Язык как природный феномен

В первую очередь язык предстает как естественный способ общения и выражения.

а) Общение между животными

Те, кто считают, что язык имеет естест­венное происхождение и статус, могут со­слаться прежде всего на существование спо­собов общения между особями различных видов животных. Например, было установ­лено, что в пчелином улье² существует раз­деление труда между рабочими пчелами, и те, которые осуществляют функцию раз­ведчиц и ищут цветы, подходящие для сбо­ра пыльцы, способны показать сборщицам местонахождение этих цветов. Для этого они исполняют своеобразный танец: круго­вой, если цель близка, в виде восьмерки, если она более удалена, причем ось вось­мерки показывает направление к цветам, а меньшая или большая скорость полета означает, насколько близка или далека цель.

Значит, пчелы располагают системой дифференцированных знаков, способных передавать информацию о длине дистанции и о направлении, в котором находятся цве­ты с пыльцой. Такую систему знаков для передачи информации можно назвать язы­ком. Разумеется, подобные знаки отлича­ются от человеческого языка, поскольку со­стоят исключительно из жестов. Но другие системы коммуникации у животных имеют голосовую природу, как и у человека. На-

² Frisch К. Vie et moeurs des abeilles. Paris, 1955.

 

пример, у видов птиц, живущих стаями, было замечено наличие часового, способ­ного предупредить об опасности и распола­гающего набором звуков, чтобы сообщить о присутствии опасных или безразличных представителей других видов.

Из этих двух примеров видно, что язык появляется в процессе разделения труда в организованных обществах — животных или людей. Он служит средством общения или связи между особями, или индивидами, объединенными в коллективы, его можно сравнить с нервной системой, осуществля­ющей связь между различными органами животного¹. Можно даже сравнить его с элементами — носителями информации (генами, дезоксирибонуклеиновыми кисло­тами и т. д.), которые в многоклеточном организме управляют деятельностью от­дельных клеток. В этих случаях очевидно, что сравнения проводятся исключительно по аналогии. Если же говорить точнее, язык имеет нечто специфическое, что можно вы­разить в терминах поведения. Любой акт поведения можно определить как реакцию (Р) живого существа на внешний стимул (С):

1 См.: Блумфилд Л. Язык. С. 38. 2 Там же. С. 25.

А в лингвистическом поведении стимул (С), получаемый индивидом (1), вызывает лишь речевую реакцию (р), которая служит для слушающего индивида (2) речевым замеща­ющим стимулом (с), каковой вызывает практическую реакцию (Р). В этом смысле язык выступает в качестве орудия, которое " позволяет одному человеку осуществить реакцию (Р), когда другой человек имеет стимул (С)" ²:

Ь) От общения между животными к человеческому языку

Вышеприведенное определение языка в терминах поведения дает возможность связать человеческий язык с его природны­ми корнями и четко определить функцию языка в общественном разделении труда. Оно резюмирует все функции языка, свя­занные исключительно с передачей сигнала, имеющего информационную или директив­ную значимость и ожидающего в ответ оп­ределенное поведение. Можно сказать, что такого рода сигналы образуют язык, когда они принадлежат к системе, в которой каж­дый из них имеет дифференцированное зна­чение по отношению к другим. В чело­веческом обществе подобная система сти­мулов предстает во многих формах: визуальных (например, в трех цветах све­тофора или в жестах регулировщика); слу­ховых (в военных командах: " вольно, смир­но, к оружию" и т. д., или соответству­ющих свистках в морском флоте). Здесь налицо системы сигналов, передаваемых жестами или голосом, которые не отли­чаются ни по значению, ни по форме от способов коммуникации, существующих в сообществах животных.

