математических систем, интерпретируемых на исследуемой предметной области).

Такого рода исследования квалифицировались как одно из наи­более значимых проявлений математизации научного познания. Наряду с ними в современной науке отмечают еще несколько форм математизации знания, масштабы и значение которых непрерывно возрастают. Общим условием эффективного использования мате­матических методов и структур в научных исследованиях является наличие в системе знания той или иной конкретной науки достаточно развитого концептуального аппарата, содержащего ряд абстракций, репрезентирующих конкретные предметы, процессы и явления ис­следуемой реальности в виде качественно однородных, а поэтому количественно и структурно сравнимых теоретических конструктов.

К настоящему времени достаточно отчетливо выкристаллизова­лись три основные формы математизации научного знания, отража­ющие исторический опыт использования достижений математики в конкретно-научном познании: количественный анализ и количе­ственная формулировка качественно установленных фактов, обоб­щений и законов конкретных наук; построение специальных мате­матических моделей и создание особых (математических) разделов математизируемой науки; использование математических и логи­ческих методов для построения и анализа конкретных научных те­орий и, в частности, их языка[35].

В отличие от первой и третьей форм, чье содержание составляют математические операции, осуществляемые на основании качествен­ных представлений, выработанных в той или иной конкретной науке, вторая форма математизации научного знания связана с совокупно­стью операций, посредством которых собственные абстрактные струк­туры математики интерпретируются на материале теоретических представлений конкретных наук. Полученные математические мо­дели служат базой для новых концептуальных представлений конк­ретных наук, поскольку предполагается, что они в силу их обосно­ванности общими структурами математики отражают наиболее об­щие и глубокие отношения между элементами конкретных систем.

Внедряя в конкретно-научное познание абстрактные структуры математики, ученый тем самым стремится найти выход в более широкий контекст исследования, обеспечивающий систему исход­ных посылок, по его мнению, должных быть в принципе достаточными для решения актуальных вопросов данной науки.

Поскольку в сравнении с многообразием качественных структур в конкретно-научном познании число наиболее общих математических структур в силу их высокой степени общности не может быть очень большим, основной тенденцией развития концептуальных представ­лений конкретных наук является последовательное освоение извест­ных абстрактных структур математики. Эта тенденция находит как сознательную реализацию, так и через " скрытую математику", опреде­лить место и значение которой в развитии конкретно-научного зна­ния в связи с прогрессирующим усложнением его структуры и струк­туры познавательной деятельности в целом становится все сложнее1.

Развитие методов научного познания, реализуемое в условиях вза­имодействия математики и конкретных наук, происходит путем адаптации методов математики, основанных на ее абстрактных струк­турах, к исследованию конкретных систем. Адаптация в данном случае связана с появлением в имеющейся совокупности математи­ческих средств конкретно-научного познания принципиально новых методов. Так можно квалифицировать, например, использование теоретико-групповых методов в естественнонаучном познании, а так­же понятий и методов теории игр и теории принятия решений в ряде обществоведческих дисциплин. Не вызывающим сомнений показателем интенсивного развития методов научного познания, осуществляемого в рамках математизации научного познания, явля­ется возникновение математического эксперимента.

Значение математики как фактора концептуального взаимодей­ствия науки и развития методов научного познания тесно связано с местом и ролью в системе научного знания кибернетики, поскольку многие математические дисциплины (теория алгоритмов, теория игр, абстрактная теория автоматов и др.) возникли или развиваются при непосредственном развитии кибернетики. Соответственно и кибер­нетика оказывает воздействие на другие науки во многом через свои математические разделы. Однако решающее значение, на наш взгляд, имеет непосредственное концептуальное воздействие кибернетики на другие конкретные науки, в частности, перенос во взаимодейству­ющую науку основных концептуальных схем кибернетики: пред­ставлений о сложноиерархизированном системном строении объек­тов, включающем, с одной стороны, подсистемы со стохастическим взаимодействием между элементами, а с другой — некоторый управ­ляющий уровень, который обеспечивает целостность системы. Изве­стна эффективность использования таких представлений в эконо­мической науке, психологии, физиологии, биологии; успешно разви­ваются они в социологии.

