Художник. Простудился Или схватило сердце,
Не мог поехать... Заболел... Быть может, Простудился... Или схватило сердце, Когда перед музеем на Волхонке Увидел тысячи людей, пришедших на Шагала.
Возникает мелодия песни, которую пела Мама. Я ль не хотел тебя увидеть, город? Нет краски, нет картины у меня, В которой не струился бы твой свет. Я никогда с тобой не расставался, Как с мамой...
Из глубины сцены медленно идет Мама. Мама. Сынок, ты был так близко — И не приехал на мою могилку...
Художник. Ты каждый день идешь ко мне По витебским горбатым улочкам И улыбаешься совсем как я, Она моя, улыбка эта.
Мама. Твоя, сынок, твоя. И папина немножко. Помнишь, Как приходил он вечером домой В канун святой субботы И, вывернув карманы, раздавал Подарки вам?
Художник. Миндаль! И груши в сахаре! И пирожки! Чего там только не было, в карманах этих! А он глядел на нас, галчат голодных, И в бороду свою, не стриженую сроду, Беззвучно улыбался... Под снегом где-то рядышком лежат Святые, не погасшие улыбки... Где камень «Хацкель Мордухов Шагал»? Где камень «Фейга-Ита», где?
Опускается на колени. Тихо читает поминальную молитву. Мама. А папа умер так... Нес бочку тяжеленную Через дорогу и не заметил, как из-за угла Машина грузовая повернула и... насмерть. Я прибежала: «Хазя... Хазя...», А он уже хрипит... И в папиной крови селедка Размазана по мостовой...
Х у д о ж н и к поднимается — подходит к М а м е, нежно гладит ее. Художник. Где это было, мама? На Старомонастырской?
Мама. На улице Буденного, сынок. А Старомонастырской нет в помине. Все улицы у нас другими стали: Коммунистическая вместо Богословской, Канатной нет. Вокзальной, Петербургской.
Художник. А наша как, Покровская? Осталась?
Мама. Она у нас Дзержинского теперь.
Художник. А та, где синагога, помнишь?
Мама. Какая синагога!
Художник. Их тридцать было, кажется, при мне.
Мама. Теперь ни синагог, ни тех, Кто в них молился. Лежат в лесу за городом, в овраге, И руки простирают к небесам.
Художник. Мне страшно, мама. Вроде город есть, Все так же называется на карте, А ведь на самом деле — нет его, Он умер, сгинул, как Помпея... А этот новый — он совсем другой... Куда бы я приехал, мама? На пепелище грез своих? Чтоб разорвалось сердце? Ведь даже камней надгробных На могилах ваших я не нашел бы...
Мама удаляется. Да, чиркнул спичкою и сжег билет, Чтоб навсегда остаться В том городе, где до сих пор живут На улицах малиновых Портные, разносчики, раввины, водовозы, Где скрипачи пиликают на крышах Для кротких фиолетовых коров. Там на груди коричневого неба Увижу облако, плывущее навстречу...
Появляется Б е л л а.
Оно протянет руки, улыбнется, И я тогда пойму, что это ты!
Белла. О, Марк!
Художник. О, Белла!
Бросаются друг к другу и долго стоят обнявшись. Я вновь тебя увидел — знаешь, где? В Москве, на выставке Шагала. В запасниках у них Пылились мы, любимая, с тобою... Почти полвека! Открыли дверь и выпустили нас — Как арестантов на свободу.
Белла. Урра!
Художник. И мы взлетели снова — Художник и его невеста! И люди, глядевшие на нас с улыбкой, Украдкой вытирали слезы.
Белла. О, Марк, ты научил меня летать.
Художник. А может быть, не я, а время?
Белла. Нет, нет, я помню этот день. Ты только что приехал из Парижа.
Художник. И скрипачи готовились сыграть На нашей свадьбе «фрейлехс»...
Белла. Я принесла тебе цветы Поздравить с днем рождения, а ты...
Художник. Меня... Меня вдруг молнией прошибло, Белла. Я чистый холст поставил на мольберт...
Белла. Постой! Ты все уже сказал Своей картиной. Теперь дай слово мне...
Х у д о ж н и к отступает в глубину сцены. В световом луче только Б е л л а. Тот день... В руках моих цветы... Ищу, куда бы их поставить. А ты набросился на холст — Дрожит он под твоей рукой. Ты окунаешь кисти — Красный, синий, белый! Беснуются и пляшут краски! Я втягиваюсь в их поток. И вдруг — ты отрываешь меня от пола И сам срываешься в порыве, Как будто тесно в комнате тебе. Ты вытянулся, ты плывешь наверх, В твоих глазах я слышу песню неба....
Электронная музыка. Со свечой в руке появляется Х у д о ж н и к. Художник. То царь Давид перебирает струны Своей певучей арфы. И кажется ему, что он зажег Еще одну звезду на небе.
Белла. Когда вползала ночь В нехитрый наш альков И простиралась рядом с нами, Гасили мы бесстыдную луну, И свечи белые цветов Одни лишь были Свидетелями наших тайных ласк.
|
