Естественнонаучного знания

Последующие события в сфере методологии науки были связаны с критикой эссенциализма и утверждением нового взгляда на харак­тер отношения научного знания к исследуемой реальности — обосновывалась вероятностная концепция естественнонаучного знания. Это происходило в Новое время (XVII в.). В настоящее время еще нахо­дит отзвук доминировавшая до 70—80-х гг. XX в. трактовка отличи­тельных особенностей науки Нового времени, согласно которой для псе характерно:

1) установка на объективность за счет элиминации деформирующих знание субъективных факторов;

2) опора на опыт в форме эксперимента;

3) математизация научного знания;

4) отказ от ценностных ориентации в познании физического мира[20].

Это действительно те характеристики, которые будучи конкрети­зацией рационалистических мировоззренческих установок, в науке Нового времени получили наиболее последовательную реализацию и рефлексивное методологическое осмысление. Однако в исследова­ниях ряда англоязычных и российских авторов в 70—80-е гг. XX в. (Была продемонстрирована несостоятельность отмеченной трактовки практически по всем ее основным параметрам[21]. Они показали:

1) что и античная, и средневековая наука были ориентированы на получе­ние объективного знания, называемого логосом, единым, идеями, сущ­ностями;

2) что и до Нового времени опытное знание принималось за основу, а эпоха Позднего Средневековья даже отмечена своеобраз­ным пафосом опытных исследований;

3) что и в античной науке идеалом организации и доказательности знания выступало матема­тическое знание (геометрия Евклида и метод исчерпания Евдокса);

4) что основоположники науки Нового времени связывали науку и ее результаты с вопросами о правильном устройстве общества и мо­ральности, т.е. научное знание в их понимании не было ценностно нейтральным феноменом культуры.

Одновременно доказывалось, что наиболее далеко идущим по своей значимости фрагментом методологии науки в Новое время явилась вероятностная концепция естественнонаучного знания, основу кото­рой составляет не утверждение идеала абсолютно достоверного фи­зического знания, не " элиминация субъекта", препятствующего объективности, а именно введение в нее субъекта, осмысление его принципиальной неустранимости и ключевой роли. Л.М. Косарева подчеркивает, что " Впервые в истории гносеологической мысли субъект познания осознается во всей его принципиальной неустра­нимости; впервые в истории культуры человек осознает, что ему не дана божественная способность в своем опыте безошибочно вычле­нять абсолютную, окончательную истину. Впервые разрушается уве­ренность (свойственная человеку Средних веков и Возрождения) в том, что он — " чудо природы", " любимое дитя Бога", " венец творе­ния", что он может стать " вторым Богом". Впервые человек сере­дины XVII в. осознает, что он всего лишь человек, противостоящий огромному миру, в котором ему не суждено слышать музыку сфер или читать мысли Бога. Бог неортодоксальных мировоззренческих систем далек человеку и непостижимы его тайные решения (Бог Декарта, Паскаля, Бойля и Ньютона). Впервые бытие раскалывается на два уровня — " бытие в себе" (Бог и природа) и мир человека, и впервые телесная Вселенная перестает постулироваться как до конца прозрачная, умопостигаемая для человека" [22].

Становление новых методологических ориентации происходило под воздействием ряда разнохарактерных факторов. Отмечают действие социальных условий, которые с развитием капитализма приобрел! невиданную доселе динамичность и непрогнозируемость, стимулируя тем самым расширение горизонта творческих поисков и антидогма­тические настроения ученых. Срабатывали, безусловно, внутринаучные факторы, в частности, все более частыми становились ситуации, связанные с осознанием проблематичности и неполноты интерпрета­ций экспериментальных данных, основанных на прежних " самоочевид­ных" принципах. В этих случаях возникала необходимость осмысле­ния содержания и генезиса данных принципов, что, в свою очередь, выводило внутринаучную рефлексию на уровень философско-методологической рефлексии.

Доминирующими философскими течениями Нового времени, сформировавшимися под воздействием отмеченных факторов, являются эмпиризм и рационализм.

Эмпиризм в широком смысле — это учение в теории познания, согласно которому чувственный опыт является единственным источником знаний, их основой и критерием истинности.

