Отношение Бога и мира

Поистине бог применил при сотворении мира арифметику, геометрию и музыку вместе с астрономией — искусства, которы­ми и мы пользуемся, исследуя пропорции вещей, элементов и движений. Арифметикой он их соединил; геометрией придал им фигуру, так что они приобрели крепость, устойчивость и под­вижность сообразно своим устройствам; музыкой так соразме­рил их, чтобы в земле было не больше земли, чем в воде — воды, в воздухе — воздуха и в огне — огня и ни один элемент не разла­гался совершенно в другой, благодаря чему машина мира не мо­жет погибнуть. И хотя часть одного [элемента] может разрешиться в другой, никогда весь смешанный с водой воздух не может пре­вратиться в воду из-за противодействия окружающего воздуха тому, чтобы элементы всегда смешивались. Бог сделал так, что части элементов взаимно разрешаются друг в друга. Когда это происходит с задержкой, из согласия элементов порождается что-либо длящееся, как положено порождаемому, пока длится со­гласие элементов, по разрушении которого разрушается и разла­гается порожденное.

Кузанский Н. Соч. В 2 т. Т. 1. М., 1979. С. 140.

Чтобы яснее понять таинство креста, надо сделать неболь­шое отступление и сказать об изначальном замысле [бога о чело­веке]. Как известно, человек состоит... из чувства, интеллекта и посредника-рассудка. Ощущение стоит порядком ниже рассудка, рассудок — интеллекта. Интеллект не погружен во временное и вещественное, он абсолютно свободен от них; чувство целиком зависит от мира, подчиняясь временным движениям; рассудок по отношению к интеллекту как бы на горизонте, а по отноше­нию к чувству — в зените, так что в нем совпадает то, что ниже, и то, что выше времени. Чувство не улавливает надвременных и духовных вещей, оно животно, а животность не воспринимает

божественного, ведь бог есть дух и больше, чем дух; вечность поэтому окутана для чувства мраком непознаваемости. Следуя законам плоти, чувство побуждается силой желания к плотским влечениям, а силой гневливого возбуждения — к преодолению препятствий. Возвышающийся над ним по природе рассудок бла­годаря причастности к интеллектуальной природе хранит опре­деленные законы, руководствуясь которыми управляет порыва­ми страстей, умеряет их и приводит в равновесие, чтобы человек не сделал чувственные вещи своей целью и не лишился стремле­ния к духовным и интеллектуальным вещам. Высший смысл законов рассудка в том, чтобы не делать другому, чего не хо­чешь себе, предпочитать вечное временному и чистоту и свя­тость — греховности и грязи; этому и служат законы, выведен­ные святыми законодателями из самого рассудка и провозгла­шенные сообразно различиям места и времени для исправления людей, погрешающих против рассудка.

Интеллект взлетает выше и видит, что пускай чувство во всем подчинится рассудку, перестав служить своим природным страс­тям, человек сам по себе все равно не может достичь цели своих духовных и вечных стремлений. Человек родился из семени Ада­ма среди плотских вожделений, животность с самого рождения преобладает в нем над духовностью, его природа в самом корне своего источника погружена в плотские наслаждения, через ко­торые человек приходит к существованию от своего отца, и оста­ется поэтому совершенно не способна выйти за пределы времен­ных вещей для порыва к духовным. Так что если груз телесных страстей увлекает рассудок и интеллект книзу и они соглашают­ся с этим, не противясь чувственным порывам, то человек, увле­ченный таким путем вниз и отвернувшийся от бога, сразу и со­вершенно лишится наслаждения высшим благом, которое в ду­ховном смысле скорее наверху, то есть в вечности; наоборот, если чувство подчинится рассудку, то сначала еще рассудок должен подчиниться интеллекту, чтобы, встав над рассудком, в любя­щей вере человек прилепился потом к божественному Посредни­ку и бог Отец мог привлечь его так к своей славе.

Там же. С. 159-160.

Человека в общем порядке представь через единство света — человеческую природу — и лесной тьмы. Чтобы рассмотреть под­робнее, сведи его к первой фигуре [«У»]. Ты ясно увидишь три его области: низшую, среднюю и высшую — и в каждой трижды

три разделения. Предположи, что в нем ступенями располагаются сначала менее благородные телесные части, а именно сплошь податливые, [потом] более устойчивые и оформленные и, [нако­нец], самые благородные. Дальше в таком же восхождении пред­ставь более одухотворенные телесные природы, к которым при­мешана ощущающая сила, и их тоже раздели на ступени, подни­маясь от более грубых к более тонким. Добавь к этому еще де­вять разделов благородной души. Так ты видишь, что в человеке девять телесных разделов трех порядков поглощают в себе свет ощущения, удовлетворяясь растительной жизнью: ты замечаешь также девять смешанных [разделов], где действуют ощущающая сила в смешении с чувственной и телесной, и, наконец, девять более благородных разделов, где телесная тень поглощается раз­личительным духом. Телесная природа постепенно переходит при этом в вышележащую чувствующую, причем ее высший порядок сближается до совпадения с чувствующей: точно так же чувству­ющая облагораживается до различительной.