Наиболее значимые масштабы и актуальность проблема представ­ления знаний приобрела в связи с разработкой в рамках кибернети­ки проблемы искусственного интеллекта и компьютеризацией об­щественного познания. Здесь на первый план вышли вопросы о со­отношении истинностных характеристик знания, традиционно анализируемых в рамках классического репрезентатизма, и его эф­фективности в сфере коммуникации, техническом творчестве и ма­териальном производстве, для анализа которых, пожалуй, впервые были настоятельно затребованы результаты лингвистического пози­тивизма и в целом " философии языка". Результаты, полученные там несколькими десятилетиями ранее, предстоит использовать для исследования языков представления знаний, основных классов мо­делей представления знаний, в том числе наиболее фундаменталь­ной — фреймовой.

В итоге древняя гносеологическая проблема представления зна­ний в русле компьютеризации научного познания (прежде всего, в рамках проблемы искусственного интеллекта, разработки эксперт­ных систем, языков общения между компьютером и пользователем, средств распознавания образов и в целом информационных техно­логий) приобрела более строгую экспликацию и новое, несравненно более содержательное и глубокое прочтение в когнитивном, техни­ческом и социальном аспектах. В определенной мере это сказалось и на характере философско-методологической рефлексии над науч­ным познанием, прежде всего, за счет актуализации результатов, полученных в сфере " философии языка", а также более детального учета специфики технических и социальных аспектов проблемы представления знаний.

5.3. Проблемы научной рациональности и антропоразмерности науки и научного знания

Проблема научной рациональности, рассматриваемая с позиции ее системного анализа, способна ассимилировать содержание всех пяти аспектов науки, предписывая осмысливать это содержание с точки зрения разумности (рациональный по этимологии этого слова, прежде всего, значит разумный). " Модели рациональности, — под­черкивает В.Н. Порус, — строятся с разными задачами. Одни модели предназначаются для исследования организации " готового" научного знания, другие — для определения критериев рациональной научно-исследовательской деятельности, третьи — для рационального пони­мания трансляции знания и обучения, четвертые — для представле­ния и развития науки... Вопрос о том, какая из этих моделей пред­ставляет " подлинную" рациональность, так же неправомерен, как вопрос, какие механизмы, ассимиляционные или диссимиляционные более адекватны жизни организма, рождение новых или гибель от­живших индивидов является условием выживания популяции и т.п." [36]. Однако наблюдается достаточно отчетливое доминирование в качестве предметного поля данной проблемы двух ее аспектов. Прежде всего, науки как специфической деятельности и научного знания как ее результата. Но и здесь акцент делается на анализе науки как деятельности (ее целенаправленности, последовательности, обоснован­ности, регулируемости (контролируемости), воспроизводимости и др.). Иногда эта интенция проявляется в редукции проблемы научной рациональности к проблеме научного метода, должного обеспечить приращение предметного знания[37].

Соответственно научная рациональность мыслится прежде всего как совокупность критериев (правил) осуществления научно-иссле­довательской деятельности и оценки ее результатов. Одна из наибо­лее известных их типологий предложена К. Хюбнером. Он выделяет пять основных критериев научной рациональности:

1) инструмен­тальные (регулирующие процесс получения и оценки результатов измерений);

2) функциональные (дающие возможность оценивать адекватность законов и закономерностей, выведенных из результа­тов наблюдений и измерений);

3) аксиомы, задающие граничные ус­ловия при формулировке законов и экспериментальных предсказа­ний;

4) оправдательные, включающие принципы фальсификации и верификации, которые ставят принятие или неприятие теорий в за­висимость от данных эксперимента;

5) нормативные, определяющие некоторые общие характеристики теории как результата научно-исследовательской деятельности, к которым относятся принципы простоты, наглядности, эвристичность, согласованность и др.[38].