Однако сама природа подобного сопо­ставления показывает его недостаточность: оно касается лишь функций и структур язы­ка, уже существовавших внутри сообществ животных, то есть оно описывает лишь языковое общение в его самых элементар­ных формах. Исследование показывает, что системы сигналов в обществах животных и людей включают лишь очень ограничен­ное число элементов, тогда как человечес­кие языки в собственном смысле располага­ют десятками тысяч слов. Такая разница не может быть чисто количественной, по­скольку даже с точки зрения количества она настолько велика, что не может не стать также разницей и в сложности, то есть раз­ницей качества или природы.

Качественная же разница должна быть точно определена, поскольку с чисто коли­чественной точки зрения нельзя провести четкой грани между элементарными систе­мами сигналов, представляющими способы общения животных, и чрезвычайно разви­той лексикой сложных человеческих язы-

 

ков. Количественно все посредствующие звенья могут быть определены, поскольку еще сегодня этнологические наблюдения констатируют существование языков, включающих весьма ограниченное количес­тво слов, и можно предположить с боль­шой долей вероятности, что таким было первоначальное состояние человеческого языка. Несомненно, что последний, имея в виду конкретные языки, все время количе­ственно развивается в ходе истории. А ис­ключительно количественное различие не позволяет определить истинное отличие языка животных от языка людей.

Качественное различие вытекает скорее из известной мысли, научно развитой со­временной лингвистикой, о том, что чело­веческий язык — это язык членораздель­ный. Членораздельность означает членение на отдельные единицы, связанные между собой правилами сочетания. В наиболее об­щем смысле всякая система знаков члено­раздельна, потому что она включает четко различимые и взаимно несовместимые эле­менты. Например, сигнал светофора, регу­лирующий дорожное движение, не может быть одновременно и красным и зеленым для одного направления движения. В этом первом смысле имеется в виду, что челове­ческий язык членоразделен, потому что его можно разложить на слова, каждое из ко­торых имеет свое значение (то, что некото­рые лингвисты называют " монемами"). Но в этом аспекте человеческий язык не отли­чается радикально от языков животных. Здесь " язык" определяется лишь как " систе­ма различных знаков, связанных с различ­ными идеями" ¹, или (если хотят избежать термина " идея", непригодного для пчел или ворон) с различными означаемыми.

Но человеческий язык членится и в дру­гом смысле, более четко определенном. Кроме своего разложения на значимые еди­ницы он членится и на незначимые единицы (слоги и элементы слогов, гласные и со­гласные, то, что в лингвистике называют " фонемами")². Похоже, что этот второй

¹ Соссюр Ф. Курс общей лингвистики. М., 1933. С. 26.

² Martinet A. Arbitraire linguistique et double articulation // Cahiers Ferdinand de Saussure. 15. P. 108; ср.: Аристотель. Об истолковании. 4, 16 b 28—32 // Соч. Т. 2. С. 95.

вид членения не наблюдается в языках жи­вотных, которые делятся лишь на значи­мые единицы. Второй вид, таким образом, составляет способ членения, характерный для языка человека. В интересах большей точности понятий не стоит считать, что " мы заинтересованы в том, чтобы называть языком любую систему знаков" ³. Простая система знаков может быть отнесена к " се­миотике" ⁴, или науке о знаках, тогда как лингвистика занимается " языком" в соб­ственном смысле слова, то есть системой знаков, включающей двойное членение на значимые элементы и незначимые.

с) Значение

Подобное различение, однако, не пол­ностью удовлетворительно, поскольку при­мер военных команд показывает, что сис­тема простых знаков может представлять двойное лингвистическое членение, хотя она состоит, так же как системы коммуни­кации животных, из совокупности сигна­лов, вызывающих акты поведения. Дейст­вительно, если принимать во внимание не форму языка, а его функцию, то в челове­ческом языковом общении выделяется це­лая область, не отличающаяся от неязыко­вого общения животного или человека. " Информацией" как раз и называется лю­бая коммуникация, которая, существуя в общественном разделении видов деятель­ности, имеет функцию вызывать (или по крайней мере пытаться вызывать) в качест­ве ответа определенное поведение, порож­дая у слушателя хотя бы зачаток этого поведения — эмоцию. В этом смысле ком­муникацией является " мольба, например" ⁵, или приказ, указание и вообще любой сиг­нал, разрешающий или вызывающий дей­ствие. Она может принимать неязыковые формы системы сигналов (звуковых, визу­альных, обонятельных и т. д.). Но она так­же может принимать языковую форму — форму языков с двойным членением, как это показывает выражение " министерство

³ Martinet Л.La double articulation linguistique // Travaux du cercle linguistique de Copenhague. 5 (1949). P. 32.