Основоположник эмпиризма Ф. Бэкон в своем философском на­следии " отреагировал" практически на все трансформации совре менной ему духовной атмосферы и социальной реальности, так или иначе связанные с положением и ролью науки в обществе. Он изве­стен как противник прямолинейной схоластической теологизации науки, провозвестник ее могущества как преобразующей силы, крити­ческий аналитик человеческого разума (выявивший его " призраки" или " идолы", препятствующие адекватному познанию природного мира), создатель индуктивной логики как инструмента обработки данных опыта и превращения их в достоверное знание.

Сформулированная Ф. Бэконом система правил индуктивного вывода базируется на определенной совокупности онтологических, гносеологических и логических предпосылок, выраженных им с раз­личной степенью отчетливости. С полной определенностью логико-методологическую проблему правил индуктивного вывода он ставит в контекст своих гносеологических представлений о двух видах зна­ний (плодоносных, направленных на решение практических задач, и светоносных, направленных на объяснении явлений), связывая ее со вторым видом, а также о трех путях познания, встраивая ее в рас­суждения о третьем пути (" пути пчелы", предполагающем сораз­мерность усилий исследователя, направленных как на накопление фактов, так и на их объяснение). Вместе с тем исключительно важ­ное значение имел ее онтологический контекст, выраженный в уче­нии Ф. Бэкона о природах и формах. Природы — это наблюдаемые человеком многообразные свойства вещей, явлений, процессов, тре­бующие своего причинного объяснения. Формы — это (при всех за­фиксированных исследователями творчества Ф. Бэкона разночте­ниях) сущности природ и их причины. Вопрос о количестве форм остался нерешенным, хотя в принципиальном плане позиция анг­лийского философа полнее определенна — число их конечно. Выяв­ление форм, лежащих в основе природ — это и есть главная задача науки, а создание средств и методов их выявления — главная задача философии.

Считая неприемлемым дедуктивный метод, допускающий в каче­стве своей основы (общей или большей) посылки надуманные схола­стические конструкции, Ф. Бэкон разрабатывает правила индуктив­ного вывода, обеспечивающие, на его взгляд, правильный путь восхож­дения от природ к формам, т.е. причинное объяснение наблюдаемых свойств вещей (явлений, процессов). Они объединялись в виде трех взаимосвязанных " таблиц представления примеров (инстанций) ра­зуму": таблица присутствия, таблица отсутствия, таблица степеней. Первая таблица ориентирует исследователя на фиксацию примеров, в которых присутствует свойство, требующее объяснения. Поскольку набор инстанций, как правило, окажется неполным, желательно обес­печить их максимально возможное разнообразие, чтобы было видно, по каким еще свойствам (наряду с объясняемым) сходны между собой инстанции. Вторая таблица объединяет инстанции, где подле­жащее объяснению свойство отсутствует, придерживаясь при этом установки на подбор таких инстанций, которые как можно меньше по набору присущих им свойств отличаются от инстанций первой группы. Перечень такого рода инстанций также не будет полным. Третья таблица объединяет примеры (инстанции), в которых объяс­няемое свойство проявляется с различной степенью интенсивности.

Согласно схеме индуктивного вывода в рамках первой таблицы делается вывод, что постоянно сопутствующий объясняемому свой­ству фактор и есть его причина. Однако эта схема базируется на ненадежных допущениях о том, что искомая форма (причина), не­пременно должна быть фиксируемой в чувственной форме, что число форм конечно, как и конечно число свойств в составе инстанций, а также на сомнительном допущении о том, что исследователь подби­рает инстанции с заведомо существенными для решения конкретной задачи свойствами. Рассуждение по схеме второй таблицы наводит вывод, согласно которому причиной объясняемого свойства может быть фактор, сопряженность которого с этим свойством подтверж­дается путем доказательства от противного (отбрасываются те фак­торы в инстанциях первой таблицы, которые зафиксированы во вто­рой таблице, где анализируемое свойство не наблюдается). Однако нередко оказывалось, что рассуждая по схеме второй таблицы, невоз­можно было элиминацию факторов довести до того, чтобы оставался единственный фактор, который и следовало бы считать причиной объясняемого свойства. Оставшиеся факторы сопоставлялись согласно схеме третьей таблицы, где анализировалась динамика интенсивности объясняемого свойства и характер ее сопряженности с динамикой предполагаемой причины. Считалось, что причиной объясняемого свойства не может быть фактор, возрастание которого сопряжено с уменьшением интенсивности данного свойства и, наоборот (умень­шение интенсивности фактора при возрастании интенсивности свой­ства), а также если свойство остается неизменным при изменениях фактора и, наоборот, если интенсивность свойства изменяется при стабильном состоянии фактора. Если такие ситуации наблюдались в действительности, исследователю предстояло возвратиться к схеме первой таблицы, расширив при этом набор инстанций. Если же ди­намика интенсивности свойства и фактора оказывалась однонаправ­ленной, можно было считать, что данный фактор является причиной объясняемого свойства.

