ВВЕДЕНИЕ 2 страница. Жара очень скоро дала себя знать

Жара очень скоро дала себя знать. К двенадцати часам мы все уже измаялись, а подъем шел все выше и выше.

Вдоль тропинки шли телеграфные столбы, и, как пра­вило, на каждом из них сидели, отливая всеми цветами радуги, по две, а то и по три сизоворонки. Тропинка пошла почти по самой грани перевального хребта. Хотя кругом шли все еще заселенные районы, только три встречи остались у меня за весь день в памяти. Сначала навстречу нам попалась одиноко ехавшая молодая де­вушка, видимо русская, а не таджичка. То, что она ехала одна, либо должно было характеризовать местность как спокойную, либо свидетельствовать о недюжинной хра­брости путешественницы.

Вторая встреча была с уполномоченным ОГПУ Тавиль-дары, ехавшим вместе с милиционером, — оба были воору­жены. Это уже более соответствовало характеру района.

Третья встреча была еще с каким-то русским, — эта встреча произошла уже по ту сторону хребта. Других встреч не было...

Но туземцев мы не встретили никого, как и не нашли наверху ни хороших горных пастбищ, ни больших гур­тов скота. Только в одном месте натолкнулись мы на деся­ток яков и, может быть, полсотню овец.

Это пустынная картина резко изменилась, когда мы подъехали к начавшемуся сразу крутому спуску вниз. Это был как раз тот спуск, где произошла катастрофа с лошадьми макеевского отряда. Спуск шел по узенькой каменистой тропинке, чрезвычайно крутой, по самому краю пропасти, куда скатиться действительно было очень легко. Спуск шел сначала очень круто вниз, к лощине реки Чиль-дары и затем уже совершенно полого вдоль реки, до ее впадения в реку Хингоу, по которой дальше шел наш путь.

Бросив товарищей, я выехал один далеко вперед, же­лая как можно скорее выбраться в широкую лощину к кишлаку, чтобы найти место для остановки и обеда.

Кишлак оказался расположенным уже в долине Хин­гоу — бурной и мощной реки, с обеих сторон сжатой кру­тыми, высокими, скалистыми хребтами. В небольшой фрук­товой роще приютилась чайхана. Среди деревьев привет­ливо шипел самовар, и местные таджики чинно располо­жились перед ним прямо на земле. В глубине белели две больших походных палатки. Последние меня заинтере­совали.

В белых палатках могли быть только европейцы. Кто это были? Я нашел в палатках пять человек, из которых только один сидел, а остальные лежали вповалку в жесто­ком приступе малярии. Это была партия работников по прокладке шоссе. Малярия скосила их всех до одного. Начальника партии вовсе не было. Его месяц назад, по словам оставшихся, отправили в больницу...

Подъехавший за мною доктор взялся за выполнение своих обязанностей по оказанию помощи больным, осталь­ные расположились в чайхане. Однако отдыхать решили только час, чтобы сегодня же добраться до намеченного пункта. Но мы рассчитывали, что оставшиеся тридцать километров пройдем гораздо скорее, так как никаких гор по дороге не предполагалось, а самая дорога шла по широ­кой равнине вдоль реки.

Почта и радиостанция в Гарме.

На всякий случай я послал т. Назарова вперед, предупредить в Тавиль-даре об организации надлежащего ночлега. Повторять сцену гармского приема не хо­телось.

Но только к девяти часам вечера, т.е. через пять часов пути, мы добрались до Тавиль-дары. Как ни была сравни­тельно легка дорога, первые тридцать километров по хребтам и скалам сказались, и уже в полной темноте мы подъезжали к мосту через реку, которая нас отделяла от Тавиль-дары. Выехавшие нам навстречу два милицио­нера сказали, что нас ждут в Тавиль-даре местные то­варищи и что нам приготовлены отдых, ночлег и ужин.

Последние два километра, несмотря на темноту, мы проскакали галопом.

Тавиль-дара еще менее заслуживает право называться городом, нежели Гарм. Если в Гарме было, три-четыре каменных дома, здесь их было только два; в одном — рай­исполком и местное отделение милиции, в другом — контора Южцветметзолота. Затем пять-шесть глиняных домиков — и это все.

Тавиль-дара расположена исключительно интересно — непосредственно у подножья гигантской каменной скалы. К этой скале прижимаются домики Тавиль-дары. С другой стороны ее омывает бурная река. Хрупкий, ненадежный мост является единственной связью с проезжай дорогой по долине.

