Георг Гегель (1770-1831)

Г. Гегель был сыном крупного чиновника. Рано и ярко заявил о себе. Главная черта его личности – неуемное стремление к знанию и пониманию. Уже в гимназические и студенческие годы он начинает собственные исследования (по античной культуре и религии, переводит на немецкий «Антигону» Софокла). Окончив теологический институт, отказывается от карьеры священника и посвящает жизнь преподавательской и научно-исследовательской деятельности. Ряд лет состоит домашним учителем сначала в аристократической, затем в богатой купеческой семьях, готовит диссертацию и защищает ее в 1801 году. В 1808 году становится директором и преподавателем гимназии в Нюрнберге, где создает свой основной труд «Наук логики» (1812-1816). В 1816 году возвращается на университетскую стезю в г. Гейдельберге и провозглашает идею о том, что прусское государство в особенности построено на разумных началах. Был замечен властями, приглашен в Берлинский университет на должность профессора философии и становится общепризнанным официальным идеологом прусской монархии. В 1821 году публикует «Философию права». В 1829-1830 учебном году Гегеля избрали ректором Берлинского университета, но в следующем, 1831 году он стал одной из жертв эпидемии холеры.

Сын чиновника, сам успешный чиновник, идеолог монархии, звавший к примирению с действительностью, становится создателем революционной науки – диалектики! Видимо, многое, но далеко не все в философии объясняется классовыми, идеологическими мотивами, и мы неоднократно убеждались, что философия прежде всего дело личностное интеллектуальное. Пример Гегеля – иллюстрация тому, как могут неожиданно и парадоксально соединиться в философии индивидуально-личностное и социально детерминированное, идеологическое. Ведь Гегель в пику французскому абсолютному материализму (да плюс еще, полемизируя с Кантом) разрабатывает систему абсолютного идеализма, как он сам ее называл – в итоге картина получилась сложная, противоречивая.

Сначала выделим аргументы Гегеля в пользу идеализма. Стержневым в его философии был принцип тождества мышления и бытия. «Бытие есть мышление», и с Парменида, впервые провозгласившего этот принцип, начинается, считал Гегель, настоящая философия. Первый аргумент – бытие человека. Люди употребляют слово «я», не придавая ему никакого особенного значения, а ведь в «я» перед нами совершенно чистая мысль. Животное не может сказать «я», это может сделать только человек, потому что он есть мышление. Мышление есть наиболее истинное в человеке. Мы чувствуем, представляем, вспоминаем и т.д., но во всем есть «я» или, иными словами, во всем есть мышление. Человек мыслит всегда, даже тогда, когда он просто созерцает, поэтому его бытие, его качественное отличие, есть мышление.

Далее, и познание человека есть, в сущности, мышление. Кант отделил наши мысли от того, что есть вещи в себе, непроходимой пропастью. Вещь в себе у него лишена всех определений чувства и мысли, но ведь это есть голая абстракция, нечто совершенно пустое, ничто. Реальную, не выдуманную, вещь в себе мы узнаем легко, она мышлению доступна. Только для мышления существует сущность, субстанция всеобщая мощь и целесообразность мира. Возвышение над чувственным, выход за пределы конечного к бесконечному – все это есть само мышление.

И философию Гегель понимал по-другому, нежели Канта. Для него она есть мыслящее рассмотрение предметов, она обращена к миру и призвана дать человеку истину о нем. Все познает – и искусство, и наука, и религия – но только философия способна дать полную, абсолютную истину.

Наконец, к выводу о том, что бытие есть мышление, приводит вся история познания мира, свидетельствующая, что бытие мира в сущности есть тоже мышление, но только не человеческое, а сверхчеловеческое, объективное, Божественное.

Гегель сам был энциклопедически образованным человеком и к тому же учитывал опыт многотомного исследования Иоганна Гердера (1744-1803) «Идеи к философии истории человечества». В истории познания природы Гегель уловил определенную последовательность, закономерные этапы. То же самое усматривается в истории человеческого общества, и все вместе доказывает, считал он, разумное содержание действительности. «Все действительное разумно, все разумное действительно», - гласит знаменитая формула Гегеля.

