Античность. ЭПИКУР (341 —270 до н э.) — философ эллинизма

эпикур „

ЭПИКУР (341 —270 до н э.) — философ эллинизма. Эллинизм — период в истории стран Восточного Средиземноморья между 323 и 30 гг. до н. э. (подчине­ние Египта Риму), когда образовалась держава Алек­сандра Македонского. Культура эллинизма представ­ляла синтез греческих и местных восточных культур. Что касается философии, то она в это время в боль­шинстве отошла от попыток творческого решения глобальных теоретических вопросов. Философия становится главным образом житейской мудростью, и основное значение в философских учениях зани­мает этика.

Эпикур родился на острове Самос в семье учителя. Около 309 г. до н. э. начал учить философии в Коло-(|х)нс, Митилсне, Лапсаке. В 306 г. до н. э. вместе с уче­никами ш-рссслило! и Афины, где прожил до самой смерти. В Афинах Эпикур основал свою философ­скую школу — «Сад», просуществовавшую более вось­ми столетий. Основным методом преподавания в Эпикурейской школе были устные беседы, подкреп­ляемые и дополняемые перепиской. На «ночных сходках», которые устраивались Эпикуром и его по­следователями, происходили беседы на политические и философские темы. К непосредственному окруже-j 1ию Эпикура принадлежали уроженцы Лампсака — Леонтей и его жена Фемиста, Колот и Идоменей. Учениками Эпикура в раннем «Саду» были и его младшие современники — Геродот, Пифокл и Ме-некей, которым адресованы три сохранившихся письма.

('вое философское учение Эпикур изложил в мно- 482

начисленных произведениях, письмах и беседах с уче­никами. Им написано около 300 сочинений, большая часть которых не сохранилась. Философская система Эпикура включает в себя физику (учение о бытии), ка­нонику (учение о познании), этику (учение о нравст­венности).

Важнейшим элементом учения Эпикура является принцип сохранения материи: ничто не происхо­дит из несуществующего и ничто не становится не­существующим, ибо нет ничего помимо вселенной, что могло бы войти в нее и произвести изменение. По Эпикуру, вселенная бесконечна и существует вечно. Основные элементы мироздания: первона­чальные материальные тела — атомы, — и занимае­мое ими пространство — пустота. Атомы и пустота вечны и бесконечны. Атомы неделимы, неуничто-жимы, неизменны. В своей канонике Эпикур при­знавал познаваемость мира. Цель каноники Эпикур видел в отыскании критериев истины, истинного познания. Такими критериями у Эпикура являются ощущения, чувства и понятия, или общие представ­ления.

Этика, или практическая философия Эпикура, должна указывать путь к счастливой жизни, в силу че­го она становится житейской мудростью. Счастье, по Эпикуру, состоит в удовольствии, в удовлетворе­нии желаний, а удовольствие он видел не в наслажде­нии, а в отсутствии страдания. Мудрость Эпикур рас­сматривал как врачебное искусство, исцеляющее лю­дей от душевных страданий. Мудрец — это знаток жизни, поднявшийся выше мирской суеты.

Эпикуреизм просуществовал в Риме до начала VI в. Следует учесть, что в конце I в. н. э. (ок. 90 г.) Эпику­рейская школа, как и ряд других философских школ, была закрыта императором Домицианом. Однако эпикуреизм и после этого сохранил свое влияние. Эпикуреизм был одной из четырех философских школ, восстановленных Марком Аврелием во 2-й по­ловине II в..

Письма Эпикура, его сочинение «Главные мысли», а также некоторые отрывки из сочинений и писем

приводятся в переводе С. И. Соболевского по изда­нию: «Материалисты Древней Греции» (М., 1955).

