Александр иванович(1812— 1870) — выдающийся русский писатель, публицист, философ, революционный демократ. Родился в Москве. Внебрачный сын богатого помещика И.А.Яковлева. В 1829—1833гг. учился на физико-математическом отделении Московского университета. В студенческие годы принял участие вместе с В. П. Огаревым в работе кружка, в котором обсуждались политические проблемы, революционное движение на Западе, идеи утопических социалистов — Сен-Симона и Фурье. Придерживался крайне левых, революционных взглядов. В 1834 г. арестован, отправлен в ссылку. В начале 1840 г. вернулся в Москву. Вновь сослан в Новгород. Возвратившись из ссылки, выступил в печати с рядом философских, литературных и публицистических работ. Вместе с Белинским, Грановским, другими мыслителями западнического направления вел острую полемику со славянофилами и официальными идеологами самодержавного строя. При размежевании западников в середине 40-х гг. занимает революционнодемократические позиции, критикует правое, либеральное крыло. В 1847 г. уехал за границу. Поражение революции во Франции, а вместе с ней социалистических идей, разгул реакции, разочарование в буржуазном либерализме, вызвали у Герцена жестокий идейный кризис, огромную духовную драму. Он обращает свои надежды теперь на Россию. Начинает разрабатывать концепцию «русского» социализма, центральным звеном которой явилась сельская крестьянская община. Герцен развивает далее идею Чаадаева о том, что социально-историческая отсталость России может стать ее преимуществом. Выступал за революционное насилие при условии, если имеются в наличии «построяющие идеи», резко осуждал анархическое бунтарство М. А. Бакунина. В последующий период (после смерти Николая I в 1855 г.) Герцен издает альманах «Полярная звезда» и газету «Колокол», которые оказали огромное воздействие на развитие реформ, всего общественно-политического процесса в постниколаевской России.
ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ РУССКИЙ НАРОД и СОЦИАЛИЗМ ПИСЬМО К И. МИШЛЕ ' (1851) Милостивый государь, Вы стоите слишком высоко в мнении всех мыслящих людей, каждое слово, вытекающее из вашего благородного пера, принимается европейскою демократией) с слишком полным и заслуженным доверием, чтобы в деле, касающемся самых глубоких моих убеждений, мне было возможно молчать и оставить без ответа характеристику русского народа, помещенную вами в вашей легенде о Костюшке. Этот ответ необходим и по другой причине; пора показать Европе, что, говоря о России, говорят не о безответном, не об отсутствующем, не о глухонемом. Мы, оставившие Россию только для того, чтобы свободное русское слово раздалось, наконец, в Европе, — мы тут налицо и считаем долгом подать свой голос, когда человек, вооруженный огромным и заслуженным авторитетом, утверждает, что «Россия не существует, что русские не люди, что они лишены нравственного смысла». Если вы разумеете Россию официальную, царство-фасад, византийско-немецкое правительство, то вам и книги в руки. Мы соглашаемся вперед со всем, что вы нам скажете. Не нам тут играть роль заступника. У русского правительства так много агентов в прессе, что в красноречивых апологиях его действий никогда не будет недостатка. Но не об одном официальном обществе идет речь в вашем труде; вы затрагиваете вопрос более глубокий; вы говорите о самом народе. Бедный русский народ! Некому возвысить голос в его защиту! Посудите сами, могу ли я, по совести, молчать. Русский народ, милостивый государь, жив, здоров и даже не стар, — напротив того, очень молод. Умирают люди и в молодости, это бывает, но это не нормально. Прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее. Он не верит в свое настоящее положение, он имеет дерзость тем более ожидать от времени, чем менее оно дало ему до сих пор. Самый трудный для русского народа период приближается к концу. Его ожидает страшная борьба; к ней готовятся его враги. Великий вопрос: to be or not to be2 — скоро будет К оглавлению ==770 ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ решен для России. Но грешно перед борьбою отчаиваться в успехе. Русский вопрос принимает огромные, страшные размеры; он сильно озабочивает все партии; но, мне кажется, что слишком много занимаются Россиею императорскою, Россиею официальной и слишком мало Россиею народной, Россиею безгласной. [...] Община спасла русский народ от