" Ibid. P. 33.

⁵ Аристотель. Об истолковании. 4, 17 a 4 // Соч. Т. 2. С. 95.

 

информации", где понятие " информация" обозначает совокупность сообщений, пред­назначенных для ориентации социального поведения в определенном направлении.

Представленное в этом аспекте исследо­вание языка относится, собственно, не к ли­нгвистике, а скорее к " искусству красноре­чия или стихотворному искусству" ¹. По­скольку язык играет роль в возбуждении эмоций и провоцировании поведения, он включает в себя такие стороны, от которых лингвистика абстрагируется — это:

Вся индивидуальная окраска речи на­пряженность, темп, модуляция, интонация индивидуального говорения...²

Военная команда, как и мольба о помощи, должна иметь для достижения цели свою собственную интонацию. Это один из ас­пектов языка, " практически неотделимых" ³ от предмета лингвистики, но который науч­ная теория тем не менее отбрасывает своим приемом абстрагирования, являющимся основополагающим для каждой науки.

Подобное абстрагирование, характерное для лингвистики, можно определить, ска­зав, что она отделяет " язык", ее собствен­ный предмет, от " речи", как эмпирической реальности индивидуального выражения. Но это разделение не указывает, исходя из каких критериев отбрасываются некоторые стороны " речи", которая ведь есть не что иное, как конкретная реальность языка. По­этому более четким может показаться раз­деление⁴ между практическим аспектом языка и его теоретическим аспектом. В практическом аспекте язык стремится по­будить к действию или переживанию; он может принимать лингвистическую форму, но с таким же успехом и форму сигнальной системы, и даже когда он проявляется в ли­нгвистической форме, он постоянно обра­щается к внелингвистическим элементам: ораторской жестикуляции, интонации, рит­му, мелодии и т. д. Что же касается тео­ретического аспекта, то он легко отделяет­ся от практической функции, если учесть,

'Аристотель. Об истолковании. 4, 17 а 5—6 // Соч. Т. 2. С. 95.

² Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи. Гл. 3. М.; Л., 1934. С. 37.

'Там же. С. 34.

⁴ Оно предложено Пражским лингвистичес­ким кружком.

что " мольба, например, есть речь, но она не истинна и не ложна" ⁵.

Истинность или ложность языкового высказывания касается его отношения к реальности, которую оно представляет: вы­сказывание истинно, если оно соответству­ет действительности, и ложно, если не со­ответствует. В этом аспекте язык рассмат­ривается как " символ" или как " знак" ⁶. Следовательно, предметом лингвистики яв­ляется язык как знак, то есть как символи­ческий заменитель действительности, а не язык как сигнал, то есть как стимул, спо­собный вызывать эмоциональную или дви­гательную реакцию. Как символическое высказывание, язык в качестве ответа ожи­дает не действия, а другого высказывания, которое принимает или отрицает первое или ставит его под вопрос. Диалог, в кото­ром язык берется с точки зрения его значе­ния, представляющего определенный смысл, не может быть обнаружен в челове­ческих и животных способах коммуника­ции, относящихся лишь к сфере информа­ции. Именно в этом смысле можно сказать, что человечество началось с диалога.