«ЭПИКУР ПРИВЕТСТВУЕТ ГЕРОДОТА*

Кто не может, Геродот, тщательно изучать все на­писанное нами (мною) о природе и вникать в более обширные сочинения [мои], для тех я [уже| составил сокращенное изложение, достаточно подробное, всей системы, чтобы они могли удержать в памяти по крайней мере главнейшие положения. Я составил его с тою целью, чтобы они могли помогать себе при всяком случае в наиболее важных пунктах, по­скольку они будут касаться изучения природы. Да и те, которые сделали значительные успехи (до­стигли значительного прогресса) в рассмотрении целого, должны помнить схему всей системы в ос­новных ее чертах в общем обзоре [системы] мы час­то имеем надобность, а в изложении частностей — не так часто. Итак, надо обращаться к тому (к тем об­щим принципам) и постоянно удерживать в памяти такое количество их, при помощи которого можно как получать самое общее постижение истины, так и полностью находить точное знание деталей, если наиболее общие принципы будут правильно усвое­ны и будут храниться в памяти. И в самом деле, са­мым главным признаком полного знания [системы] человеком, достигшим совершенства, является уме­нье быстро пользоваться знаниями, [и это может быть осуществляемо в том случае], если все сводится к простым элементам и формулам (обозначениям, терминам). И действительно, невозможно знать сплоченную массу непрерывного круга всей систе­мы, если кто не в состоянии охватить в самом себе (в своем уме, умом) при помощи кратких формул (обозначений, терминов) всего, что может быть изу­чено и в деталях. Поэтому, так как такой путь (метод) полезен для всех, кто освоился с исследованием природы, я, рекомендуя постоянное занятие иссле­дованием природы и в такой главным образом жиз-

ни обретая ясное спокойствие, составил для тебя и такой компендиум — элементарный свод всего учения, заключающий в себе основные элементы всего учения.

Прежде всего, Геродот, следует уразуметь поня­тия, лежащие в основе слов (основные значения слов), для того чтобы, сводя к ним наши мнения, во­просы, недоумения, мы могли обсуждать их и чтобы у нас при бесконечных объяснениях не оставалось все нерешенным или чтобы мы не имели пустых слов. И в самом деле, необходимо, чтобы при каж­дом слове было видно его первое значение и чтобы оно не нуждалось еще в объяснении, если мы дейст­вительно хотим иметь основу, к которой могли бы сводить изыскание, недоумение, мнение. Кроме то­го, следует псе наблюдать согласно с чувственными восприятиями (ощущениями) (контролируя чувст­венными восприятиями) и, в частности, согласно с наличною возможностью постижения — посред­ством ума или какого бы то ни было орудия сужде­ния, а равно согласно с имеющимися аффектами, для того чтобы мы имели что-нибудь такое, на осно­вании чего могли бы судить и о предстоящем и о со­кровенном.

Разобрав это, следует теперь рассматривать со­кровенное (недоступное чувствам), — прежде всего то, что ничто не происходит из несуществующего: [если бы это было так, то] все происходило бы из всего, нисколько не нуждаясь в семенах. И [наобо­рот], если бы исчезающее погибало, [переходя] в не­существующее, так что переставало бы существо­вать, то все вещи были бы уже погибшими, так как не было бы того, во что они разрешались бы. Далее, все­ленная всегда была такой, какова она теперь, и все­гда будет такой, потому что нет ничего, во что она изменяется (изменится): ведь помимо вселенной нет ничего, что могло бы войти в нее и произвести изменение.

Далее, вселенная есть тела и пространство (состо­ит из тел и пространства); что тела существуют, об этом свидетельствует само ощущение у всех лю-

дей, на основании которого необходимо судить мы­шлением о сокровенном, как я сказал прежде. А если бы не было того, что мы называем пустотой, местом, недоступным прикосновению природой, то тела не имели бы, где им быть и через что двигаться, как они, очевидно, двигаются. А помимо этого ничего нельзя даже придумать так, чтобы это было понятно, или по­хоже на то, что понятно, потому что они, [тела и пус­тота], понимаются как целые природы, а не употреб­ляются как слова, означающие свойства их, случай­ные или существамгые. Далее, п числе тел одни суть соединения, а другае — то, из чего образованы соеди­нения. Эти последние — неделимы и неизменяемы, если не должно все уничтожиться в несуществующее, а что-то должно оставаться сильным при разложени­ях соединений; они, [неделимые атомы], имеют при­роду (субстанцию) полную (плотную, компактную), так как нет ничего, во что или как они могут разло­житься. Таким образом, необходимо, чтобы первона­чала были неделимыми телесными природами (суб­станциями).

Далее, вселенная безгранична. Ибо ограниченное имеет крайнюю точку (оконечность), а крайняя точ­ка (оконечность) может быть видима по сравнению с чем-нибудь другим. Поэтому она, [вселенная], не имея крайней точки (оконечности), не имеет гра­ницы; а не имея границы, она будет безграничной, а не ограниченной. Далее, и по количеству тел, и по величине пустоты (пустого пространства) вселен­ная безгранична. Ибо если бы пустота (пустое про­странство) была (было) безгранична (-о), а тела ог­раничены [по числу], то тела нигде не оставались бы (не останавливались бы), но неслись бы рассеянные но безграничной пустоте (пустому пространству), потому что не имели бы других тел, которые подпи­рали бы (поддерживали бы) их и останавливали бы обратными ударами. А если бы пустота (пустое про­странство) была (было) ограничена (-о), то безгра­ничные [по числу] тела не имели бы места, где оста­новиться, i!м*Кроме того, неделимые и полные тела, из kotos

т

рых образуются соединения и в которые они разре­шаются, невообразимы (непостижимы) по разли­чиям форм, [имеют необъятное], невообразимое, непостижимое [число форм), ибо невозможно, что­бы такое множество различий в сложных предме­тах могло образоваться из одних и тех же ограни­чен! 1ых по числу форм (если число форм ограничено). И в каждой форме подобные атомы безграничны по числу, а различие форм в них не совсем безгранич­но, но только необъятно (невообразимо, непости­жимо).