На широкой площадке между скалой и рекой белел круг аэродрома. Но самолет только один раз рискнул здесь опуститься, — поломал шасси и с тех пор сюда не залетал...

В самой Тавиль-даре, в столовой мы встретили почти все местное общество из двадцати двух «европейцев», как себя называют местные пришлые работники в отличие от туземных. К сожалению, это обидное разделение далеко еще не изжито.

О нашем приезде, как оказалось, они знали и нас ждали.

Странное впечатление произвела встреча с местными товарищами. В «столовой ответственных работников», в маленьком, далеко не опрятном помещении, освещенном керосиновыми лампами, в одежде и шапках за столами сидело пятнадцать-двадцать человек. Из разговоров вы­яснились тяжелые, неприглядные условия работы в этом заброшенном районе, летом отделенном горами, а зимой совершенно отрезанном глубокими снегами, засыпающими долину. Люди тут поневоле дичали, а новые кадры из местного населения подымались и росли очень медлен­но. Воевать приходилось за элементарную грамотность и изживание самых диких предрассудков. И все же тут люди работают, живут, не складывают рук...

Герои! — хотелось сказать им, несмотря на ряд грубей­ших иной раз с их стороны ошибок и самых недопусти­мых перегибов. Подрастающей смене будет уже гораздо легче.

На ночь нас поместили в сравнительно чистенькую комнату управления милиции, но предупредили, чтобы мы береглись комаров (малярия), клещей (персидский тиф), вшей (сыпной тиф), не говоря уже о блохах, крысах, тараканах и т.д. и т.п.

Когда я и доктор остались одни, мы первым делом взялись за хинин. Но как только потушили лампу и легли на койки, со всех сторон послышалось жужжание комаров, шуршание на потолке бегающих крыс, а руки, ноги и бока начали зудеть от бесконечных укусов.

В конце концов доктор мне заявил, что он желает пле­вать на всякие мероприятия по самообороне, за полной бесполезностью таковых, и будет спать. Чтобы хоть не­сколько ослабить атаку злобных насекомых, я соорудил себе ложе из одних голых табуреток. Но и это не помогло.

В пять часов утра мы поднялись, почти не спав всю ночь. Как оказалось после, все меры предосторожности не по­могли, и из восьми человек нашего отряда только двое не заболели. Остальные все пали жертвой малярийных комаров Тавиль-дары.

27 августа

На следующий день мы выехали утром, чуть свет, еще при луне. Пунктом остановки я назначил теперь местечко Лянгар, тот самый Лянгар, от которого в прошлом году на обратном пути мы повернули к перевалу Гардани-кафтар. В среднем до Лянгара было также от шестидесяти до семидесяти километров.

И точно так же, как вчера, через какой-нибудь час после того, как мы выехали, нас стала донимать невозможная жара. Новым препятствием для быстрого продвижения, которого я никак не ожидал, явился тут мой собственный кавалерийский отряд.

Начальник отряда был, видимо, глубоко разочарован в своих надеждах встретить во мне покладистого началь­ника, а во всей своей командировке — увеселительную прогулку. Темпы передвижения, которых я требовал, ему совсем не нравились, и в особенности ему не нравилась перспектива останавливаться один раз в день на два часа, да и то, как я запроектировал на этот раз, — не в киш­лаке, а в поле.

«Как так не в кишлаке? Почему не в кишлаке? Зачем так скоро ехать? Почему надо так гнать?» — вот вопросы, которые были все время написаны на его физио­номии.

Ровная широкая тропа тем временем превратилась в узенькую тропинку, змеившуюся по довольно крутым скло­нам, и когда стемнело, ехать стало просто не безопасно. Около восьми часов вечера я решил остановиться на ночь тут же прямо на дороге. До намеченного пункта в Лянгаре мы все же доехать не успели.

Это уж совсем не понравилось моему командиру.

— Как так, стать на ночь прямо на дороге? Не в киш­лаке? Почему?

Тут я окончательно вспылил:

— Вы баба, а не командир, — сказал я ему. — Я буду ночевать здесь, а вы, если угодно, можете отправляться в кишлак.

К моему удивлению, он действительно хотел отправиться. Тогда вмешались в дело Мусса и Назаров.

— Ты охрана, — сказал Назаров командиру. — Изволь оставаться, иначе я сообщу в вашу часть.