Поясняя ее, Гегель указывал, что действительное – это не все существующее, а только необходимое, закономерное. Необходимое же в природе и обществе есть проявление Божественного разума, то есть, идеи. Наука приходит к этому выводу, обнаруживая, что все в мире состоит из материи и формы (категории нам знакомые, вспомните Аристотеля и Бэкона). Материя, по Гегелю, это «вещность», без формы она голая абстракция, не обладает самостоятельным существованием, нигде в опыте не встречается. Форма у Аристотеля – активный, деятельный способ организации материи, у Бэкона – закон действия материальных объектов. Гегель различал внешнюю и внутреннюю форму. Внешняя – способ организации, фигура, очертания, пространственные характеристики. И внутренняя, которая не приходит в материю извне и содержит в себе смысл, необходимость, закономерность, предназначение материальных объектов. Мало того, она носит принцип материи в себе, внутри самой себя – эта свободная и бесконечная форма есть понятие. Истина вещей заключается в том, что единичные чувственные предметы суть лишь видимости, явление, выражающее сущность – понятие. Соответствие вещи своему понятию и есть истина. Итак, заключает Гегель понятие есть истинно первое, и вещи суть то, что они суть, благодаря деятельности присущего им и открывающегося в них понятия. Нетрудно заметить, что конструкция, предложенная Гегелем, повторяет кантовскую (явления и вещь в себе), но только «явления» у Гегеля – это реальные вещи, а «вещь в себе» - их сущность, понятие и главное, по Гегелю, что сущность является, а явление существенно», то есть познание истины вполне возможно.

Вот почему все действительное разумно – его необходимость имеет разумный, понятный смысл. Ну а все, что есть разумного в человеческих представлениях, уходит своими корнями в разумную идеальную основу мира и рано или поздно обязательно станет действительным. Надо только набраться терпения, смирения, и ждать.

Понятия как идеальные сущности вещей и явлений мира первоначально возникают и существуют в лоне абсолютной идеи. Гегель выстраивает свою систему универсального объяснения мира, которая распадается на следующие три части: 1. Логика – наука об абсолютной идее «в себе и для себя», то есть как таковой. 2. Философия природы – наука о идее в ее инобытии. 3. Философия духа – наука о идее, возвращающейся в с самое себя из инобытия.

Первоначально идея существует сама по себе и ее деятельности заключается в том, что она сама себя мыслит, вырабатывая одну за другой категории основные понятия – от самой простой до самой сложной. В итоге возникает система категорий, которую Гегель представил в «Науке логике». Начинается она с категории «бытие», причем берется бытие в самом абстрактном значении как простая констатация существования без знания того, что и как существует. В таком значении бытие не отличается от своей противоположности, то есть «ничто», и переходит в нее. Единство бытия и ничто, их взаимные переходы дают третью категорию – становление (первое конкретное понятие), которое реализуется как наличное бытие (нечто). Затем следуют определения наличного бытия (качество, количество, мера) и переход к сущности (тождество, различие, противоположность и противоречие). Противоречия сущности разрешаются в основании – основе существования и вещи. Далее следуют явления, форма, содержание, отношение и переход к действительности, которая раскрывается через необходимость, причинное отношение и взаимодействие. Наконец, наступает самое главное, появляются наиболее содержательные категории, которыми может заниматься только философия, это – понятие, которое выступает в трех формах: как субъективное понятие (понятие как таковое, суждение и умозаключение). Как объект (механизм, химизм, теология) и как идея (жизнь, познание, Абсолютная идея). Таким образом, самомышление Абсолютной идеи есть развивающийся процесс самопознания ее. Он подчиняется диалектике, ее законам.

Диалектика не является новостью в философии. Гегель напоминает об иронии Сократа и диалогах Платона, отмечает заслугу Канта, который напомнил о диалектике своими антиномиями разума. Сам Гегель видит в диалектике движущую силу всякого развертывания мысли. Диалектическое является вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в сфере действительности (разумно необходимого). Оно есть также душа всякого научного познания. Например, метафизик (антидиалектик) рассматривает жизнь и смерть как два отдельных друг от друга свойства человека: быть живым, а также быть смертным. Но истинное, диалектическое, понимание состоит в том, что жизнь как таковая носит в себе зародыш смерти и что все конечное в себе противоречиво.