Данные критерии, составляющие ядро научной рациональности, связаны с широкой совокупностью более общих характеристик науч­ной рациональности, отражающих положение науки в обществе, ее связь с другими сферами общественной жизнедеятельности, с социаль­ной организацией общества и инструментами регулирования обще­ственных и межиндивидуальных отношений, а также с характерис-. тиками рациональности в самом общем значении этого термина.

В современных философско-методологических исследованиях показано, что о рациональности можно говорить там, где имеет место рефлексивная деятельность субъекта (рациональная критика), в ходе которой осмысливаются цели, предпосылки, условия, инструмента­рий деятельности, характер ее результатов и последствия их исполь­зования. В этом смысле также говорят о рациональной культуре как способе бытия общества.

В рефлексивном осмыслении научной рациональности на пер­вый план выходят два основных ее аспекта:

1) целерациональность, понимаемая как характеристика научного познания, гарантирующего получение достоверного в предметном плане или полезного в при­кладном аспекте знания;

2) объекторациональность (законосообраз­ность) — характеристика научного познания, выражающая его обо­снованность знанием об объективных законах познавательного ос­ваиваемой реальности.

Второй аспект далеко не всегда находится в центре внимания, когда анализируются формы общественного со­знания, различные идейные образования, ценностные ориентации, определенные образы (модели) действий в их отношении к предмет­ному миру и его объективным законам. Его игнорирование ограни­чивает характеристики вненаучных типов рациональности набором проекций из субъективной сферы, делает ее понимание формальным и в конечном счете бесполезным в сфере науки.

Научная рациональность реализуется в устойчивом нормативном функционировании определенной совокупности форм регламента­ции познавательной деятельности в науке, названной нами рацио­нальным базисом науки. В него входит, во-первых, добытое в конк­ретных науках достоверное предметное знание, конкретно-научные и общенаучные формы его фиксации, средства и методы исследова­ния. Во-вторых, это система предпосылочного знания, включающая основания научного поиска, философские идеи, принципы и катего­рии, выражающие специфику познавательного отношения человека к миру, естественные и искусственные языки науки, логические фор­мы, правила и законы, стиль научного мышления в целом. В-третьих, это система мировоззренческих представлений, включающая сово­купность онтологических, социально-политических, религиозных, нравственных, эстетических принципов, идеалов и убеждений, тем или иным способом воздействующих на познавательный процесс.

Одна из актуальных проблем современной науки — выявление тенденций эволюции рационального базиса, а в рамках этого про­цесса — анализ системного взаимодействия факторов, определяющих ее направленность. Результаты такого анализа позволяет выявить, за счет чего формируется продуктивный потенциал рационального базиса современной науки, интегрирующий целе- и объекторациональные аспекты научно-исследовательской работы.

Такого рода интеграция является основой особого эпистемологи­ческого статуса науки. Она нехарактерна для других форм духов­ного и духовно-практического освоения мира, ныне активизировав­шихся в конкуренции с наукой за духовное лидерство в социуме. Следовательно, основным фактором формирования и развития про­дуктивного потенциала науки в целом, и ее рационального базиса в частности, по-прежнему является содержание накопленного наукой предметного и регулятивного знания. Из других сфер, как и прежде, могут быть заимствованы в качестве эвристических элементов опре­деленные фрагменты, но не их типы рациональности, где доминиру­ют целерациональные ориентации, индуцированные субъективными акцентациями.

Для современной науки в целом (при всем ее возрастающем вни­мании к социальным запросам) путь одностороннего прямого заим­ствования целерациональных ориентации неприемлем также в силу негативных примеров активной работы по самоуничтожению в таких сферах духовного освоения реальности, как эстетика и философия в лице определенных течений. В рамках представлений о специфике " закрытой" и " открытой" рациональности, задающих общеметодо­логический контекст анализа эволюции научной рациональности, о ней можно говорить как о системе, неизменно сохраняющей прин­цип объекторациональности как свое ядро.