Эта угроза подействовала.

Я решил наутро поговорить с ним более серьезно.

Первая ночь в палатках была действительно настоящей походной ночью. Было холодно так, что зуб на зуб не попадал. Только горячий чай скрасил несколько положе­ние. И поднялись мы куда раньше солнца.

28 августа

До Лянгара, как оказалось, мы не дошли всего каких-нибудь четыре километра. До Пашимгара оставалось еще километров семьдесят, т. е. третий день надо было идти тем же аллюром, даже еще более ускоренным. Поневоле пришлось подумать о том, как бы не переборщить. Обыч­но на такой путь таджики тратят не меньше двух дней. Но я не мог не торопиться, так как, по моим сведениям, последняя часть экспедиционной группы во главе с проф. Щербаковым уже должна была придти в Пашимгар через пе­ревал Гардани-кафтар, у подножья которого мы теперь находились. Либо они уже пришли — и в таком случае мы должны были их догонять, либо они должны были придти сегодня, и в таком случаемы должны были спешить к ним навстречу. Нам нельзя было медлить.

Сведения, которые мы получили в местечке Лянгар, были неутешительны. Нам говорили о каких-то прошед­ших партиях, но что это за партии — трудно было выяснить, и мы решили двигаться без остановки до кишлака Лойджирк, где в прошлом году останавливались у фельдшерицы. Никакой фельдшерицы в этом году мы там не нашли. Больница оказалась закрытой, фельдшерица с мужем куда-то уехала. Никого мы не нашли и в кооперативе и в местном совете. Зато по середине кишлака оказалось помещение конторы Южцветметзолота, руководившей старательски­ми работами по золоту. В этой конторе мы решили оста­новиться, чтобы поесть и отдохнуть (мы выехали утром, не позавтракав) и окончательно разузнать о партии Щер­бакова.

Заведующий конторой встретил нас очень приветливо и сообщил, что дальше на запад работает от нашей экспедиции только партия инженера-геолога Вологдина, на­ходящаяся сейчас в кишлаке Арзынг, не доезжая восьми километров до Пашимгара, и что Щербаков не проходил. Сам он работал здесь несколько месяцев.

Успеем ли мы за день добраться до Пашимгара — на этот счет заведующий выразил сомнение, так как до Па­шимгара он считал те же семьдесят километров.

— Первые тридцать пять километров вы проедете, — го­ворил он, — до кишлака Сангвара, т.е. до поворота, где Хин-гоу поворачивает налево и превращается из Хингоу в реку Гармо.

— Мы это знаем.

— Ну, а там еще километров тридцать пять. В Сангваре, если вам что-нибудь нужно, обратитесь к некоему Стамлихо. Это местный таджик, очень умный и хитрый, который держит в лапах все население.

— Почему же он держит?

— Как вам сказать? Традиции старые в горах еще сильны. Он чуть ли не бывший чиновник эмира бухарского, — во всяком случае его слушаются.

— Странно!

— Что делать: такие тут порядки.

После Лойджирка дорога пошла известной нам узень­кой тропкой по самому берегу реки. Склон от реки уходил круто вверх. Оттуда свисали страшные нагромождения гранита. У самого Сангвара тропинка выходила на широкую террасу километра в полтора в поперечнике. Ехать ста­новилось совсем легко. Здесь же кончалась по существу золотопромышленная зона. Дальше река шла в глубоком глинистом ущелье, стены которого подымались от уровня реки иной раз больше чем на сто метров.

Кишлак Пашимгар.

 

Заведующий конторой оказался прав. Доехать до Пашимгара нам не удалось.

Стало уже совсем темно, когда мы прибыли в кишлак Арзынг, где была расположена партия инженера Вологдина.

— Где урус адам? Бар урус (есть ли русские)? — обратились мы к первой попавшейся старухе.

— Бар, бар, — и она указала пальцем в сторону от кишлака, вниз к реке.

У самой реки действительно горели огоньки костров. Мы поскакали. Навстречу нам от костров поднялись люди с винтовками.— Стоп. Это партия Вологдина?

— Мы. А вы кто? — Свои, свои.

Нас немедленно пригласили ужинать и ночевать. Ехать дальше не было никакого смысла. Мы не доехали в срок до места восемь километров.