Все, что нас окружает, может рассматриваться как пример диалектики, утверждал Гегель. Диалектика имеет силу во всех областях и образования природного и духовного мира. Они проявляются в движении небесных тел и метеорологических процессах. Она присутствует в правовой области: Абстрактное право, доведенное до крайности, переходит в несправедливость (есть пословица: «высшее право – высшее бесправие»). В политике две крайности – анархия и деспотизм – взаимно переходят друг в друга. Осознание диалектики в области нравственности мы находим в известных пословицах: гордыня предшествует падению; что слишком остро, то скоро притупляется и т.д. Чувства, как физические, так и душевные, также имеют свою диалектику: крайняя печаль и крайняя радость переходят друг в друга; сердце, переполненное радостью, облегчает себя слезами, а глубочайшая скорбь иногда проявляется улыбкой.

Очень интересно и убедительно демонстрировал диалектику Гегель, но главной его заслугой было открытие трех основных законов диалектики: Закона перехода количества в качество (и обратно, качества в количество). Закона противоречия и закона отрицания отрицания. Первый закон характеризует форму любого развития, и с переходом количества в качество мы встречаемся на каждом шагу, а действие его известно с глубокой древности («будет ли куча зерен, если добавить одно зерно?», «станешь ли ты лысым, если на голове твоей выпадет один волосок?»). В наше время преимущества качественно новой техники и технологий никому не надо доказывать, проблема в том, как их обеспечить.

Сложнее Закон противоречия – здесь Гегель показал границы формально-логического запрета противоречий для правильной мысли: оказывается, «все вещи противоречивы в самих себе», то есть сущность любой вещи противоречива, и если мы не замечаем в вещах противоречий, то мы не понимаем их сущности. Противоречие есть критерий истины, - как гром среди ясного неба прозвучало утверждение Гегеля, - отсутствие противоречия – критерий заблуждения». Роль противоречия Гегель определил так: «Противоречие есть корень всякого движения и жизненности; лишь поскольку нечто имеет в самом себе противоречие, оно движется, обладает импульсом и деятельностью».

Сама жизнь, и особенно в ХХ веке, не оставляет никаких сомнений в такой роли противоречий как источник движения и развития. Но вместе с тем та же жизнь убеждает, что противоречия вполне могут и погубить не только отдельный общественный строй, но и все человечество. И дело не в том, что есть какие-то «смертельные» и «живительные» противоречия (в советские времена так различали «антагонистические» и «неантагонистические» противоречия, - первые должны погубить капитализм, а вторые развивают социализм). Жизнь показала, что любые противоречия, если не понимать и не разрешать их вовремя и умело, становятся гибельными как запущенная болезнь. Гегель в принципе понимал это, рассуждая: «Противоречие – вот что на деле движет миром и смешно говорить, что противоречие нельзя мыслить… (но) противоречием дело не может закончиться и оно (противоречие) снимает себя само через себя». Смысл подчеркнутых нами слов Гегеля в том, что противоречие тогда движет миром и является источником развития, когда оно наводит разрешение в формах своего движения, то есть когда противоположности могут дополнять друг друга и сотрудничать или между ними появляются опосредствующие звенья. Мы же знаем о политике социального партнерства, практикуемой в развитых странах, известна со времен Аристотеля и роль среднего класса для стабильности и процветания общества – все это иллюстрации к мысли Гегеля.

