НОРМАТИВНАЯ И КЛИНИЧЕСКАЯ ПСИХОЛОГИЯ.

Уровень развития — весьма старое понятие. Оно восходит к такой древности и так ясно для здравого смысла, что мы должны признать за ним известные права и относиться к нему с уважением.

В библии сказано, что всякий злак сам из себя приносит свой плод: сначала стебель, затем колос и, наконец, полное зерно. Но и до эпохи писаных норм здравый человеческий смысл, вероятно, отличал разные стадии зрелости и у детей и у растений. Весьма любопытно бывает слышать, как иной раз совершенно необразованная мать, которая никогда не слыхала о Бинэ и об умственных возрастах, предупреждает диагноз метким замечанием о дефективном ребенке: «Да ведь он еще совсем младенец!» или «Ведь он точно двухлетний ребенок!»

Нравы, традиции, религиозные обряды, обычное право и писаный закон сплошь и рядом определяют права и обязанности в зависимости от возраста. Эти определения покоятся на основном признаке зрелости развития, и было бы весьма поучительной задачей критически проследить, каким образом фактор возраста отражался в человеческих учреждениях.

Несколько времени тому назад, просматривая пыльные папки судебных решений по вопросам уголовной вменяемости, я наткнулся на очень интересное и четкое рассуждение на тему об умственном возрасте. Это было заключительное резюме судьи Д. Сеймура во время разбора дела по обвинению Гаррисона Ричардса. Я приведу несколько цитат.

Какую степень умственной неспособности составляет слабоумие (dementia) и насколько оно делает субъекта неответственным за уголовно наказуемое деяние?

Подсудимый обвинялся в поджоге амбара, и дело разбиралось в 1873 г. перед судом присяжных под председательством судьи Д. Сеймура.

Защита была построена на том, что подсудимый не обладал достаточным умственным развитием, чтобы отвечать за совершенное деяние. Напутствие судьи присяжным было следующим:

«Факт совершения поджога подсудимым вы найдете, по всей вероятности, вполне установленным многочисленными доказательствами. Главное ваше внимание обращали на вопрос, был ли этот акт совершен со злым умыслом; это, в свою очередь, зависит от другого вопроса, а именно, обладал ли подсудимый достаточными умственными способностями, чтобы мы могли приписывать ему этот злой умысел?

«Что он по своему интеллекту значительно ниже нормального уровня, это для нас всех очевидно. Это подтверждается прежде всего его наружностью и общим видом.

«О том же свидетельствует и его необыкновенное поведение во время пожара. Когда пламя стало пробиваться наружу, он выполз из-под горящего амбара на четвереньках, не имея на себе ничего, кроме рубахи и штанов. Погода была крайне холодная. Он оставался в таком одеянии около получаса, тупо глядя на огонь, пока его не увели в дом. Все это имело место среди бела дня...

«Его нельзя назвать идиотом, и он не имеет вида помешанного. Он страдает скорее недостатком ума, чем расстройством его или бредовыми идеями, и вопрос заключается в том, дает ли нам этот недостаток ума право освободить его от ответственности на основании закона об одержимых «безумием».

«Решение этого вопроса сопряжено с затруднениями. Наше знание о свойствах нашего собственного ума несовершенно; наше знание об умственном состоянии другого лица еще более неполно...

«Наше главное затруднение проистекает от недостатка точной меры для определения умственных способностей. Выдающиеся судьи и ученые комментаторы пытались установить правила и способы испытания для руководства при процессах подобного рода, но по тщательном рассмотрении эти правила и испытания оказываются несовершенными и несостоятельными...

«Это побуждает меня сослаться на правило, усвоенное выдающимся английским судьей, лордом Гейлем. Он рассуждал, что так как дети, не достигшие 14 лет, безусловно признаются невменяемыми, то и недоразвитые субъекты не должны считаться вменяемыми, если они по своему интеллекту не достигают уровня обыкновенного подростка этого возраста.

«Если мы примем такой критерий, то подсудимый, согласно имеющиеся доказательствам, подлежит оправданию. Главный свидетель со стороны обвинения утверждал, что он по своему уму стоит ниже десятилетнего ребенка, а несколько весьма интеллигентных свидетелей со стороны защиты удостоверили, что они знают много шестилетних ребят, которые по своему рассудку стоят выше подсудимого.