 

 

29 августа

Партия Вологдина была уже четвертой группой евро­пейцев, которых мы встретили за три дня пути: географи­ческий отряд Макеева, малярики-шоссейники в Чиль-даре, контора Южцветметзолота в Лойджиркё и, наконец, вологдинская партия.

Какая огромная разница по сравнению с прошлым годом, когда мы были чуть ли не первыми европейцами после шестнадцати лет перерыва. В этом году, благодаря кипучей энергии, развитой Н.П. Горбуновым, экспеди­ционные отряды колесили по Таджикистану в самых раз­нообразных направлениях, и в течение всех последую­щих месяцев мы либо непосредственно сталкивались с ними, либо натыкались на их следы.

Сам Вологдин, коренастый, крепкий, еще совсем моло­дой человек вместе с двумя коллекторами работал уже два месяца по Хингоу и ее притокам. Он сообщил мне о своих работах и о тех трудностях, которые приходилось преодолевать, в частности с продовольствием и рабочей силой. Здесь, как и Южцветметзолоту, на помощь ему пришел таинственный Стамлихо из кишлака Сангвара, которого-де удивительно слушались таджики. Только через Стамлихо удавалось доставать и лошадей и баранов по сравнительно сносным ценам. И здесь выявилась далеко еще не законченная борьба старого и нового, двух куль­тур и двух миров. После рассказа Вологдина Стамлихо стал для меня еще более подозрительным, в особенности, когда Вологдин рассказал, что сам Стамлихо называет себя чуть ли не коммунистом и в то же время тесно связан с местным духовенством.

Договорившись с Вологдиным о дальнейшем контакти­ровании работы, рано утром мы с доктором впереди нашей «охраны», которая теперь, по существу, была не нужна, двинулись к Пашимгару, куда мы торопились добраться как можно скорее, чтобы встретить, как я полагал, ожи­давшую меня мою группу...

Чтобы не сбиться с дороги, хотя я проезжал ее в прош­лом году днем, мы поехали прямо вдоль русла реки, а не по горной тропинке, которая вела по склону. Через два часа мы были в Пашимгаре.

Я добрался-таки до него в три дня.

Тут нас ждало новое разочарование. От первых же таджиков мы узнали, что «урус-адамы» разбили лагерь еще на два километра дальше, за рекой, у самого выхода ущелья Гармо. В прошлом году в половине сентября пере­права через эту реку представляла большие трудности, а теперь был только конец августа. Искать броду одним было нелегко.

Не успели, однако, мы подъехать к реке, как заметили еще одного «европейца», ехавшего нам навстречу.

Кто бы это мог быть?

К нашему удивлению и радости всадник оказался Бархашом. Он ждал меня, оказывается, уже с двадцать первого августа. Солидный и предусмотрительный, он решил, что раз меня так долго нет, то что-нибудь случилось, и выехал навстречу.

С двадцать первого августа он уже успел не только организовать прочную базу у выхода в ущелье, но и побы­вать на леднике Гармо в ущелье Аво-дары, где, как было условлено еще в Москве, должна была быть организована постоянная опорная база всей экспедиционной группы. Перетащив туда провианта на целый месяц, он перебросил туда людей из альпинистской группы и проложил дорогу прямо по леднику для лошадей. Туда же он переправил двух годовалых бычков в качестве живых запасов мяса. Теперь путь по этой дороге, который отнимал раньше два дня, можно было сделать в одни сутки. Там им были оставлены два московских альпиниста — тт. Воробьев и Цаг, а на пашимгарской базе он ждал меня вместе с за­кавказским альпинистом Маурашвили и поваром Мамаджаном.

Переправа через реку, по его словам, была пустяковой, так как воды в этом году, несмотря на раннее время, было почему-то очень мало.

Неприятным известием, которое он сообщил, было то, что кроме альпинистской группы на базе никого не было. Щербаков со своими геологами, которого я полагал уже найти здесь, еще не прибыл, не прибыла и геодезическая группа. На базе оказывались одни только альпинисты.

Мы должны были теперь либо ждать их, либо пускаться в путь только для элементарных первых разведывательных работ. Моя спешка оказалась излишней. План работ на­рушался с самого начала.

Переправа действительно оказалась пустяковой, и через двадцать-тридцать минут мы уже слезали с лошадей в нашем основном пристанище, на пашимгарской базе. Далекий путь окончился. Мы были на месте.