Атомы движутся непрерывно в течение вечности; одни отстоят далеко (находятся на большом рассто­янии) друг от друга, другие же принимают дрожа­тельное (вибрирующее) движение, если они сплете­нием ft|.пшют приведены в наклонное положение или если покрываются теми, которые имеют спо­собность к сплетению. Ибо с одной стороны, приро­да пустоты, отделяющая каждый атом от другого, производит это, не будучи в состоянии (так как она не в состоянии) доставить точку опоры, а с другой стороны, твердость, присущая им, [атомам], произ­водит при столкновении отскакивание на такое рас­стояние, на какое сплетение позволяет [атомам] воз­вращение (возвращаться) в прежнее состояние по­сле столкновения. Начала этому (этим движениям) нет, потому что атомы и пустота суть причины [этих движений].

Если все это будет оставаться в памяти, то это краткое изложение дает достаточный очерк для по­нимания природы сущего.

Далее, миры безграничны по числу (число миров безгранично), как похожие на этот (наш) (подобные этому), так и не похожие. Ибо атомы, число которых безгранично, как только что было доказано, несутся даже очень далеко (на очень далекое расстояние). Ибо такие атомы, из которых может образоваться мир и которыми он может быть сделан (создан), не истрачены (не израсходованы) ни на единый мир, ни на ограниченное число миров, как тех, которые таковы, [как наш], так и тех, которые отличны от них.

Поэтому нет ничего, что препятствовало бы безгра­ничному числу миров (предположению о безгранич­ном числе миров).

Далее, существуют очертания (отпечатки, оттис­ки), подобные по виду (по внешности) плотным (твердым) телам, но по тонкости далеко отстоящие от предметов, доступных чувственному восприятию (далеко оставляющие за собою, превосходящие предметы...) Ибо нет невозможного, что такие исте­чения (эманации, отделения) Moiyr возникать в воз­духе, и что Moiyr 110:11 шкать условия, благоприятные для образования углублений и тонкостей, и что мо­гут возникать истечения, сохраняющие соответству­ющее положение и порядок, которые они имели и в плотных (твердых) телах. Эти очертания (отпе­чатки, оттиски) мы называем «образами».

Затем, против того, что образы имеют непревос­ходимую тонкость, не свидетельствует (тому не про­тиворечит) ни один из предметов, доступных чувст­венному восприятию. Вследствие этого они имеют также быстроту непревосходимую, потому что вся­кий путь для них — подходящий (они находят везде проход для себя подходящий), помимо того (не го-норя уже о том), что истечению их ничто не препят-стнуст или немногое препятствует, тогда как боль­шому или безграничному числу [атомов в плотных телах) тотчас же что-нибудь препятствует. Кроме того, [ничто не свидетельствует против того], [не противоречит тому], что возникновение образов происходит с быстротою мысли. Ибо течение [ато­мов] с поверхности тел — непрерывно, но его нель­зя заметить посредством уменьшения [предмета] вследствие противоположного пополнения [телами того, что потеряно]. Течение образов сохраняет [в плотном теле] положение и порядок атомов на долгое время, хотя оно, [т. е. течение образов], ино­гда приходит в беспорядок. Кроме того, в воздухе внезапно (стремительно) возникают сложные об­разы (сложения образов), потому что нет необхо­димости, чтобы происходило наполнение в глуби­не их. Петь и некоторые другие способы, могущие

производить такие природы. И действительно, ни* чему из этого не противоречат свидетельства чувст­венных восприятий, если смотреть (наблюдать), ка-;, ким образом чувство принесет к нам ясные видения • [от внешних предметов] и каким образом оно при­несет соответственную последовательность их ка­честв и движений.