монгольского варварства и от императорской цивилизации, от выкрашенных поевропейски помещиков и от немецкой бюрократии. Общинная организация, хоть и сильно потрясенная, устояла против вмешательств власти; она благополучно дожила до развития социализма в Европе. Это обстоятельство бесконечно важно для России. Русское самодержавие вступает в новый фазис. Выросшее из антинациональной революции3, оно исполнило свое назначение; оно осуществило громадную империю, грозное войско, правительственную централизацию. Лишенное действительных корней, лишенное преданий, оно обречено на бездействие; правда, оно возложило было на себя новую задачу — внести в Россию западную цивилизацию, и оно до некоторой степени успевало в этом, пока еще играло роль просвещенного правительства. Эта роль теперь оставлена им. Правительство, распавшееся с народом во имя цивилизации, не замедлило отречься от образования во имя самодержавия. Оно отреклось от цивилизации, как скоро сквозь ее стремления стал проглядывать трехцветный призрак либерализма; оно попыталось вернуться к национальности, к народу. Это было невозможно. Народ и правительство не имели ничего общего между собою; первый отвык от последнего, а правительству чудился в глубине масс новый призрак, еще более страшный призрак — красного петуха. Конечно, либерализм был менее опасен, чем новая пугачевщина, но страх и отвращение от либеральных идей стали так сильны, что правительство не могло более примириться с цивилизациею. С тех пор единственной целью царизма остался царизм. Он властвует, чтоб властвовать. Громадные силы употребляются на взаимное уничтожение, на сохранение искусственного покоя. Но самодержавие для самодержавия напоследок становится невозможным; это слишком нелепо, слишком бесплодно. Оно почувствовало это и стало искать занятия в Европе. Деятельность русской дипломатии неутомима; повсюду
ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ сыплются ноты, советы, угрозы, обещания, снуют агенты и шпионы. Император считает себя естественным покровителем немецких принцев; он вмешивается во все мелкие интриги мелких германских дворов; он решает все споры; то побранит одного, то наградит другого великою княжной. Но этого недостаточно для его деятельности. Он принимает на себя обязанность первого жандарма вселенной, он опора всех реакций, всех гонений. Он играет роль представителя монархического начала в Европе, позволяет себе аристократические замашки, словно он Бурбон или Плантагенет, словно его царедворцы — Глостеры или Монморанси. К сожалению, нет ничего общего между феодальным монархизмом с его определенным началом, с его прошлым, с его социальной и религиозной идеею и наполеоновским деспотизмом петербургского царя, имеющим за себя лишь печальную историческую необходимость, преходящую пользу, не опирающимся ни на каком нравственном начале. И Зимний дворец, как вершина горы под конец осени, покрывается все более и более снегом и льдом. Жизненные соки, искусственно поднятые до этих правительственных вершин. мало-помалу застывают; остается одна материальная сила и твердость скалы, еще выдерживающей напор революционных волн. Николай, окруженный генералами, министрами, бюрократами, старается забыть свое одиночество, но становится час от часу мрачнее, печальнее, тревожнее. Он видит, что его не любят; он замечает мертвое молчание, царствующее вокруг него, по явственно доходящему гулу далекой бури, которая как будто к нему приближается. Царь хочет забыться. Он громко провозгласил, что его цель — увеличение императорской власти. Это признание — не новость: вот уже двадцать лет, как он без устали, без отдыха трудится для этой единственной цели; для нее он не пожалел ни слез, ни крови своих подданных. Все ему удалось; он раздавил польскую народность. В России он подавил либерализм. Чего, в самом деле, еще хочется ему? отчего он так мрачен? Император чувствует, что Польша еще не умерла. На место либерализма, который он гнал с ожесточением совершенно напрасным, потому что этот экзотический цветок не может укорениться на русской почве, встает другой вопрос. грозный, как громовая туча. Народ начинает роптать под игом помещиков; беспрестанно вспыхивают местные восстания; вы сами приводите тому страшный пример4. ==772 ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ Партия движения, прогресса требует освобождения крестьян; она