Свои логические конструкции Ф. Бэкон подтверждает анализом процесса выявления причины тепла, как эмпирически фиксируемого свойства материальных образований, вводя в его контекст обшир­ный круг явлений и знаний. В итоге он приходит к выводу, что фор­мой (причиной) тепла является движение мелких частиц, распираю­щее в стороны и идущее изнутри вовне и несколько вверх[23], только первая часть которого оказалась истинной.

Явное преувеличение роли правил индуктивного вывода и недо­оценка других средств и методов научного поиска были одной из причин того, что Ф. Бэкон (при всем его " научном" пафосе) оказался существенно дистанцированным от реальных ситуаций в науке своего времени: он неадекватно оценил астрономическую систему Н. Копер­ника, открытие логарифмов, проигнорировал открытые И. Кеплером законы движения планет, опыты Мерсенна, доказавшего связь любого света (в том числе и лунного) с теплотой, а также опыты У. Гильберта с магнитными явлениями. Это было замечено еще его современни­ками. В частности, У. Гильберт достаточно резко отметил, что Ф. Бэ­кон пишет свою философию " как лорд-канцлер", т.е. будучи уверен­ным, что никто не может ее оспаривать, помня высокий социальный статус автора, для которого этот статус — главный аргумент досто­верности написанного. Разумеется, такого рода крайность не может быть принята как итоговая оценка творческих результатов Ф. Бэкона в сфере методологии науки, поскольку и сами разработанные им правила индуктивного вывода, и сопутствующие им дополнитель­ные правила, а также ряд посылок общеметодологического уровня (прием альтернативной дизъюнкции, правило ограничения инстан­ций их " прерогативными" вариантами, правила активного экспери­мента, правило " пограничных примеров" и " примеров соединения", правила опытов " перекрестка", принцип опровергаемости теорети­ческих построений и др.) доказали свою продуктивность, в том числе и в современной науке.

Рационализм — это учение в теории познания, согласно которому источником достоверных знаний является деятельность человечес­кого ума, выступающего носителем определенного рода предпосылочного знания, способностей и предрасположений к деятельности по производству знаний. Согласно этому учению достоверные знания не могут быть получены из опыта и выведены из его обобщений.

Основоположник рационализма Р. Декарт, также как и Ф. Бэкон, не ограничивал свои философско-методологические исследования рамками сугубо внутринаучного контекста, обосновывая необходи­мость создания науки, которая могла бы быть полезной в сфере прак­тической деятельности. Идеал такой науки (как и философии) — единая система знания, основу которой составляют наиболее общие положения (первоначала). В системе философского знания они из­ложены в метафизике, в научном знании — это основные постулаты и правила логики и математики, представляющие собой " врожден­ные идеи" присущие сознанию познающего субъекта изначально и независимо от содержания предстоящей исследовательской работы, а также наиболее общие понятия и принципы, коррелирующие со спецификой конкретной предметной области. Их генезис Р. Декарт связывает с ясностью и очевидностью, необходимыми при их выдви­жении, рассматривая этот процесс в едином контексте своего пред­ставления о правилах научного метода: " Первое — никогда не при­нимать за истинное ничего, что я не признавал бы таковым с оче­видностью, т.е. тщательно избегать поспешности и предубеждения и включать в свои суждению только то, что представляется моему уму столь ясно и отчетливо, что никоим образом не сможет дать повод к сомнению.