Должно полагать также, что тогда только, когда нечто привходит к нам от внешних предметов, мы видим их формы и мыслим о них (мы воспринимаем зрением и мыслью их формы): ибо внешние предме­ты не могут запечатлеть в нас природу своего цвета и формы через воздух, находящийся между нами и ими, и через лучи или какие бы то ни было течения, идущие от нас к ним, — [не Moiyr запечатлеть] так, как если какие-нибудь очертания (отпечатки, оттис­ки) иредметон, имеющие одинаковый цвет и подоб­ную (одинаковую) с[к>рму [с предметами], привходят,/ к нам в зрение или мысль н подходящей [к ним] вели-;f:i чине, быстро несясь, а потом, по этой причине, дают представление единого, непрерывного [предмета] и сохраняют последовательность качеств и движе­ний, соответствующую лежащему в основании пред­мету благодаря соответствующей поддержке оттуда [от предмета], происходящей от дрожания атомов в глубине в плотном теле (в глубине плотного тела). И всякое представление, которое мы получаем, схва­тывая умом или органами чувств, — представление о форме ли или о существенных свойствах — это [представление] есть форма [или свойства] плотного предмета, возникающие вследствие последователь­ного повторения образа или остатка образа (впечат-» ления, оставленного образом). А ложь и ошибка все­гда лежит в прибавлениях, делаемых мыслью [к чув­ственному восприятию] относительно того, [что ожидает] подтверждения или неопровержения, но что потом не подтверждается [или опровергается]. В самом деле, никогда не существовало бы, с одной стороны, сходства представлений, например получа­емых при виде изображения (статуи, картины), или являющихся во сне, или при каких-нибудь других

л 489

.«г

действиях (функциях) мышления, или остальных орудий суждения (критериев), сходства с предмета­ми, которые существуют или которые называются истинными, если бы не существовало и каких-ни­будь таких [истечений из тел], бросаемых к нам (до­ходящих к нам). С другой стороны, не существовало бы ошибки, если бы мы не получали в себе самих еще другого какого-то движения, хотя и связанного [с деятельностью представления], но имеющего от­личие. Благодаря этому (движению), если оно не подтверждается или опровергается, возникает ложь; а если подтверждается или не опровергается, [воз­никает] истина. И это учение надо крепко держать [в уме] для того, чтобы, с одной стороны, не уничто­жались орудия суждения (критерии), основанные на очевидности, и чтобы, с другой стороны, ошибка, столь же прочно закрепившись, не приводила все в беспорядок

Далее, слышание происходит оттого, что некое течение несется от предмета, говорящего, или звуча­щего, или шумящего, или каким бы то ни было обра­зом дающего слуховое чувство (чувство слуха). Это течение рассеивается на частицы, подобные целому и в то же время сохраняющие некое соотношение друг с другом и своеобразное единство по отноше­нию к пославшему [это течение] предмету — единст­во, которое по Полыней части производит понима­ние у воспринимающего (звук) или, если этого нет, только обнаруживает (делает ясным) присутствие внешнего предмета. Ибо без приносимого оттуда (от звучащего предмета) некоторого соответствия свойств не может возникнуть такое понимание. Итак, не следует думать, что воздух сам преобразуется ис­пускаемым голосом или тем, что однородно с ним (однородными с ним звуками): дело обстоит далеко не так, чтобы голос произвел это в нем (в воздухе); но надо думать, что удар, возникающий в нас, когда мы испускаем голос, тотчас совершает такое вытес­нение некоторых частиц, производящих дыхатель­ный поток, которое дает нам слуховое чувство (чув­ство слуха).

И относительно запаха надо думать, как и отно­сительно слуха, что он никогда не мог бы произвес­ти никакого аффекта, если бы не существовали не­которые частицы, уносящиеся от предмета, устроен­ные соответственным образом, приспособленные для того, чтобы возбуждать этот орган чувства: одни из них (из этих частиц) находятся в беспорядке и чужеродны (чужды) ему, другие — в порядке и род­ственны ему.

Далее, следует думать, что атомы не обладают никаким свойством предметов, доступных чувст­венному восприятию, кроме формы, веса, величи­ны и всех тех свойств, которые по необходимости соединены с формой. Ибо всякое свойство изменя­ется, а атомы нисколько не изменяются, потому что при разложениях сложений, сложных предметов должно оставаться нечто твердое и неразложимое, что производило бы перемены не в несуществую­щее и не из несуществующего, но [перемены] по-. средством перемещения некоторых частиц и при­хода и отхода некоторых. Поэтому необходимо, чтобы перемещаемые элементы были неуничтожа­емыми и не имеющими природы того, что изменя-,ется, но имеющими свои собственные (особенные, своеобразные) части и формы. Ибо это необходи­мо должно оставаться. И действительно, в предме­тах, форма которых у нас изменяется вследствие отнятия [материи], форма, как мы видим, есть, а свойства, находящиеся в изменяющемся предмете, не остаются так, как она, [форма], но исчезают из всего тела. Итак, этого, что остается, достаточно для того, чтобы производить различия в сложениях тел, потому что необходимо, чтобы что-нибудь ос­тавалось, а не уничтожалось, [переходя] в несуще­ствующее.