Закон отрицания отрицания не вошел в перечень «основных черт марксистского диалектического метода», предложенный И.В. Сталиным. Чем же он мог не понравиться? По Гегелю, развитие есть процесс отрицания старого новым. Это Сталина устраивало, еще добавлялся тезис о неодолимости нового. Далее, Гегель различал метафизическое отрицание (отрицание как уничтожение старого) и диалектическое отрицание, сохранявшее преемственную связь между старым и новым. Здесь было сложнее, ибо как относились к дворянской и буржуазной культуре, к буржуазной интеллигенции – известно. Выход нашелся: в новом могут сохраняться до поры до времени отрицательные явления старого как «пережитки прошлого в сознании и быту людей». Но, наконец, в законе был момент, оказавшийся неприемлемым: победившее новое в свою очередь устаревает и подвергается отрицанию – получается отрицание отрицания, в результате которого происходит как бы возврат к старому, но на новом уровне. Хорошо было Ф. Энгельсу, излагая этот закон в «Анти-Дюринге» приводить такой классический пример: на заре истории была общественная собственность, затем она была подвергнута отрицанию со стороны частной собственности, а в результате победы социализма произойдет отрицание отрицания и снова появится общественная собственность. Социализм победил, коммунизм построим, а дальше что? Какое будет отрицание отрицания? К чему возврат? – кошмарные по тем временам вопросы. И чтобы они не возникали, самое «верное» сделать вывод, будто бы такого закона и не было. Только после 1956 года гегелевский закон отрицания отрицания был воскрешен, но поучительный смысл его так и не был понят. Смысл в том, что есть изменения обратимые и изменения необратимые (простейший пример: клиническая и биологическая смерти), возвраты к старому становятся невозможными только после изменений необратимых. Именно таких необратимых социалистических изменений в экономической и политической жизни советского общества так и не произошло, отсюда все остальное.

Открыв и поняв основные законы диалектики, Гегель превратил диалектику в науку мировоззренческое и познавательное значение которой со временем только нарастает. Мы можем констатировать, что гегелевские законы великолепно выдерживают испытание временем и историческим опытом. Откуда только берутся философские пигмеи, уверяющие, что диалектика «устарела»?!

Однако вернемся к Абсолютной идее. Мы оставили ее, когда она завершила самопознание и пришла к категории «Абсолютная идея» Познание идет, считал Гегель, от абстрактного ко все более конкретному. «Абстрактной истины нет, истина всегда конкретна» - прекрасный афоризм и очевидно, что истина, им выраженная, тоже конкретна. Цепь категорий – это вехи, которыми размечен путь познания. И все категории – это категории диалектики, а категории парные (единичное и общее, формы и содержание, сущность и явление, причина и следствие, необходимость и случайность, возможность и действительность) являются неосновными законами диалектики, существенно важными для научного познания.

Каким образом ведет себя познавшая себя Абсолютная идея? – она производит свое инобытие, природу. Философски внятно объяснить сие Гегель, конечно, не мог, и понятно почему. На долю природы в системе Гегеля досталось лишь разворачивать определения Абсолютной идеи в пространстве. В творчестве, созидании нового, ей было отказано, что существенно расходилось с представлениями о природе, которые утвердились в философии и науке со времен Бэкона, Декарта и Спинозы. Соответственно принижалась Гегелем роль естествознания - и это очень скоро откликнется.

Возможность творчества нового восстанавливается с появлением Духа, человека и его Сознания и, следовательно, Истории. Правда, творчество разворачивается как познание и созидание форм общественной жизни в заранее определенных, заданных границах, ибо в этом творчестве Идея возвращается из инобытия в свое бытие. Прослеживая развитие философии, науки, искусства, религии, Гегель сделал множество интереснейших наблюдений, обобщений и открытий, но, следуя логике своей системы, приходит к заключению, что в созданном им учении человеческие возможности познания Абсолютной идеи исчерпаны, и отныне за всеми справками и ответами по всем проблемам познания следует обращаться к нему. Так Гегель завершает сои грандиозные исследования «панлогизмом» (пан – все по-гречески), согласно которому «если факты противоречат теории, то тем хуже для фактов». Символично: в своей диссертации (1801). Гегель из общих соображений, логичных, конечно, доказывал, что между Марсом и Юпитером бессмысленно искать небесное тело, но за несколько месяцев до защиты Гегелем диссертации итальянский астроном Пиацци открыл между Марсом и Юпитером Цереру. Если бы этот конфуз хоть как-то повлиял на защиту, возможно, Гегель стал бы более осмотрительным в своей логике. И все же мы должны быть бесконечно благодарны Гегелю за то, что он сделал для диалектики, несмотря на все издержки его системы.