 

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ВО ЛЬДАХ ГАРМО

 

ГЛАВА I

НА БАЗЕ

База оказалась расположенной действительно в укром­ном и уютном уголке. Большая тенистая роща со всех сто­рон окружала и закрывала палатки. Их было четыре. Самая большая служила складом провианта. На базе нас встретил наш старый, знакомый, наш главный повар Мамаджан, участник и прошлой нашей экспедиции, и альпинист Леван Маурашвили. Последнего я завербовал в экспедицию во время моего посещения Закавказья, встретив его случайно у подножья Казбека. Он был опытный альпинист и сведущ в геологии.

С Леваном (мы его будем так называть в дальнейшем), Бархашом, доктором и поваром Мамаджаном нас было теперь пять человек. Двое были отправлены, как уже сооб­щил Бархаш, вперед. Тем временем подъехала наконец и наша «охрана».

Теперь скорее нужно было заботиться, чтобы охранять ее. На двух красноармейцах буквально не было лица, их жестоко трепала малярия. Сойдя с лошадей, они тут же легли на землю и до утра не вставали.

Пока Мамаджан хлопотал с обедом, мы с Бархашом собрали тут же быстро военный совет, чтобы решить, что же теперь делать. Основные из принятых решений сво­дились к следующему.

Красноармейцев, если только они смогут двигаться, мы решили завтра же отправить назад. Оставлять здесь, больных было нельзя. Левана и доктора Пислегина решили тоже завтра послать вперед в Аво-дару с заданиями по первоначальной разведке. Это было лучше, чем остав­лять их болтаться здесь без дела. Я сам с Бархашом решил ждать геологов — Щербакова и его группу и топо­графическую группу Дорофеева. Сегодня было двадцать девятое. Мы решили ждать еще два дня, а первого сен­тября, если не дождемся, тоже двинуться дальше. Они могли придти и сегодня вечером и завтра утром.

Оставшееся время мы решили использовать для отдыха и подготовительных работ. Как-никак — мы за три дня сдела­ли путь, на который обычно требуется не меньше пяти дней.

Задания для отправляющихся были написаны и вру­чены. Горячий бараний суп и вкусные пироги с изюмом были наградой, приготовленной нам Мамаджаном за пере­несенные трудности. С завтрашнего дня должны были на­чаться уже новые заботы.

29 августа — 1 сентября

Наши расчеты не оправдались. С утра тридцатого уеха­ли красноармейцы, кроме Назарова, и Леван Маурашвили с Пислегиным. А мы еще целых три дня болтались на базе без всякого толку, — ни двадцать девятого, ни трид­цатого, ни тридцать первого не пришел никто. Тридцатого числа вечером, правда, нас посетил Вологдин, отправив­шийся в один из своих маршрутов со своими парнями. Но это не имело никакого отношения к нашим планам. Мы должны были бить баклуши или заниматься такими скучными занятиями, как бритье, мойка, дележка белья, текущий ремонт снаряжения и обуви. Один только Мамаджан был рад, — иначе ему пришлось бы остаться одному. Он закармливал нас по этому случаю супом и бараньими котлетами.

В лагере нас все время посещали таджики — наши ста­рые знакомые по прошлому году: и председатель сельсове­та с перебитым носом, и прошлогодние проводники: боро­дач и Лоик, и стерегшие соседнее ячменное поле малень­кие таджичонки.

От нечего делать мы излазили с Бархашом и Вологдиным все окрестные горы в поисках пиритов и кварцевых жил, но это все было не дело.

В конце концов тридцать первого августа мы решили отправить Назарова навстречу Щербакову вниз по Хин-гоу, по пути, по которому мы пришли, с тем, что если он никого не встретит, то вернется еще вечером, а первого числа утром двинуться в путь самим.

Тридцать первого ночью т. Назаров вернулся с ее обще­нием, что проехал километров пятнадцать и никого не встретил.

Первого числа утром мы решили выступить одни. Время шло, и отправленные вперед товарищи должны были уже приступить к работе.

Чтобы читателю были понятны теперь и наши планы и наши действия, мы должны потратить некоторую толи­ку времени на скучное дело — ознакомление наших чита­телей с географией района, нашими планами и основ­ными направлениями наших путей. За эти скучные стра­ницы мы просим нас извинить.