«Я склонен рекомендовать вашему вниманию правило судьи Гейля, но не без оговорок, о которых считаю нужным вам сказать.

«Во-первых, этот способ, как и все другие мне известные, отнюдь не может считаться совершенным. Вероятно, не найдется двух человек, которые имели бы одинаковое представление об уме четырнадцатилетних детей. Но помимо того, здесь имеется еще то затруднение, что нельзя проводить детальное сравнение между здоровым, уравновешенным, хотя еще не зрелым умом ребенка и нездоровым, ненормальным, уродливым интеллектом взрослого слабоумного. Сравнение не может идти далее самых общих сопоставлений между их представлениями о добре и зле, о последствиях и результатах.

«Еще одно соображение, которое также необходимо иметь в виду, заключается в том, что хотя в наше время лица моложе четырнадцати лет редко подвергаются уголовному преследованию, тем не менее, по нашему закону, дети между семью и четырнадцатью годами могут быть объектами наказания, если они по своему интеллекту могут сознательно совершать преступления. Поэтому, применяя правило судьи Гейля, мы должны брать за мерило не такого ребенка, который располагал особенно счастливыми условиями воспитания, а обыкновенного ребенка, из скромной среды и самого ординарного воспитания.

«И после всего этого, господа присяжные, вы видите, что я не могу дать вам никакого определенного мерила для суждения об умственных способностях подсудимого. Все надо предоставить вашему здравому смыслу. Вы спросите себя, имеет ли подсудимый такое познание добра и зла, такое понимание последствий и результатов своего деяния, чтобы быть надлежащим объектом наказания. Почти все свидетели высказывали свои суждения по этому поводу. Но значение этих суждений зависит от тех фактов, которые имелись свидетелями в виду. Вы имеете то преимущество, что можете сравнить между собою все сообщенные здесь факты относительно умственного состояния подсудимого. Вы внимательно рассмотрите эти факты. История жизни подсудимого также имеет свое значение. С самых ранних лет он находился в убежищах для бесприютных детей; он всегда находился под влиянием принуждения. В самых простых случаях жизни он подчинялся чужой воле. Очевидно, ему крайне редко приходилось руководствоваться собственным свободным выбором и суждением. И когда он был предоставлен самому себе, он, по-видимому, всегда поступал без всякого предвидения, под давлением непосредственных нужд и импульсов.

«Если вы оправдаете подсудимого на основании недостатка умственных способностей, вы упомянете об этом в вашем вердикте, для того чтобы он получил защиту нашего законодательства и был помещен в приют, где о нем будут заботиться и в то же время содержать под таким присмотром, чтобы он не мог вновь причинить вред имуществу или жизни своих ближних».

Присяжные признали подсудимого невиновным, указавши в своем вердикте, что оправдание обусловлено недостатком умственных способностей.

Этот интересный документ доказывает,— если такое доказательство нужно,— что идея умственного возраста возникла раньше Бинэ и его учения. Заслуга Бинэ заключается в том, что он взял готовую идею, уже созданную здравым смыслом (и законодательством), и уточнил ее для научного применения. Он создал метод, а не идею.

Задача клинической психологии — помочь здравому смыслу, но не заменить его совершенно. Если бы теперь присяжные заседатели вынесли по аналогичному делу обвинительный вердикт, суд все-таки и теперь должен был бы примириться со «здравым смыслом» присяжных. Психометрия еще не достигла той степени совершенства и той широты применения, чтобы ею можно было руководиться безоговорочно.

Если бы психометрические определения, включая возрасты и коэффициенты интеллекта, не были столь подвержены злоупотреблениям, то всякие ограничения были бы излишни. Но эти численные показатели фактически вошли в наше законодательство и легли в основу административной практики касательно признания и призрения слабоумных. По этой причине я считаю нелишним подчеркнуть, что существует большая разница между психическим измерением и психическим диагнозом¹).