готова принести в жертву свои права. Царь колеблется и мешает; он хочет освобождения и препятствует ему. Он понял, что освобождение крестьян сопряжено с освобождением земли, что освобождение земли, в свою очередь,— начало социальной революции, провозглашение сельского коммунизма. Обойти вопрос об освобождении невозможно — отодвинуть его решение до следующего царствования, конечно, легче, но это малодушно, и, в сущности, это только несколько часов, потерянных на скверной почтовой станции без лошадей... Из всего этого вы видите, какое счастие для России, что сельская община не погибла, что личная собственность не раздробила собственности общинной; какое это счастье для русского народа, что он остался вне всех политических движений, вне европейской цивилизации, которая, без сомнения. подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до самоотрицания. Европа, — я это сказал в другом месте5, — не разрешила антиномии между личностью и государством, но она поставила себе задачею это разрешение. Россия гакже не нашла этого решения. Перед этим вопросом начинается наше равенство. Европа на первом шагу к социальной революции вс ι речается с этим народом, который представляет ей осуществление, полудикое, неустроенное,—но все-таки осущес1вление постоянного дележа земель между земледельцами. И заметьте, что этот великий пример дает нам не образованная Россия, но сам народ, его жизненный процесс. Мы, русские, прошедшие через западную цивилизацию, мы не больше, как средство, как закваска, как посредники между русским народом и революционной Европою. Человек будущего в России — мужик, точно так же как во Франции работник. [...] Различие между вашими законами и нашими указами заключается только в заглавной формуле. Указы начинаются подавляющей истиною: «Царь соизволил повелеть»; ваши законы начинаются возмутительной ложью — ироническим злоупотреблением имени французского народа и словами «свобода, братство и равенство». Николаевский свод рассчитан против подданных и в пользу самодержавия. Наполеоновский свод имеет решительно тот же характер. На нас лежит слишком много цепей, чтобы мы добровольно надели на себя еще новых. В этом отношении мы стоим совершенно наряду с нашими крестьянами. Мы покоряемся грубой силе. 77~i ==773 ГЕРЦЕН АЛЕКСАНДР ИВАНОВИЧ Мы рабы, потому что не имеем возможности освободиться; но мы не принимаем ничего от наших врагов. Россия никогда не будет протестантскою. -Россия никогда не будет juste-milieu *. Россия никогда не сделает революции с целью отделаться от царя Николая и заменить его царями-представителями, царями-судьями, царями-полицейскими. Мы, может быть, требуем слишком много и ничего не достигнем. Может быть, так, но мы все-таки не отчаиваемся; прежде 1848 года России не должно, невозможно было вступать в революционное поприще, ей следовало доучиться, и теперь она доучилась. Сам царь это замечает и свирепствует против университетов, против идей, против науки; он старается отрезать Россию от Европы, убить просвещение. Он делает свое дело. Успеет ли он в нем? Я уже сказал это прежде. Не следует слепо верить в будущее; каждый зародыш имеет право на развитие, но не каждый развивается. Будущее России зависит не от нее одной. Оно связано с будущим Европы. Кто может предсказать судьбу славянского мира в случае, если реакция и абсолютизм окончательно победят революцию в Европе? Быть может, он погибнет? Но в таком случае погибнет и Европа... И история перенесется в Америку...[...] Печатается по: Герцен А. И. Сочинения в 2 тт.—Т. 2.—M.: Мысль, 1986. — С. 154 — 155, 168 — 170, 177—178. ПРИМЕЧАНИЯ ' Поводом для выступления Герцена с открытым письмом к французскому историку Мишле послужили неверные и несправедливые оценки русского народа, которые содержались в его очерке «Польша и Россия. Легенды о Костюшко». Очерк был напечатан в одном из парижских изданий в августе — сентябре 1851 г. Письмо к Мишле — важный шаг в развитии Герценом идей «русского социализма». Инициал «И» —'от русского перевода имени Жюль (Иулий). 2 быть или не быть (англ.) — слова Гамлета в одноименной трагедии Шекспира (акт III, сцена 1). 3 Герцен имеет в виду реформаторскую деятельность Петра I. 4 В «Легенде о Костюшко» Мишле упомянул о крестьянском восстании в Поволжье. 5 В книге «О развитии революционных идей в России», глава VI. золотой серединой. ==774 00.htm - glava54
|