Всемирную историю (а только ею занимался Гегель) он трактовал как прогресс в сознании свободы и разделял на четыре периода: 1) Восточный мир (Китай, Индия, Персия, Египет); 2) Греческий мир; 3) Римский мир; 4) Германский мир. Специфика каждого периода определялась «духом народов». Восточные народы не знали, считал Гегель, что человек как таковой свободен. У них один (деспот) свободен, все остальные не свободны. У греков сознание свободы появилось, но было ограничено: свободны только некоторые, ибо есть и рабы. По Гегелю, древние греки в духовном отношении еще зависели от естественных условий, и задачей их народного духа было формирование прекрасной индивидуальности преимущественно средствами искусства. Здесь царит гармония индивидуальных и общественных интересов.

Целью римского народного духа было формирование личности, как носителя правовых отношений. Индивид (кстати, так Цицерон перевел на латынь греческое слова «атом») здесь превращается в абстрактное физическое лицо «с юридическими правами». Этим отдельным атомам противостоит один человек – римский император. Народный дух здесь в состоянии разорванности и ищет выхода в философии и христианской религии.

Через христианство дух, наконец, приходит к германскому миру. Лишь здесь было осознано, что свобода есть основное свойство человеческой природы, и лишь здесь свободными становятся все. Прусский общественный строй как идеальный и прусская монархия как идеальное государство – таков завершающий высший этап всемирной истории по Гегелю. Комментарии здесь излишни. Чтобы не заподозрить Гегеля в чем-то нехорошем, постараемся все-таки понять, почему он приходит к такому выводу.

Государство для него есть «действительность нравственной идеи». Каждый индивид нравственен лишь постольку, поскольку он член государства. Для немцев с их фантастической приверженностью к порядку такое сближение нравственности и государства, видимо, естественно, тем более, что Гегель своеобразно различал мораль и нравственность: мораль – внутреннее убеждение человека, его субъективное понимание долга и совести, а нравственность – это моральные ценности (долг, совесть), получающие объективную основу в отношениях между людьми в семье, гражданском обществе и государстве. Там самым долг, например, наполняется конкретным, реальным содержанием как, скажем, обязанности членов семьи друг перед другом за сохранение семьи и т.п. Гегель был убежден, что такой реалистический и практический подход принципиально лучше того, что предлагал Кант. Мораль Канта слишком строга, требует невозможного и уводит человека от действительности. Человек должен признать объективную реальность и действовать, подчиняясь существующему миру и его законам. Он, по Гегелю, исполняет свой долг не тогда, когда он произносит возвышенные речи о долге, а тогда, когда он действует.

Вот мы и до сути добрались – до духовности и отношения к ней. Ситуация в полемике Гегеля против Канта нам понятна и очень знакома по сегодняшней жизни как столкновение «людей дела» с «мечтателями и фантазерами». Прежде, чем познакомимся с отношением Гегеля к духовности, несколько штрихов, характеризующих реалистическую практическую хватку Гегеля. Главное в воспитании детей – дисциплина, чтобы сломить своеволие детей, истребить в них чисто чувственное и природное. «Играющая педагогика» может вызвать у детей дерзкое умничанье и самомнение. Дети должны воспитываться в духе послушания и подчинения авторитету.

Нравственная идея реализуется в государстве прежде всего в виде государственного аппарата. Гегель расточает похвалы по адресу государственных чиновников: они являются средоточием государственного сознания и наиболее выдающейся образованности. Демократию Гегель отрицает, нравственная идея получает полное развитие только в конституционной монархии – опорой трона и общества является «сословие природной нравственности» - дворянство. Войны между государствами неизбежны и…полезны: «высокое значение войны», считал Гегель, в том, что она сохраняет нравственное здоровье народа и предохраняет от гниения, которое непременно было бы следствием продолжительного, а тем паче вечного мира. Снова резкое расхождение с Кантом.