Итак, являясь предметом лингвистики, язык представляет собой систему знаков, то есть репрезентативных элементов, и мо­жет, следовательно, быть отличен от прос­той системы сигналов. Это различение не совпадает с различением семиотики (общей теории знаков) и лингвистики (имеющей предметом систему языковых знаков, включающую двойное членение). В самом деле, языковой знак, относясь к членораз­дельной речи, может функционировать как сигнал в той мере, в какой он представляет собой стимул для двигательной или эмоци­ональной реакции. С другой стороны, язык может быть определен как " актуализация" " стремления рассматривать действитель­ность в символической форме" ⁷. Но в этом смысле язык существует не только в " голо­совой" ⁸ актуализации символической функ­ции членораздельной речи, но также везде, где знак интерпретируется не как сигнал или стимул, а по своему репрезентативно-

⁵ Аристотель. Об истолковании. 4, 17 а 4—5 // Соч. Т. 2. С. 95.

" См. там же. 1, 16 а 6. С. 93.

⁷ Sapir E. Language // Selected writings. P. 15.

⁸ Ibidem.

 

му отношению к тому, что он означает. С этой точки зрения можно сказать, что живопись, например, является языком, если только она образна, то есть если она что-то изображает совокупностью графических или красочных знаков.

Таким образом, центральной проблемой лингвистики является проблема " значе­ния" ¹. " Означать" — указывает на деятель­ность, посредством которой что-то переда­ется при помощи знака, а " значение" — это отношение, посредством которого знак свя­зан с тем, что он обозначает или на что указывает. Но изучение отношений значе­ния не может обойти стороной проблему истинного и ложного², то есть адекватного и неадекватного в отношениях между озна­чающим и означаемым. Однако вопрос ис­тинности относится скорее к логике, чем к лингвистике. Поэтому необходимо уточ­нить, в каком аспекте лингвистика может изучать значение, абстрагируясь от соб­ственно логической проблемы истины и лжи. Исследование языка показывает, что в нем значение имеет более общий характер, чем истина. " Имя", например, есть " звуко­сочетание с условленным значением" ³, но оно еще не истинно и не ложно, пока его не ввели в предложение, которое единственное может быть истинным или ложным:

Ведь и " козлоолень" ⁴ что-то обозначает, но еще не истинно и не ложно, когда не прибавлен [глагол] " быть" или " не быть" — либо вообще, либо касательно времени⁵.

Поскольку язык имеет репрезентативную значимость, он может члениться на пред­ложения, способные быть истинными или ложными, такие, как " крылатые кони суще­ствуют". Эти предложения могут сами еще разлагаться на значимые члены, поскольку они отсылают к определенным означаемым

¹ " О значении" — таково, на наш взгляд, подлинное название произведения Аристотеля, которое обычно переводят как " Об истолкова­нии".

²См.: Аристотель. Об истолковании. 1, 16 а 10 // Соч. Т. 2. С. 93.

³Там же. 19.

⁴ На французский язык " козлоолень" переве­ден как " крылатый конь" (см. далее). — Примеч. ред.

⁵ Аристотель. Об истолковании. 1, 16 а 16—18 // Соч. Т. 2. С. 93.

(например, " крылатый конь" и " существу­ет"), но которые, взятые в отдельности, не истинны и не ложны.

Однако это различие не абсолютно. В са­мом деле, общепринято, что " тот, кто гово­рит о вещах в соответствии с тем, каковы они есть, говорит истину" ⁶. Но если выска­зывание истинно " целиком", " части будут истинными" ⁷. Если же " наименьшая часть" речи — имя, то должно быть возможным определять его истинность, то есть точ­ность или " правильность" ⁸ его значения. Поскольку язык представляет что-то, его функцией является показ и описание этого:

Сократ. Коль скоро имя есть некое ору­дие, то что мы делаем, давая имена? Гермоген. Не могу сказать. Сократ. Может быть, мы учим друг друга и распределяем вещи соответственно спо­собу их существования? Гермоген. Верно⁹.

Таким образом, слово в качестве значимо­го элемента речи предстает как " некое ору­дие обучения и распределения сущнос­тей" ¹⁰, или в общем смысле как " выражение вещи" ¹¹. Но " лучший способ создать эти выражения" при помощи слов заключается в том, чтобы " сделать их возможно более тождественными тому, что они должны вы­разить" ¹².