На запад несет свои пенящиеся волны бурная Гармо-Хингоу... Параллельно ей, но отделенная зубчатыми пи­ками и снежными твердынями хребта Петра Первого, также на запад катит свои гневные волны река Муук-су. В своих верховьях Муук-су уходит в ледниковые массы ледника Федченко, круто загибающего к югу. Из самых верховьев его вырывается еще одна река в том же на­правлении — на запад, параллельно Гармо и Муук-су — река Ванч. Эти три реки составляют как бы три параллель­ных концентрических полуовала, разделенные горными хребтами. Между долиной реки Муук-су и реки Гармо лежит хребет Петра Первого; между долиной реки Гармо и долиной реки Ванча тянется хребет Дарваз. Лед­ник Федченко служит как бы соединительной дугой. Но сразу к нему тоже нельзя проникнуть. Верховья „всех трех рек переходят в огромные ледники. Эти ледники, постепенно повышаясь, упираются в горный хребет, и только за этим хребтом змеится ледяной дорогой ледник Федченко. Это — хребет Академии.

Долина реки Гармо является средней из этих трех речных систем. Она вводит прямо в центр всего района и, повернув, загибает затем непосредственно к стыку хребта Академии и хребта Петра Первого. В этом узле перекрещивающихся горных хребтов высился, как мы полагали, сам таинственный пик Гармо. Никто еще не вос­ходил на его вершину, никто его даже не видел как следу­ет вблизи. Именно сюда стремились мы проникнуть.

Что же знали европейцы об этом пике и всем этом таин­ственном районе?

В 1913 году экспедиция немецких исследователей под руководством Вилли Рикмерса впервые проникла в долину Гармо через Пеший перевал. Отсюда, от кишлака Пашимгара, взобравшись на одну из возвышавшихся перед ними вершин, они увидели таинственный пик и, со слов тузем­цев, назвали его пиком Гармо по имени реки Гармо и ущелья Гармо. Но они не смогли точно определить его местоположение. Сами туземцы, по их словам, не могли точно сказать, как подойти к этому пику. Они го­ворили только, что он «там», и указывали при этом в глубь ущелья. И действительно, от самого Пашимгара и дальше по долине реки Гармо-Хингоу можно было отчетливо видеть далеко в глубине ущелья возвышающийся белый гигант в виде неправильной формы усеченной пирамиды, вернее трапеции. Эта трапеция расположена прямо по­перек ущелья. Но от Пашимгара особенно отчетливо вид­но было лишь ее северное усеченное ребро.

Эту вершину таджики назвали и нам в прошлом году пиком Гармо.

В 1916 году по пути немцев, но гораздо дальше их проник в глубь ущелья астроном Беляев — руководитель экспедиции Императорского географического общества. Он дошел до ущелья реки Аво-дары, где определил астроно­мический пункт, и, пройдя дальше по ущелью, дошел почти до конца ледника, до места, где, упершись в хребет Академии, ледник разветвлялся затем на два рукава — северо-восточный и юго-восточный. Беляев не исследовал этих рукавов. Пиком Гармо он назвал вершину, в ко­торую уперся ледник. Он не заметил при этом поворота ущелья итого, что пик, который так отчетливо был виден от Пашимгара, тем самым отодвинулся резко на юг. Во всяком случае он назвал пиком Гармо не ту вершину, которую таджики называли Гармо.

В 1931 году этой же дорогой проникла вслед за беляевской экспедицией наша экспедиция 1931 года. Мы нашли и восстановили астрономический пункт Беляева в ущелье Аво-дары. Мы прошли также до конца ледника Гармо, до разветвления его на два рукава — Беляевский, как мы назвали северо-восточный ледник, и Вавиловский, как мы назвали его юго-восточную ветвь.

Тов. Бархат разбирает экспедиционное барахло.

 

Мы исправили ошибку Беляева, но сами вместе с тем впали в другую. Стремясь проникнуть к пику Гармо, который мы видели от Пашимгара, а еще раньше с высот ледников Гандо1, мы оставили без исследования север­ный рукав и все внимание устремили на ледник юго-восточный. Мы прошли его до конца и подошли к самому подножью пика, который таджики назвали пиком Гармо. Мы прошли, таким образом, до самого хребта Академии, но на него не взошли и лишь ориентировочно установили возможный путь для восхождения. Мы установили лишь, что наш ледник подводил нас вплотную к северному ребру пика и к перевальному пункту его северного плеча. В поисках более легкого перевального пункта мы исследо­вали затем открытый Беляевым боковой ледник Шокаль­ского. Он нас не привел никуда. Но мы оставили неисследованным большой ледник, который шел на юг прямо против ущелья Аво-дары, впадая в основной ледник Гармо. Это ледник, который Беляев называл ледником Ванч-дара, Мы видели, что он поворачивает затем снова на восток, к тому же хребту Академии. Мы полагали, что, быть может, он нас подведет опять к пику Гармо, но уже со стороны его южного плеча. Но этот путь остался не­изученным. Окончательная расшифровка его и была од­ной из целей экспедиции 1932 года.