Далее, не следует думать, что у атомов имеется вся-? кая величина, потому что против этого [мнения] сви­детельствуют предметы, доступные чувственному восприятию; но должно думать, что есть некоторые различия в величине. Ибо, если и это им присуще, то лучше объяснится то, что происходит в чувствах

внутренних и внешних. Существование всякой вели­чины [в атомах] не требуется для [объяснения] разли­чий свойств [в предметах], а кроме того, должны бы­ли бы и к нам приходить атомы видимые. Однако этого не наблюдается, да и невозможно вообразить, как может атом стать видимым.

Кроме того, не следует думать, что в ограничен­ном теле есть безграничное число частиц — даже какой бы то ни было величины (как бы малы они ни были). Поэтому не только должно отвергнуть дели­мость до бесконечности на меньшие и меньшие ча­сти, так как иначе мы сделаем все вещи слабыми (неус­тойчивыми) и, при образованиях сложных тел, будем вынуждены, раздробляя их, уничтожать существую­щие предметы, [обращая их] в несуществующие, но даже не должно думать, что в ограниченных те­лах переход происходит до бесконечности даже в меньшие и меньшие части. Ибо, раз кто-нибудь скажет (если сказать), что в каком-нибудь предмете есть бесчисленные частицы или [частицы] какой бы то ни было любой величины, то нельзя вообразить, как этот предмет еще может быть ограниченным. Ведь ясно, что бесчисленные частицы имеют ка­кую-нибудь величину и, какой бы они ни были ве­личины, была бы безгранична и величина [предме­та). И так как ограниченный предмет имеет край­нюю точку, постигаемую умом, если даже она и невидима сама по себе, то невозможно представить, Что и следующая за нею точка не такова, а идя так последовательно вперед, нельзя таким способом не дойти умом (мыслью) до безграничности [предме­та]. Надо заметить, что самое малое, доступное чув­ственному восприятию, не таково, каково то, что допускает переходы (изменения к большему или меньшему), однако и не во всех отношениях совсем на него непохоже, а имеет некоторую общность с теми предметами, которые допускают переходы, но оно не может быть разделено на части (но не мо­жет быть понято в частях). Но когда, по аналогии с этим сходством, мы подумаем, что отделим что-нибудь от него, одно на эту сторону, другое — на ту,

то необходимо должно быть, что нам (нашему взо­ру) представляется равное (что одна точка похожа на другую). И мы смотрим и на эти точки по поряд­ку, начиная с первой, не в пределах одной и той же точки и не в соприкосновении их частей, но по­средством их собственных характерных свойств измеряя величину тел... Надо думать, что и наимень­шая часть в атоме имеет то же самое отношение к целому. Ибо оно (наименьшее в атоме), очевидно, только малой величиной отличается от того, что мы видим чувственным зрением (что доступно чувст­венному зрению). [Ибо] что и атом имеет величину, мы уже сказали на основании его отношения к чув­ственным предметам (по аналогии с чувственными предметами), только мы поставили его далеко ниже их по м.1лоЛ нсличипс (буки: только, как нечто малое, отбрасъшаисгодллско). Кроме того, должно считать эти самые малые (минимальные) и несмешанные (не состоящие из частей) частички пределами, дающи­ми прежде всего из самих себя измерение длины для атомов, как меньших, так и больших, при рас­смотрении мыслью этих невидимых тел. Ибо общ­ность, которую они (наименьшие части атома) име­ют с неизменяемыми (наименьшими) частями [чув­ственных предметов], достаточна, чтобы оправдать заключение, к которому мы пришли до сих пор; но соединение их, как тел, имеющих движение, не может произойти.

Далее, при бесконечности не следует употреблять слова «вверху» или «внизу» в смысле «самое высокое» или «самое низкое»; и действительно, хотя можно пространство над головой вести (продолжать) до бесконечности, это (самая высокая точка) никогда нам не явится. [И не следует говорить, что] то, что на­ходится ниже мыслимой точки, до бесконечности находится одновременно и вверху и внизу по отно­шению к одному и тому же предмету: ведь это невоз­можно помыслить. Поэтому можно принять как еди­ное движение то, которое мыслится вверх до беско­нечности, и как единое — движение вниз, хотя бы то, которое несется от нас в места, находящиеся над на-

шими головами, приходило десять тысяч (бесчис­ленное число) раз к ногам существ, находящихся вверху, или то, которое несется от нас вниз, — к го­лове существ, находящихся внизу: ибо целое движе­ние мыслится тем не менее как противоположное одно другому в бесконечность.