Теперь нас не удивит неприятие Гегелем традиционного понимания духовности, которое философски оформил Кант. Для него духовность, толкующая о человеческом достоинстве и идеалах, слишком возвышенна и непонятно как связана с жизнью. И «нет ничего унизительного в том, что мы живем, и нам не противостоит никакая высшая духовность, в которой мы могли бы существовать». (Гегель. Соч.т.VII. с.142-143). Вместе с такой духовностью Гегель решительно отвергает и естественное право: государство, по его мнению, не является страховым учреждением, и оно создано вовсе не для обеспечения охраны свободы личности и собственности, не служит отдельным личностям.

Вам это что-либо напоминает? Да, конечно, вспоминаются французские материалисты XVIII века с их отрицанием духовности. Все, казалось бы, разное – время, поводы, отношение к религии, - а результат один. Почему? Да потому, что подтвердились опасения Канта по поводу односторонних крайностей в философии: «абсолютный материализм» и «абсолютный идеализм» противоположными путями приходят к одному результату, наносящему ущерб философской культуре.

Справедливости ради следует сказать, что у Гегеля было взамен традиционному свое понимание духовности, и его надо знать, так как оно до сих пор сохраняет влияние. «Высшей ценностью для человека является его жизнь, во всем разнообразии ее проявлений, поэтому он имеет полное право делать свои потребности своими целями. По Гегелю, человек единственно на том основании, что он живое существо, имеет право на человеческое счастье, и никто не может осудить его, если он стремится к своему счастью.

Если Кант считал, что человек должен стать достойным человеческого счастья (контролировать свои чувственные влечения и следовать моральному закону), то Гегель, оценивая эти требования слишком строгими, для многих непосильными, потому ненужными, предлагает свою концепцию, как он считает, более простую, доступную, реалистическую. Пусть так, согласимся с Гегелем, но где тогда гарантия, что человеческое счастье по его рецепту не окажется скотским, «свинским счастьем». Такую гарантию Гегель видел в разумности человека, его способности познавать истину. Если человек не способен познать истину, то он лишается как интеллектуальной, так и нравственной ценности и достоинства. Но среди последователей Гегеля, таких людей нет и быть не может, ведь в его учении миру дарована «полная истина в последней инстанции».

Духовность в понимании Гегеля есть свойство человеческого сознания, присуще ему в той мере, в какой человек мыслит. Не мыслить человек, оставаясь человеком, не может: мышление есть его бытие. Отсюда все люди духовны, только в разной степени. И нравственный облик человека определяется тем, насколько он сумел понять разумность правил поведения в семье, гражданском обществе и государстве. Формы общественного сознания Гегель располагал в следующем порядке: сначала искусство (здесь Дух созерцает себя в полной свободе), затем религия (это Дух благоговейно представляет себя) и философия (Дух, мыслящий свою сущность и познающий ее). Получалось, что религия уступает философии, - это был острый идеологический момент, в который Гегель старался как-то оправдаться, но из-за которого, очевидно, его так и не избрали в Прусскую Академию наук.

Таким образом, Гегель дал чрезвычайно расширительное истолкование духовности и явно недооценил нравственные начала в ней и ценности религиозной духовности. И здесь ущербно сказалась односторонняя крайность абсолютного идеализма. Кстати, можно заметить сходство гегелевского понимания нравственности с «разумным эгоизмом» абсолютных материалистов, - еще один пример того, что и в философии крайности сходятся.

Для Гегеля право есть бытие свободы и у Канта свобода является высшим принципом морали и права. Оба ищут условие, при котором свобода становится достоянием всех. Кант находит его в субъективной установке человека не нарушать права человека и следовать категорическому императиву. Для Гегеля свобода есть познанная необходимость общественных связей и отношений, гарантирующих сосуществование и плодотворное сотрудничество людей. Прусская конституционная монархия потому идеальна, что она снимет, надеялся Гегель, все противоречия в обществе. У Гегеля, как видим, акцент на внешних объективных условиях свободы. Оба подхода, субъективный и объективный, имели право на существование, что доказывалось дальнейшей историей правовых учений, в наше время настойчиво пробивает себе дорогу стремление соединить оба подхода в целостной концепции свободы.