Второе — делить каждую из рассматриваемых мною трудностей на столько частей, сколько потребуется, чтобы лучите их разрешить.

Третье — располагать свои мысли в определенном порядке, начи­ная с предметов простейших и легкопознаваемых, и восходить, мало-помалу, как по ступеням, до познания наиболее сложных, допуская существование порядка даже среди тех, которые в естественном ходе вещей не предшествуют друг другу.

И последнее — делать всюду перечни настолько полные и обзоры столь всеобхватывающие, чтобы быть уверенным, что ничего не про­пущено" [24].

Правила научного метода Р. Декарта не содержали ориентации на заведомое преуменьшение и тем более игнорирование роли опыта в исследовании. Однако общая схема познавательного процесса явным образом базировалась на представлении о нем как движении от ис­тинных общих начал к знанию частного характера по правилам де­дуктивного вывода. Все, что было охвачено такого рода дедукцией, квалифицировалось в качестве научного знания, истинность которого гарантировалась качеством общих посылок (начал) и соблюдением правил дедуктивного вывода. Вместе с тем он вполне определенно осознавал недопустимость отождествления структуры логических свя­зей знания, с одной стороны, и многообразных (в том числе причин­ных) связей исследуемой реальности — с другой, отмечая, что не все следствия определенного логического основания с необходимостью реализуются, что одно и то же следствие может иметь различные логические основания. Критерием демаркации выступают чувствен­ные данные. Французский философ называет их " слушными", " тем­ными и неясными", придя в итоге к компромиссной позиции, согласно которой чувства дают чаще истинные, чем ложные сведения о мире.

Такая позиция индуцировала ряд новых проблем чувственного познания и конструктивной интеллектуальной работы исследователя, которые в то время не могли получить сколь-нибудь приемлемое решение. В этой ситуации наиболее действенным оказался крити­ческий фактор, а именно, наличие бдительной оппозиции практически любому интеллектуальному нововведению со стороны представите­лей скептицизма, получившего в XVII в. вторую жизнь, т.е. масштабы распространения и степень воздействия на умы просвещенной части общества, сравнимые лишь с Античностью.

Что же служило основой рационализма и гносеологического оп­тимизма ученых Нового времени в обстановке нарастающего интел­лектуального напряжения, стимулируемого осознанием неабсолют­ности своего знания? Считалось, что математическое знание, как об­разец рациональности и полной достоверности, его принципиальная неустранимость из сферы подлинно научного знания обеспечивают последнему приемлемый уровень достоверности, более высокий, чем данные опыта. " В последние годы XVI и первые XVII в., — подчер­кивает Ортега-и-Гассет, — т.е. в то время, когда размышлял Декарт, западный человек верил, что мир обладает рациональной структу­рой, иными словами, что организация реальности совпадает с органи­зацией человеческого ума, разумеется, с самой " чистой" его формой: с " чистым" или математическим " разумом"... Те, кто считал наблю­дения и эксперимент самыми характерными чертами новой науки, совершали непоправимую ошибку. Не сведения извне, не глаза и уши были той твердой почвой, на которую уверенно опирались Де­карт и Галилей — каковы бы ни были их взаимные разногласия, — а математические символы, возникающие в собственном сознании человека, чрезмерно замкнувшегося в себе" [25].

Следует помнить о существенном различии в индивидуальных позициях ученых Нового времени и эволюции их методологических представлений. Ф. Бэкон, явно абсолютизировавший роль экспери­ментального знания, и Галилей склонялись к эссенциализму. Р. Де­карт, наиболее известный широкому читателю как сторонник кон­цепции " самоочевидных" истин (в системе научного знания они яв­ляются исходными положениями), в дальнейшем эволюционировал в сторону вероятностной концепции и, став ее основоположником, ради­кально повлиял на последователей Ф. Бэкона. И. Ньютон, деклариро­вавший знаменитое " Гипотез не измышляю", прекрасно осознавал невозможность получения достоверного знания на основании лишь опытных данных. Он предпочел не задаваться метафизическими воп­росами о природе исследуемых явлений (например о природе тяготе­ния), найдя после напряженных размышлений теологического харак­тера приемлемую " волюнтаристскую" концепцию отношения бога и мира, поскольку она избавляла от необходимости поиска ответа на вопрос о сущности (природе) исследуемых явлений и тем самым сни­жала остроту традиционной для эмпириков проблемы достоверности индуктивных выводов. В русле " теологии воли" (учения, заложенного еще Августином) он ставил, по словам Дж. Роджерса, " события, про­исходящие в мире, в зависимость не от необходимости, но от воли Бога. Единственный путь к знанию о мире должен лежать через опыт, ибо нет другого пути к познанию воли Бога в ее отношении к миру".