В контексте проблем научной рациональности в общих чертах обозначается и проблема антропоразмерности науки и научного зна­ния. Это, в частности, следует из приведенной характеристики основ­ных типов научной рациональности, в содержании которых на опреде­ленном этапе развития науки появилась и стала набирать масштабы и значимость антропологическая составляющая. Стимулирующие факторы ее развития находились как в самой сфере науки и ее методо­логического сознания, так и в социуме, в котором она существовала.

Действие внутринаучных факторов было во многом связано с философско-методологическим осмыслением познавательных воз­можностей человека и создаваемых им средств в научном освоении природной, социальной и духовной реальности. Все более тонкое оценке подвергались возможности чувственных каналов восприя­тия, памяти, механизмов идеального конструирования реальности, его языкового воспроизведения и др. В итоге в сфере философско-методологической рефлексии неуклонно набирали влияние течения, в которых названные аспекты были представлены наиболее полно (кри­тический реализм, лингвистический позитивизм, структурализм, по­стструктурализм и др.).

Особое значение имел начавшийся во второй половине XIX в. процесс разработки научной методологии исследования социальных явлений и, в частности, методологии исторического познания. В нео­кантианстве, философии жизни, марксизме практически одновременно в сфере философско-методологической рефлексии оказались вопросы о специфике объектов социального познания, методов их исследова­ния, формах организации и обоснования социального знания, крите­риях его достоверности. Этот процесс осуществлялся во многом под знаком успехов естествознания, что создавало предпосылки для вза­имоисключающих ориентации при осмыслении проблем методоло­гии социального познания. Если в марксизме общественная жизнь рассматривалась как общественно-исторический процесс в принци­пе ничем не отличающийся от природных процессов (хотя при этом постоянно подчеркивалось, что в обществе действуют не стихийные природные силы, а одаренные сознанием и волей люди), то в неокан­тианстве (Г. Риккерт) специфика исторического познания общества ставилась в противоположность особенностям естественнонаучного познания. В частности, на первых порах акцентировалось значение понимания как познавательной процедуры в противовес процедуре объяснения в естественнонаучном познании, ценности как социальной нормы в противовес объективному знанию, индивидуализирующих методов исследования в противовес генерализирующим. Однако в ходе дальнейших методологических исследований, осуществляемых, прежде всего, в рамках герменевтической традиции (Ф. Шлейермахер, В. Диль-тей, Р. Арон и др.) была выработана модель анализа социальных явлений (" интерпретационный круг"), которая органически сочетает в себе как идущие от естествознания детерминистские дедуктивные схемы объяснения, так и понимание, как специфическую познава­тельную процедуру, раскрывающую значение и механизмы действия субъективных факторов. Ее суть в идее взаимосвязи части и целого: специфику целого выражают законы как знание общего, специфику части — представления о мотивах, целях, интересах и других особен­ностях сознания и воли субъектов социального (исторического) дей­ствия; вместе с тем закон в своем генезисе — это то, что выражает равнодействующую проявлений сознания и воли, а они (сознание и воля субъектов), в свою очередь, детерминированы особенностями целого, выраженного в законах. Соответственно и научная мысль, претендуя на раскрытие специфики социальных явлений, должна осуществлять челночное движение поочередно от общих законов к конкретным характеристикам и действиям социальных субъектов и от них к законам с целью их корректировки.

В итоге в методологии социального познания тезис о человеко-размерности (экзистенциальном) характере научного результата (ис­тины) приобрел статус одного из основополагающих, не противореча ни одному из положений общенаучной методологии, выработанной в основном на материале естествознания.