Всякое ощущение возникает от встречи (obviatione). Если одни ощущения вызываются встречей непосредственно соприкасающих­ся между собой вещей, то другие возбуждаются в разной степени отдаленными предметами. Обоняние, совершающееся [в отли­чие от осязания] в особом органе, благодаря своей более благород­ной природе испытывает ощущение даже поодаль. Слух — с еще большего удаления. Зрение превосходит все чувства и побужда­ется к ощущению отдаленнейшими предметами. В свою очередь воображение с его более абсолютной свободой выходит за пре­делы привязанности чувств к количеству массы, времени, фигу­ры и пространства: оно схватывает и меньше, и больше, и веч-нее, и отдаленнее, чем непосредственное ощущение, причем даже в отсутствие ощущаемого, но все-таки не исходя из рода чув­ственных вещей. Воображение опять-таки превзойдено рассуд­ком, который видит, например, что антиподы не больше могут упасть с Земли, чем мы, раз тяжесть стремится к центру, находя­щемуся посреди между ими и нами; воображение этого не улав­ливает. Рассудок явно поднимается таким образом над вообра­жением, достигая всего вернее и беспрепятственнее. Наконец, ин­теллект относится к рассудку как сила единицы к конечному чис­лу, и его силы не сможет избежать совершенно ничто.

<...>

Чудно это произведение божие, в котором различительная

сила от центра чувств ступенями поднимается вплоть до высшей интеллектуальной природы по неким органическим ручейкам, где нити тончайшего телесного духа постепенно светлеют и упроща­ются с победой силы души, пока не проникают в келью рассудоч­ной силы. Потом, как по реке в бескрайнее море, она достигает высшего порядка интеллектуальной силы, где мы предполагаем как бы некие хоры знания, интеллигенции и простейшей духов­ности.

Оставаясь человечески конкретным, единство человечности явно свертывает в себе сообразно природе своей определенности все в мире. Сила ее единства все схватывает, все замыкает в пре­делах своей области, и ничто в мире не избегает ее потенции. Догадываясь, что чувством, или рассудком, или интеллектом до­стигается все, и замечая, что она свертывает эти силы в собствен­ном единстве, она предполагает в себе способность человеческим образом прийти ко всему. В самом деле, человек есть бог, только не абсолютно, раз он человек; он — человеческий бог (humanus deus). Человек есть также мир, но не конкретно все вещи, раз он человек; он — микрокосм, или человеческий мир. Область чело­вечности охватывает, таким образом, своей человеческой потен­цией бога и весь мир. Человек может быть человеческим богом; а в качестве бога он по-человечески может быть человеческим ангелом, человеческим зверем, человеческим львом, или медве­дем, или чем угодно другим: внутри человеческой потенции есть по-своему все.

В человечности человеческим образом, как во Вселенной уни­версальным образом, развернуто все, раз она есть человеческий мир. В ней же человеческим образом и свернуто все, раз она есть человеческий бог. Человечность есть человечески определенным образом единство, оно же и бесконечность, и если свойство един­ства — развертывать из себя сущее, поскольку единство есть бы­тие, свертывающее в своей простоте все сущее, то человек обла­дает силой развертывать из себя все в круге своей области, все производить из потенции своего центра. Но единству свойствен­но еще и ставить конечной целью своих развертываний самого себя, раз оно есть бесконечность; соответственно у творческой деятельности человека нет другой конечной цели, кроме челове­ка. Он не выходит за свои пределы, когда творит, но, разверты­вая свою силу, достигает самого себя; и он не производит чего-то нового, но обнаруживает, что все творимое им при развертыва-

нии заранее уже было в нем самом, ведь человеческим образом, как мы сказали, в нем существует целый мир. Как сила человека человеческим образом способна прийти ко всему, так все в мире приходит к нему, и стремление этой чудесной силы охватить весь мир есть не что иное, как свертывание в ней человеческим обра­зом вселенского целого.

Там же. 258-261.