Осуществляя экспериментальную исследовательскую работу, И. Нью­тон придерживался индуктивистских установок Ф. Бэкона. Его упо­мянутое " гипотез не измышляю" означало (более точно) " домыслов не сочиняю", поскольку И. Ньютон отказываясь от предположений, не подтвержденных экспериментальными данными, выражаемыми в математической форме, осмысленно использовал гипотезы как форму научного поиска. В разные периоды научного творчества он выдви­гал гипотезы об эфире, механической природе теплоты, атомистичес­ком строении вещества, мгновенной передаче гравитационного воз­действия.

В итоге о новой вероятностной концепции научного знания можно говорить как о модели, представляющей собой систему " равнодей­ствующих", полученных при сопоставлении позиций наиболее вид­ных представителей науки Нового времени. Однако доминирование декартовской системы было несомненным[26]. Согласно ей система научного знания включает:

1) " ясные" и " отчетливые" идеи (это в основном положения и правила математики и логики);

2) знания о явлениях (данные наблюдений и опыта);

3) промежуточные знания гипотетического характера (менее общие по сравнению с идеями и не выводимые из них, но более общие относительно знаний о явле­ниях).

Центральным структурирующим элементом системы были не идеи, не эмпирические данные, а промежуточное знание — гипо­тезы, имеющие отчетливо выраженный вероятностный характер. От­сюда и квалификация всей концепции научного знания как вероят­ностной и главного метода познания как метода гипотез.

Критериями приемлемости гипотез были " фактуальные свидетель­ства" (данные наблюдения и опытов), а также моральная достовер­ность — принципиально новый критерий, вовлекающий в обоснова­ние научного знания человеческий субъективный фактор. Гипотеза (впрочем, как и научные факты, из которых исходил ученый при ее выдвижении) подлежала, во-первых, личностному моральному обо­снованию, т.е. выдвинувший ее исследователь должен быть убежден в ее необходимости, беря на себя в условиях " познавательной нео­пределенности" (фрагментарности эмпирических данных и непол­ной индукции) ответственность за новое теоретическое суждение. Во-вторых, научное сообщество, зорко следящее за " профессиональ­ной чистоплотностью" исследователя, принимало ее как обоснован­ную, лишь убедившись в том, что ее автор — человек, обладающий способностью к развитой систематической рефлексии, самостоятельно и критически мыслящий, не подверженный эмоциональному влия­нию, безупречно честный, в своей деятельности движимый мотивами служения истине и всеобщему благу.

Философия науки Нового времени отмечена достаточно опреде­ленным осознанием науки как специфического социокультурного явления, способного радикальным образом улучшить жизнь чело­века, сделать ее более безопасной и комфортной. Практически на протяжении всего данного исторического периода доминируют воз­зрения Ф. Бэкона о научном знании как силе, способной покорить природу, одновременно подчиняясь ей.

Ориентация философии науки Нового времени в осмыслении со­циокультурной специфики науки достигла апогея в эпоху Просве­щения. Ее девиз " Наука и прогресс" выражал уверенность в том, что человеческий разум способен познать природу, поскольку она устро­ена разумно, причем настолько глубоко и всесторонне, чтобы на ос­новании научного знания решить не только социально-экономичес­кие проблемы, но и объяснить такие феномены духовной жизни об­щества и отдельного человека как религия, вера, Бог, душа. Однако при этом данная эпоха не отмечена сколь-либо оригинальными ме­тодологическими концепциями.