Далее, атомы движутся с равной быстротою, ког-да они несутся через пустоту, если им ничто не про­тиводействует. Ибо ни тяжелые атомы не будут не­стись быстрее малых и легких, когда, конечно, ни­что не встречается им; ни малые [не будут нестись быстрее] больших, имея везде удобный проход, ког­да и им ничто не будет противодействовать: также движение вверх или в бок вследствие ударов и дви­жение вниз вследствие собственной тяжести [не бу­дет быстрее]. Ибо, пока каждое из двух движений бу­дет сохранять силу [у атома], столько времени атом будет иметь движение с быстротою мысли, пока что-нибудь не станет противодействовать, — [исходя-' щее] или извне, или из его собственной тяжести, — силе того, что произвело удар. Далее, и движение че­рез пустоту, происходящее без всякой встречи с предметами, могущими противодействовать, про­ходит всякое доступное воображению расстояние и непостижимое (» непостижимо короткое) время. Ибо противодействие и отсутствие его принимают подобие (кажутся нам подобными) медленности и быстроты. Далее, скажут, что и в сложных телах один атом быстрее другого, хотя на самом деле ато­мы одинаковы по быстроте. Скажут так потому, что даже в самый малый период непрерывного времени атомы в сложных телах несутся к одному месту, хотя в моменты времени, зримые только мыслью, они не двигаются к одному месту, но часто ударяют друг друга, пока, наконец, непрерывность их движения не становится доступной чувственному восприя­тию. И действительно, то, что прибавляется сужде­нием, будто и моменты времени, зримые только мыслью, будут содержать непрерывность движения, не истинно по отношению к таким случаям, ибо ис­тинно только все то, что мы наблюдаем чувствами

|

или воспринимаем умом путем постижения. Не сле­дует думать, что в моменты времени, зримые только мыслью, двигающееся тело также приходит к не­скольким местам, [к которым двигаются составляю­щие его атомы]: ведь это немыслимо, и если оно во всем своем составе в период времени, доступный чув­ственному восприятию, приходит из какой бы то ни было точки бесконечности, то оно не будет отправля­ющимся из места, из которого мы замечаем его дви­жение, ибо движение целого тела будет внешним выражением внутренних столкновений составляю­щих его атомов даже если мы предположим, что до момента времени, доступного чувственному вос­приятию, быстрота движения тела не будет замедле­на столкновениями. И этот принцип полезно удер-ж.гп. н памяти.

После этого, обращаясь к чувствам внешним и внутренним, — ибо таким путем получится самое надежное основание достоверности, — следует по­стигнуть, что душа есть состоящее из тонких частиц тело, рассеянное по всему организму, очень похо­жее на ветер с какой-то примесью теплоты, и в од­них отношениях похожее на первое, [т. е. на ветер], в других — на второе, [т. е. на теплоту]. Есть еще часть [души], которая по тонкости частиц имеет большое отличие даже от этих самих и по этой причине бо­лее способна чувствовать согласно с остальным ор­ганизмом. Обо всем этом свидетельствуют силы ду­ши, чувства, легкая возбудимость (способность к возбуждению), процессы мышления и все то, лиша­ясь чего, мы умираем. Далее, следует держаться мне­ния (убеждения), что душе принадлежит главная причина чувства; однако она не получила бы его, ес­ли бы не была прикрыта остальным организмом. А остальной организм, доставивший ей эту причину, и сам получил участие в таком случайном свойстве от нее, — однако не во всех свойствах, которыми она обладает: поэтому, когда душа удалится, организм не имеет чувства, ибо он сам в самом себе не имел этой силы, но доставлял ее другому, происшедшему с ним одновременно, существу; а последнее, благодаря си-