Будучи репрезентативным, язык кон­струирует картину действительности. А символические элементы, составляющие эту картину (слова), должны тоже иметь некоторую схожесть с представляемой ими реальностью:

Я утверждаю, что никто не смог бы сде­лать то, что мы теперь называем рисун­ком, подобным какой-либо из сущих ве­щей, если бы от природы не существовало средств, из которых складывается живо­писное изображение, подобных тем ве­щам, каким подражает живопись¹³.

Природная " правильность" ¹⁴ языка долж­на, следовательно, заключаться в способ-

⁶ Платон. Кратил. 385 b // Соч. Т. 1. С. 417.

⁷ Там же.

⁸ Там же. 383 а. С. 415.

⁹ Там же. 388 Ь. С. 422.

" Там же. 388 с.

•Там же. 433 d. С. 481.

² Там же. 433 е.

³ Там же. 434 ab. С. 482. " См. там же. 383 а. С. 415.

 

ности его значимых элементов подра­жать" ¹ действительности.

Подражательная способность слов мо­жет быть сначала обнаружена для сложных имен при исследовании их составляющих элементов. Например, " крылатый конь" (hippogriffe) — это животное, являющееся наполовину конем, наполовину грифом; или, скажем, " понятие" (concept — φ ρ.)

— от " схватывать вместе" (concipere

— лат.), или объединять в одном акте мысли элементы, способствующие " с-хва-тыванию" вещи. Помимо приема сложе­ния, прием " мета-форы", или " пере-несе-ния", позволяет описать что-то по суще­ственной схожести с другим. Например, " рефлексия" ² означает обращение сознания к нему самому, по аналогии с возвраще­нием отраженного зеркалом луча света к своему источнику. Но, без сомнения, на­илучшим примером метафорической кон­струкции является само " слово" (parole), которое по своей этимологии означает " притчу, иносказание" (parabole), из чего следует, что язык выступает как общая метафора действительности.

Приемы сложения и метафоры преодо­левают барьер многообразия языков. Сло­жения и метафоры могут быть одинаковы в разных языках, несмотря на различие лингвистических элементов, на которых они базируются. Например, немецкое " Begriff (" понятие") составлено так же, как и французское " concept" (" понятие"); слово греческого происхождения " идея" и латинское " species" (род) выведены из одного идейного смыслового корня — " ас­пекта" вещи и, следовательно, являются эквивалентными терминами. Поэтому про­цесс установления имен можно сравнить с процессом создания любого орудия, где главное — это идея, соответствующая его функции, а не материал, который может быть различным:

Сократ. Таким образом... законодатель, о котором мы говорили, тоже должен уметь воплощать в звуках и слогах имя, причем то самое, какое в каждом случае назначено от природы. Создавая и уста-

¹ См.: Платон. Кратил. 434 b // Соч. Т. 1. С. 482.

² Reflexion (рефлексия) по-французски озна­чает также " отражение". — Примеч. ред.

навливая всякие имена, он должен также обращать внимание на то, что представля­ет собою имя, как таковое, коль скоро он собирается стать полновластным учреди­телем имен. И если не каждый законода­тель воплощает имя в одних и тех же слогах, это не должно вызывать у нас недоумение. Ведь и не всякий кузнец во­площает одно и то же орудие в одном и том же железе: он делает одно и то же орудие для одной и той же цели; и пока он воссоздает один и тот же образ, пусть в другом железе, это орудие будет пра­вильным, сделает ли его кто-то здесь или у варваров. Так? Гермоген. Разумеется. Сократ. Следовательно, ты так же судишь и о законодателе, будь он здешний или из варваров. Пока он воссоздает образ имени, подобающий каждой вещи, в каких бы то ни было слогах, то ничуть не хуже будет здешний законодатель, чем где-ни­будь еще³.