С другой стороны, сама наука, а точнее естествознание было отме­чено небывалым ранее явлением в сфере его методологических осно­ваний — выдвижением на авансцену антропного принципа. В самом общем плане антропный принцип —это ответ на вопросы: почему природа, частью которой мы являемся, устроена именно так, как она устроена, а не иначе? Почему законы Вселенной именно такие, какими мы их познаем, а не иные? — потому что во Вселенной, развивающейся по другим законам (прежде всего, по законам, конкретный вид кото­рых не предполагает ныне установленных количественных значений ряда фундаментальных физических констант — скорости света, посто­янной тяготения, массы элементарных частиц и др.), наше существо­вание было бы невозможным. При этом утверждается, что количе­ственные значения фундаментальных физических констант были заданы на начальных этапах эволюции Вселенной с высокой точно­стью как бы для гарантии, что на определенном этапе этой эволю­ции появится человек, и что в целом эволюция Вселенной имела ту общую направленность, в результате которой на одном из ее после­дних этапов обеспечивалась возможность появления человеческого разума, позволяющего Вселенной " осознать себя". Соответственно и более конкретные выражения антропного принципа: " слабый" ва­риант — " Наше положение во Вселенной с необходимостью являет­ся привилегированным в том смысле, что оно должно быть совмес­тимо с нашим существованием в качестве наблюдателей" [39] и " силь­ный" — " Вселенная (и, следовательно, фундаментальные постоянные, от которых она зависит) должна быть такой, чтобы в ней на некото­ром этапе эволюции допускалось существование наблюдателей" [40].

Однако и представителей конкретных наук, и тем более " консер­вативных" философов не может не настораживать чрезвычайная легкость решения на основании этого принципа фундаментальных логико-гносеологических проблем, самообольстительность антропо-центристских мировоззренческих ориентации (имеющих печальные исторические аналогии и параллели), а также полная неясность пер­спектив воздействия " антропной" науки на человеческое сообщество, на судьбы техногенной цивилизации, возросшей на творческом по­тенциале качественно иной (в основном классической) науки.

Даже если не брать во внимание окрашенный далеко не в радуж­ные тона факт, что использование в науке антропного принципа дает мощный импульс теологическим спекуляциям, а также его доста­точно очевидную тавтологичность и предметную тривиальность, то уж во всяком случае нельзя проигнорировать то обстоятельство, что результаты его применения не дают ответа на вопросы: почему по­явление во Вселенной человека с его разумом было обеспечено в виде предпосылок на столь ранней ступени ее эволюции, каким обра­зом более позднее событие в жизни Вселенной (появление человека и его разума) могло повлиять на содержание и характер протекания более ранних событий? Само по себе постулирование такого влияния не сопровождается установлением желаемой во всяком объяснении каузальной связи.

Реакцией на возникшие трудности с ответами на эти вопросы стало свертывание онтологического аспекта антропного принципа и акцентирование его методологических аспектов, в частности, эвристи­ческого потенциала. Например, эвристические свойства антропного принципа были использованы Ф. Типлером для доказательства не­состоятельности модели стационарной Вселенной. Он показал, что существование Вселенной в неизменном виде бесконечно продол­жительное время привело бы к тому, что жизнь в ней зародилась бы повсюду с бесконечной вероятностью, а за законченный промежуток времени Вселенная оказалась бы заполненной проявлениями жизни целиком. Но этого не произошло. Гипотезы о космических пришель­цах пока не имеют достаточно надежных фактических подтвержде­ний. В целом примеры эвристического использования антропного принципа численно невелики, но главное, пожалуй, то, что его эврис­тические результаты во всех случаях были известны и из других соображений.