•^;JH

ле, развившейся в нем в результате движения [ато­мов в душе], сейчас же (непосредственно, без внеш­него влияния) производило для себя способность чувствовать и сообщало ее и телу вследствие сосед­ства и согласия в движении, как я уже сказал. Поэто­му, пока душа пребывает в теле, она никогда не ли­шится чувства, хотя потеряна какая-нибудь другая часть тела; напротив, какие части самой души ни погибнут, когда то, что покрывало их, будет уничто­жено — все ли или какая-нибудь часть его, — душа, если продолжает существовать, будет иметь чувство. А остальной организм, хотя и продолжает сущест­вовать, — весь ли или в какой-нибудь части, — не имеет чувства, когда удалилось то количество ато­мов, как бы ни было оно мало, которое составляет природу души. Затем, когда разлагается (разруша­ется) весь организм, душа рассеивается и уже не имеет тех же сил и не совершает движений, так что не обладает и чувством. И действительно, невоз­можно представить (вообразить), чтобы она чувст­вовала, если не находится в этом организме и не может производить эти движения, когда окружаю­щий ее покров не таков, как тот, в котором она те­перь находится и производит эти движения. Далее, следует ясно понимать еще и то, что слово «бесте­лесное» в наиболее обычном значении своем упо­требляется о том, что может мыслиться как нечто самостоятельное. Но самостоятельным нельзя мыс­лить что-нибудь иное бестелесное, кроме пустоты; а пустота не может ни действовать, ни испытывать действие, но только доставляет через себя движе­ние (возможность движения) телам. Поэтому гово­рящие, что душа бестелесна, говорят вздор. Ибо она не могла бы ничего делать или испытывать дейст­вие, если бы была таковою; однако оба эти [случай­ные] свойства ясно различаются по отношению к душе. Итак, если результаты всех этих рассуждений о душе сводить к чувствам внутренним и внешним, помня о том, что было сказано вначале, то можно будет видеть, что они включены в общие формулы в достаточной степени для того, чтобы на основа-

нии их надежно исследовать (изучать) и частности системы.

Далее, что касается формы, цвета, величины, тя­жести и всего прочего, что говорится как о постоян­ных свойствах тела, принадлежащих (присущих) или всем телам, или видимым и познаваемым через чувственное восприятие этих свойств, то не следует? предполагать (думать) ни того, что эти свойства суть самостоятельные сущности (независимые субстан-i ции), — ведь это невозможно вообразить, — ни того, что они вовсе не существуют, ни того, что они суть какие-то другие бестелесные субстанции, присущие телу, ни того, что они суть части тела; но надо предт полагать (думать), что все тело хотя в целом (во всем* своем составе) обязано своим постоянным сущест-, копанием нссм этим свойствам, однако не в том смысле, что оно сложилось и:» этих свойств, снесен­ных вместе, — подобно тому как бывает, когда, на­пример, из самих частиц состанляется большое со-» брание, будут ли это первоначала или части целого^ меньшие этого целого, каково бы оно ни было, — но только, как я говорю, всем этим свойствам тело обя­зано своим постоянным существованием. Все эти* свойства имеют свои специальные возможности? быть познаваемыми и различаемыми (познаются отдельно и различаются), если только целое сопут­ствует им и никогда от них не отделяется, но вслед­ствие совокупного представления свойств имеет на­звание тела.

Далее, у тел часто бывают, однако не постоянна сопутствуют им [случайные свойства, относительно которых не следует предполагать ни того, что они вовсе не существуют, ни того, что они имеют приро­ду целого тела], ни того, что они относятся к числу предметов невидимых, ни того, что они бестелесны. Поэтому, употребляя это слово в наиболее обычном* значении его, мы делаем ясным, что случайные свойства не имеют ни природы целого, которое мы, беря его в совокупности, называем телом, ни приро­ды свойств, постоянно сопутствующих ему, без ко-: торых невозможно представлять тело. Но так как це-

., ы.

лое сопутствует этим свойствам, то каждое из них, вследствие некоторых действий мышления, может быть названо так, но только в тот момент (в тех слу­чаях), когда каждое из них мы видим проявляющимся в теле, потому что случайные свойства не постоянно сопутствуют телу. И не должно изгонять из области сущего эту очевидность (это очевидное явление) на том основании, что она (оно) не имеет природы це­лого, с которым она (оно) соединена (-о), и приро-? ды постоянно сопутствующих свойств; и не следует? думать, что они существуют самостоятельно (неза-висимо), потому что и это невозможно представить ни по отношению к ним, ни по отношению к посто-г янным свойствам, — но, как и показывает чувствен-, ное восприятие, все их должно считать случайными свойствами в телах (тел), не постоянно сопутствую-* щими им и, с другой стороны, не имеющими само-> стоятельного (независимого) положения природы; но они рассматриваются так, как само чувственное восприятие показывает их своеобразие (своеобраз­ный характер).