Мало есть диагностических методов, которые бы действовали автоматически. Есть, например, анализы крови и кардиограммы, которые дают немедленное и точное определение болезни, но и в медицинской диагностике существует правило, что должны быть взвешены и истолкованы все клинические данные в совокупности. Даже в области сифилидологии, где к услугам врача есть такой тонкий метод, как реакция Вассермана, заключение врача иногда не только видоизменяет, но и совершенно опровергает эту пробу. Если так бывает при соматических диагнозах, то это должно быть справедливо и для психической диагностики. А при современном уровне психометрической техники это должно быть вдвойне справедливо.

По всем этим причинам мы должны строго различать между собою психометрическое и клиническое исследования. Клиническая психология — это вид прикладной психологии, которая пытается путем измерения, анализа и наблюдения сделать правильное определение умственной структуры субъекта. Ее цель — истолковать человеческое поведение и определить его границы и возможности в таких практических вопросах, которые требуют ответственного диагноза и известной степени предсказания.

Я могу привести один пример, который встретился мне недавно и который хорошо иллюстрирует все трудности и невыгоды точных психических коэффициентов для распределения испытуемых по специальным классам, учреждениям и т. п. Две необеспеченные девочки-сестры были доставлены в психометрическую клинику для исследования; одна получила коэффициент 69, а другая 70. Предположить, что разница в одну единицу свидетельствовала о действительных различиях между ними, было бы, конечно, абсурдом. В действительности, сопоставляя все данные, личные черты, умственные свойства и умственный уровень, следовало признать, что девочка с низшим коэффициентом была более одаренной. Тем не менее при точном соблюдении правил того учреждения для необеспеченных детей, которое имелось в виду, девочка с баллом 69 не могла быть принята, тогда как ее сестра подлежала принятию. Не говоря уже о том, что невозможно было разлучать сестер, это различие было совершенно нелепо. Вот почему психометрические коэффициенты не имеют такого диагностического значения, чтобы класть их в основу каких-либо административных мероприятий.

 

 

Как только в психологической процедуре выдвигается элемент ответственной диагностики, психическое измерение, как таковое, отступает на второй план. Психометрия дает только отправные точки для анализа или намечает канву для составления картины. Клинический или диагностический методы требуют не только точного измерения, но и творческого истолкования. Вот почему компетентный психолог-клиницист должен накопить из первых рук большое количество опытного материала в отношении как средних, так и исключительных объектов. Он должен построить из этого опыта рабочие идеи, которыми он мог бы манипулировать в каждом случае и в каждой его частности. В случаях, требующих дифференциального диагноза, он может анализировать только тогда, когда у него есть жизненные образцы для применения к данному случаю в целях сравнения. Эти жизненные сравнительные образцы не могут быть составлены из измерений разных случаев, а должны быть конечным продуктом накопленного им опыта.

Психоклиническая диагностика нуждается в сравнительном нормативном методе. Термин «нормативный» в данном случае обозначает тот тип психологии, который систематически вырабатывает объективные стандарты и описательные формулировки для сравнительной оценки умственных способностей и возможностей. Клиническая психология может быть определена как применение психологических норм к изучаемым случаям развития или поведения. Нормативность и является чертою различия между клинической психологией и психиатрией. Этот термин также оттеняет различие между чисто психометрической процедурой и сравнительной, дифференциальной диагностикой. Нормативная психология стремится быть объективной, систематической и логичной, но не ограничивается математически точными приемами.

Статистическое уточнение и измерение никогда не могут быть излишни, но применение их на практике может быть преждевременным. Это особенно верно по отношению к клинической психологии младенческого возраста.

В современной, еще не совсем зрелой, стадии прикладной психологии мы должны восполнять психометрическую процедуру более широкой нормативной процедурой. Это в особенности важно при изучении личности. Мы должны старательно накоплять данные для выработки нормативных портретов личности. Впредь до открытий особенной важности, мы должны рисовать эти портреты на языке здравого смысла, избегая технических описаний реакций ребенка на обычные домашние и социальные жизненные положения. Эти описательные формулировки развития личности необходимы для клинического исследования. Они необходимы для клинициста-психолога детского возраста, потому что он не может дать правильной оценки умственного развития, если у него нет образцов, взятых из жизни.