Разумеется, онтологическая проблематика, индуцированная ант-ропным принципом, полностью не иссякла. Продолжаются попытки поиска его новых прочтений (" аргумент от замысла", " версия учас­тия", " редукционистская" и " антиредукционистская" (синергетичес-кая) программы). Однако выбор сделан явно в пользу других аспек­тов, а именно, гносеологического и научно-этического. " Мистичес­кий ореол, — отмечает в этой связи Ю.В. Балашов, — первоначально возникший вокруг АКП (антропного космического принципа — В.Л.), сейчас начинает уже заметно тускнеть. Удивление перед " космичес­кими совпадениями" оборачивается лишь дополнительным стиму­лирующим фактором исследования, заставляющим позади всякого " как" постоянно ощущать навязчивое присутствие " почему так, а не иначе..." Предметом " антропных аргументов" является в действитель­ности не то, что выделяет формы жизни на фоне устойчивых структур " неживой Вселенной", но то, что их объединяет на том уровне (атом­ном и субатомном), где еще нет различия между " живым" и " нежи­вым". Поэтому есть основания предположить, что " принцип, организу­ющий Вселенную определенным образом", напоминает не " непрерыв­ный промысел", пронизывающий всю " историю бытия" от Большого взрыва до появления разума, но механизм типа " спускового крючка", срабатываний уже на ранней стадии физико-космологической эво­люции Вселенной, то есть на том этапе, когда о предпосылках соб­ственно биологической эволюции не могло еще быть речи" [41].

Научно-этический аспект антропного принципа концентрирует в себе по крайней мере две проблемы. Даже следовало бы точнее ска­зать два основных постулата как следствия антропного принципа, на основе которых формируются и предлагаются в качестве фундамен­тальных и первоочередных два круга проблем. Первый постулат выразим словами академика Н.Н. Моисеева — " развитие мира про­исходит при условии крайней неустойчивости по отношению к его определенным параметрам" [42]. Второй постулирует возможность даль­нейшего существования и развития человека лишь при условии очень высокой согласованности эволюции человеческого общества и эво­люции природы, т.е. лишь в условиях их коэволюции.

В итоге новые горизонты приложения конструктивных способ­ностей познающего субъекта, открывающиеся ему на основе антроп-ного принципа, оказываются вовсе не бесконечными, а очень строго очерченными. Очерченными прежде всего количественными пара­метрами и характером связей фундаментальных физических кон­стант, отражающих структуру реальности, направления и законы ее эволюции. Соразмерность человека процессу творения этих струк­тур и законов у истоков космической эволюции на современном этапе обязала его лишь глубже (чем это пока что делается) отра­жать их и строить свои мыслительные и предметные конструкции, не преодолевая " сопротивление материи" (Г. Башляр), а настраива­ясь с нею " на резонанс".

Определенный тип антропоразмерности науке и научному зна­нию предлагает и социум, в котором существует наука. Прежде всего, по каналам целеполагания.

О целях и целеполагании очень много написано в обоснование идеи о должной подчиненности всего многообразия целей челове­ческой деятельности, в том числе и научного познания, раскрытию и реализации многогранных способностей и возможностей человека, раскрытию его " сущностных сил" и удовлетворению растущих по­требностей. Идеи гуманной, идущей почти от времен зарождения философии, конкретизированной в виде закона о возрастании чело­веческих потребностей.

Но как быть с неожиданно горьким финалом на практике, где к настоящему времени первейшей целью оказалось физическое вы­живание человечества, причем во многом благодаря негативным последствиям научно-технического прогресса, оказавшего домини­рующее воздействие на все сферы человеческой жизнедеятельности.

Возникшие в русле развития современной техногенной цивилиза­ции противоречия (между потребностями расширенного воспроиз­водства материальных благ и ограниченностью сырьевых ресурсов, особенно невосполнимых и трудновосполнимых, в рамках существу­ющих технологий; между потребностью совершенствования суще­ствующих, разработки принципиально новых технологий и реаль­ной возможностью потери контроля над технологическими процес­сами; между потребностью потенциально бесконечного развития способностей человека к адекватному познанию и конструктивному преобразованию среды обитания и его конечными возможностями как биологического существа (объем памяти, скорость протекания психофизиологических процессов); клубок противоречий, связанных с военным противостоянием различных систем и государств и со­циальным и психологическим отчуждением личности в современ­ном мире), явились решающим фактором " корректировки" целей человеческой деятельности в ущерб тому множеству гуманных, са­мообольстительных и " комфортабельных" целей, вокруг которых, разумеется, никогда не иссякнут разговоры и дела, в силу естествен­ного, явно или неявно выраженного, желания человека к самореализа­ции и самоутверждению. Новейшим вариантом такого рода коррек­тировки, а точнее ее идеологией явился постмодернизм как широ­кое интеллектуально-философское течение, кредо которого выражено в афоризме " Действуй локально, думай глобально". Более детальное представление о месте и значении науки в деятельности людей, ориен­тированной не на глобальное переустройство во всех сферах жизне­деятельности, а осмотрительное постепенное изменение, ориентиро­ванное набором определенных жизненно важных, телеологически не иерархизированных критериев, можно получить проанализиро­вав современные проблемы " большой науки".