Таким образом, слоги и фонемы предстают как простой материал для сложения и про­изводства имен, так же как дерево служит материалом для челнока. И как ничто не мешает воплощать " подходящий образ челнока" ⁴ в любом дереве, так ничто не должно мешать создавать правильные име­на из любого языкового материала. Этимо­логия — это как раз та лингвистическая наука, которая показывает, как значимые термины получались посредством сложе­ния, метафоры и различных способов дери­вации смысла.

Однако сложение и словопроизводство — это косвенные приемы, отсылающие от сложных терминов к простым, которые этимология метафорично называет " кор­нями" языка или " словами-родоначальни­ками":

Например, мы говорили, что имя " добро" состоит из " достойного удивления" и " быстрого". Так вот мы могли бы ска­зать, что " быстрое" состоит из других слов, те же — из третьих. Но если мы возьмем слово, которое не состоит ни из каких других слов, то мы вправе будем сказать, что подошли здесь к простейшим частицам, которые уже не следует возво­дить к другим именам⁵.

Эти простейшие частицы, с точки зрения происхождения их смысла, ставят пробле-

³ Платон. Кратил. 389 d — 390 а // Соч. Т. С. 424.

" Там же. 390 Ь.

⁵ Там же. 422 ab. С. 466.

 

му более трудную, чем сложные и произ­водные слова:

Во-первых, прямое словотворчество. Вот где тайна созидания языка. Умение ри­совать при помощи слов, которые, не­ведомо как и почему, таят в себе образ. Они простейшая основа всякого челове­ческого языка¹.

Если сложение и словообразование — кос­венные приемы создания значимых терми­нов, то создание корней или основополага­ющих элементов языка является " прямым" или " первоначальным". Поэтому источник их значений может быть найден лишь в них самих.

Загадка этого источника может быть прояснена на основе фундаментального принципа: значимость языка исходит из сходства или подражания. Такое подража­ние может осуществляться, например, с по­мощью жестов, воспроизводящих наиболее характерные черты описываемого объекта:

Сократ. Если бы у нас не было ни голоса, ни языка, а мы захотели бы объяснить другим окружающие предметы, не стали бы мы разве обозначать все с помощью рук, головы и вообще всего тела, как дела­ют это немые?

Гермоген. Другого способа я не вижу, Со­крат.

Сократ. Я думаю, если бы мы захотели обозначить что-то вышнее и легкое, мы подняли бы руки к небу, подражая природе этой вещи, если же что-то низкое и тяжелое, то опустили бы руки к земле. Точно так же, если бы мы захотели изобразить бегущего коня или какое-нибудь другое животное, ты ведь знаешь, мы бы всем своим телом и его положением постарались походить на них².

Такое подражание действительности при помощи жестов является источником про­исхождения языка жестов.

По аналогии вполне можно понять воз­можность голосовой имитации. Прежде всего она может относиться к звукам, вы­зываемым различными природными явле­ниями и живыми существами. Так, кукушка (coucou) получила свое имя благодаря ку­кованию, коршун (milan — φ ρ. от milouanous — лат.) — благодаря издава­емым им мяукающим звукам, аист (cigogne

'Гюго В. Отверженные. Кн. 7. Гл. 2. М., 1979. Т. 2. С. 310.

² Платон. Кратил. 422 d — 423 а // Соч. Т. 1. С. 467.

— фр. от kikonia — греч.) — благодаря характерному щелканию его клюва. В более же общем плане различные звуки, из которых состоит язык, обладают выразительностью, подчеркнутой названиями, под которыми они фигурируют в фонетике: плавные, шипящие, придыхательные, глухие, звонкие, взрывные и т. д. Выразительная интонация и артикуля­ция легко позволяют передать величественное течение рек (fleuves) или вкрадчивое распро­странение ароматов (effluves)³. Можно, следо­вательно, допустить, что первичные элементы языка — слоги и фонемы — схватывают " сущность вещей, чтобы ей подражать" ⁴.