Парадоксальная противоречивость философии Гегеля предопределила крайнюю противоречивость ее исторической роли. К. Маркс назвал Гегеля своим учителем, а идеологи фашизма числили Гегеля среди своих идейных предшественников. Маркс учился у Гегеля диалектике, а фашистские идеологи имели в виду националистические, тоталитарные и милитаристические идеи Гегеля. Нетрудно понять, почему наследие Гегеля было и остается объектом принципиальных теоретических споров и острых идеологических дискуссий. Сложнее уразуметь, почему при таком могучем интеллекте Гегель допускал такие, с нашей точки зрении, ляпсусы. Ведь в своей антропологии Гегель решительно не соглашается с теориями расового превосходства и различением человеческих пород на привилегированные и бесправные. То же самое он утверждал и в отношение наций. Об особенностях немецкого национального характера он писал: «Про нас идет слава как про глубоких, но часто неясных мыслителей. Мы желаем понять глубочайшую природу вещей и их необходимую связь; в науке поэтому мы приступаем к делу в высшей степени систематически, но впадаем при этом нередко в формализм внешнего, произвольного конструирования. Наш дух вообще в большей степени, чем дух какой-либо из европейских наций, обращен внутрь себя. Мы живем преимущественно сокровенной глубиной нашей души (Gemut) и мышления» (Соч. т.III. с.81). Все так, замечательно верно и объективно. Но есть еще внешняя повседневная, житейская сторона, игнорировать которую нельзя, тем более для Гегеля с его реалистическим и практическим взглядом на вещи. Об этой стороне хорошо сказал другой немец – Фридрих Энгельс.

Выясняя, почему Гегель пришел к выводу о сословной монархии как осуществлении Абсолютной идеи, Энгельс писал: «…Специфической формой этого вывода мы обязаны, конечно, тому обстоятельству, что Гегель был немец и, подобно своему современнику Гете, не свободен от изрядной доли филистерства. Гете, как и Гегель, был в своей области настоящий Зевс – олимпиец, но ни тот, ни другой не могли вполне отделаться от немецкого филистерства». Термин «филистерство» имеет в наших словарях несколько близких по смыслу значений: мещанство, ханжество, узость обывательского кругозора, безразличие к интересам общества. Но, сдается, это перевод с явным русским акцентом и не ясно, какое отношение он имеет к немцам. Обратимся к тем специфическим значениям, которые имеет этот термин в немецкой культуре. Выясняется, что филистерами называли студенты немецкого университета горожан, презрительно относившихся к ним, будто бы бездельникам. Артур Шопенгауэр (1788-1860), видный немецкий философ, яркий противник Гегеля, понимал филистерство как отсутствие или забвение духовных интересов – в этом, думается, суть, которая содержится в скрытом еще и в нашем русском переводе.

Теперь мы можем уловить специфику немецкого филистерства и его своеобразие по сравнению с русским мещанством. Недостатки часто являются продолжением достоинств. Так и здесь: немецкое филистерство появляется как продолжение общепризнанного достоинства немецкого национального характера. Сам Гегель отметил формализм произвольных конструкций, нередко свойственных немецкой мысли (соответственно, и жизни), но он не заметил еще один недостаток, которому тоже был привержен, - возникающую на основе гипертрофированного представления о возможностях и роли мышления недооценку духовно-нравственных устоев человеческой жизни. Другими словами, немецкое филистерство во всем полагается на просвещенный наукой здравый смысл, для которого истинные духовно-нравственные ценности выглядят помехой в реальной практической жизни. У русского мещанства при той же сути другой вид: выражая крайнюю противоречивость русской души, оно погрязает в сугубо личных, меркантильных и карьерных расчетах, но ханжески, лицемерно прикрывает свою бездуховность нарочитой внешней добродетельностью и набожностью.

Факт остается фактом. Отдавая дань филистерству, Гегель оставил поводы цепляться за свое наследие разного рода реакционерам. Но тоже факт, - и несравненно более значительный и важный – что провозглашенные Гегелем диалектические идеи вошли в золотой фонд философской культуры.