Отсюда сами собой вытекали следующие задачи.

Первая задача. Ее можно было формулиро­вать так:

Проникнуть к леднику Гармо до его разветвления, по­вернуть по Вавиловскому леднику и попытаться пересечь хребет Академии у северного плеча, чтобы затем спуститься оттуда вниз к леднику Федченко, где, как мы знали, работали другие группы экспедиции Горбунова, работав­шие, однако, уже не под моим началом.

Вторая задача — проникнуть туда же, но не по основному леднику, а по леднику Ванч-дара, подойдя к южному плечу пика Гармо, пересечь вновь хребет Академии и спуститься опять таки на ледник Федченко.

Третья задача. Так как неисследованным ока­зывался и северо-восточный, или Беляевский, рукав и так как в экспедицию 1931 года мы установили, что самый хребет Петра Первого, отделявший долину Гармо от до­лины Муук-су, не представляет собою одного горного хреб­та, а пересечен в свою очередь глубоким ущельем ледника Гандо, исследованным нами в экспедицию 1931 года до конца, то задачей оставалось пересечение хребта Петра Первого из долины Гармо в долину Муук-су.

По первым наблюдениям, это было почти невозможно,— так труден был подъем с ледника Гармо на хребет Петра Первого и в особенности на возвышавшуюся вершину, которую мы считали пиком Евгении Корженевской и которую, как мы думали, мы видели в свое время с хребта по левой стороне реки Муук-су.

Чтобы облегчить разрешение третьей задачи, нами в этом году была создана еще одна экспедиционная группа. Идя по следам экспедиции 1931 года, она должна была работать в районе реки Муук-су. Она имела задание одновременно с изучением золотоносности района Муук-су подняться на хребет Петра Первого, в частности по леднику Фортамбек, оставшемуся неизученным нами в 1931 году, и оттуда, взойдя на хребет Петра Первого, найти возможный спуск к нам, в долину Гармо. Подобно тому, как группы экспедиции Горбунова, работавшие на леднике Федченко, могли явиться там нашей базой, — эта группа, возглавляемая инженером Москвиным, должна была служить в долине Муук-су опорной базой для нас, если бы нам удалось из долины Гармо через хребет Петра Первого найти спуск в долину Муук-су, как и мы для нее, если бы группе Москвина удалось из долины Муук-су через тот же хребет спуститься к нам.

Эта последняя, третья задача была самая трудная. В связи с этим мною и Бархашом были приняты сле­дующие первоначальные шаги по организации нашей научно-исследовательской работы.

С уходившими доктором Пислегиным и Леваном Маурашвили мы послали альпинистам Воробьеву и Антону Цагу следующее задание: взявши с собою на восемь дней провианта, выступить первого сентября вверх по леднику Гармо и, дойдя до разветвления ледников, повернуть на Беляевский ледник, на север, изучить Беляевский ледник весь по возможности, найти подъем на хребет Петра Пер­вого и пик Евгении Корженевской (повторяю, так мы называли вершину, возвышавшуюся до семи тысяч ме­тров высоты над цирком Беляевского ледника).

Если бы удалось им подняться на самую вершину, они должны были найти возможный перевал по ту сторону хребта, в долину реки Муук-су, или по крайней мере на­метить этот перевал. После этого они должны были вернуть­ся на базу в ущелье Аво-дары.

Доктор Пислегин и Леван Маурашвили, повезшие им это задание, в свою очередь должны были не позже первого числа выступить в путь для изучения ледника Ванч-дара, впадавшего, как мы уже сказали, немного выше ущелья Аво-дары в основной ледник с южной стороны. Они дол­жны были пройти весь ледник до поворота, повернуть на­лево и, подойдя им к хребту Академии, попытаться най­ти перевальный пункт на хребет Академии с юга от пика Гармо, или, как мы говорили, около его южного плеча. Изучив подъем и ориентировавшись в возмож­ных спусках на ту сторону хребта, они должны были вер­нуться восьмого числа.