5.4. Проблемы " большой науки"

Выражение " большая наука" появилось во второй половине XX в. и обозначает особый исторический тип науки, характерный наибо­лее полным проявлением ее влияния на жизнь социума, в котором она существует, и обратным воздействием социума на развитие на­уки. Данная ситуация могла сложиться лишь после того, как наука в своем развитии достигла определенной масштабности в содержа­нии и формах социального проявления по всем ее аспектам (как система знания, специфическая деятельность, социальный институт, производительная сила, форма общественного сознания).

Ныне приращение научного знания является главной причиной удвоения циркулирующей в обществе информации примерно каждые пять лет. Научная деятельность все более органично и непосред­ственно входит в бизнес, политику — области, где до второй половины XX в. их связь носила явно выраженный опосредованный характер. В это же время наука укрепилась как мощный социальный инсти­тут, оказывающий растущее воздействие на многие сферы жизни социума (образование, искусство, религию, нравственность, правовое регулирование и др.). Начавшийся еще в XIX в. процесс замены традиционных технологий технологиями на основе науки в XX в. получил мощное ускорение и привел к появлению ряда наукоемких производств (оборонная техника и вооружения, средства связи и на­вигации, биотехнологическое производство и генная инженерия, на-нотехнологическое производство и космические технологии и др.). Научное знание (при всей его рассогласованности с устойчивыми повседневно-обыденными представлениями, художественными и тех­ническими образами) методично расширяло свое мировоззренческое значение. В итоге оказалось, что развитие человечества в XX в. сти­мулировалось вовсе не социальными, идеологическими и межгосу­дарственными противоречиями (хотя это было и проявлялось в мас­штабных и трагических формах — Октябрьская революция в Рос­сии, фашистский режим в Германии, Вторая мировая война, войны в Корее, Вьетнаме, Афганистане и др.), а динамикой науки и связанной с ней техносферы, т.е. научно-техническим прогрессом. На этой ос­нове было создано индустриальное общество, пришедшее на смену традиционному, и важнейшие предпосылки для перехода к постин­дустриальному (информационному) обществу, с перспективой пост­роения которого в настоящее время связывают главную тенденцию в развитии человеческого общества.

Разумеется, отмеченный период не характерен беспроблемным развитием науки в плане ее взаимодействия с социумом, идеологи­ческими и властными структурами, как в тоталитарных системах, так и в " открытых обществах". Наиболее драматические события связаны не только с биографиями известных ученых (А. Эйнштейна, Г.А. Гамова, Н.И. Вавилова, Р. Оппенгеймера, А.Д. Сахарова и др.), но и с историческими судьбами науки и научных направлений (го­нения на теорию психоанализа, релятивистскую физику, кибернетику, генетику). Безоблачное существование не гарантировано науке и в настоящее время, хотя ее оценка как главного фактора и ресурса развития человеческого сообщества является доминирующей. Об этом можно говорить как о проблемах современной " большой науки", структурируя их в соответствии с традиционной классификацией основных аспектов науки, а также характером причин этих про­блем — внутренних и внешних для науки.

" Большая наука" как система знаний и специфическая деятель­ность отмечена небывалой масштабностью (объемом) накопленного знания и его сложной организацией. В настоящее время насчиты­вается около 15 тыс. научных дисциплин и областей исследования. В каждой их них накоплен массив знан