Далее, следует хорошо (ясно) помнить еще вот что: время не должно исследовать так, как остальные свойства, которые мы исследуем в предмете, сводя их к общим представлениям (понятиям), созерцае­мым у i iac самих; по должно руководиться непосред­ственным впечатлением, согласно с которым мы го­ворим о долгом или коротком времени, и исследо­вать это впечатление, прилагая его ко времени, как прилагаем его к другим предметам. Не следует брать взамен обычных другие выражения, считая их луч­шими, а должно употреблять о нем (о времени) те самые слова, которые имеются; не должно говорить относительно времени, будто что-либо другое име-, ет одинаковую природу с этим особенным поняти­ем, — и это делают некоторые, — но следует обра­щать мысль главным образом на то лишь, с чем мы связываем это особенное понятие и чем его измеря­ем. И в самом деле, не нуждается в дальнейшем дока­зательстве, но только в размышлении (соображе­нии) то обстоятельство, что мы связываем время

с днями и ночами и с их частями, а равно и с чувства­ми и отсутствием чувств, с движениями и покойным состоянием, и в связи с этим последним мы думаем об этом самом понятии как об особом каком-то виде случайного свойства, вследствие чего и называем его временем.

В добавление к тому, что сказано выше, следует ду­мать, что миры и всякое ограниченное сложное тело, во всем своем протяжении имеющее вид, сходный с предметами, которые мы видим, образовались из бесконечности, причем все эти предметы, и большие и меньшие, выделились из особых скоплений мате­рии; и что все опять разлагается — одно быстрее, дру­гое медленнее, одно вследствие воздействия таких-то причин, другое — таких-то. Кроме того, не следует думать, что миры образовались, имея необходимо одну форму, |i ю, од| iai<o, i ic всякую форму. Далее, сле­дует думать, что во всех мирах есть живые существа, растения и другие предметы, которые мы видим в этом мире]. Ибо никто не может доказать, что в та­ком-то мире могли быть заключены и могли не быть заключены такие-то семена, из которых составляются живые существа, растения и все остальные предметы, которые мы видим, а в таком-то мире они не морли бы быть.

Далее, надо полагать, что сами обстоятельства (предметы) научили и принудили [человеческую] природу делать много разного рода вещей и что ра­зум (мысль) впоследствии совершенствовал (разви­вал) то, что было вручено природой, и делал дальней­шие изобретения, — в некоторых областях (случаях) быстрее, в некоторых медленнее, в некоторые перио­ды и времена [делая большие успехи], в некоторые — меньшие. Вот почему и названия первоначально бы­ли даны вещам (возникли) не по соглашению (угово­ру), но так как каждый народ имел свои особые чувства и получал свои особые впечатления, то сами челове­ческие природы выпускали каждая своим особым образом воздух, образовавшийся под влиянием каж­дого чувства и впечатления, причем влияет также раз­ница между народами в зависимости от места их жи-

тельства. Впоследствии у каждого народа с общего согласия были даны вещам свои особые названия, для того чтобы сделать друг другу словесные обозна­чения менее двусмысленными и выраженными более коротко. Кроме того, вводя некоторые предметы, ра­нее не виданные, люди, знакомые с ними, вводили и некоторые звуки для них; в некоторых случаях они вынуждены были произнести их, а в некоторых вы­брали их по рассудку согласно обычному способу об­разования слон и таким образом сделали их значение ясным.

Далее, относительно движения небесных тел, их вращения, затмения, восхода, захода и тому подоб­ных явлений не следует думать, что они произошли благодаря существу, которое ими распоряжается, приводит или привело их в порядок и в то же время пользуется полным блаженством и бессмертием, ибо занятия (хлопоты), заботы, гнев, благоволение (ми­лость) не согласуются (несовместимы) с блаженст­вом, но они бывают при слабости, страхе, потребнос­ти в других. С другой стороны, так как небесные тела суть собранный в массу огонь, то не следует думать, что они обладают блаженством и по своему желанию принимают па себя эти дпижсния. Мет, должно охра­нять идею Гюжеского пел и мня но всех словах, упо­требляемых для таких понятий, чтобы не возникли из них (и:) слон) мнения, противные этой идее величия. Иначе самое это противоречие произведет величай­шее смятение в душах. Вот почему следует думать, что по причине первоначального включения мате­рии в эти скопления при образовании мира совер­шается и этот неукоснительный закон вращения не­бесных тел.

Далее, следует думать, что тщательно исследовать причины наиболее важных фактов (явлений) есть задача (дело) изучения природы и что счастье для нас при познании небесных явлений основано именно на этом и на решении вопроса о том, каковы природы, которые мы видим в этих небесных явле-1 гиях и во всем том, что родственно с точным знани­ем, требующимся для этой цели, [т. е. для счастья].

Кроме того, в таких вопросах нельзя допускать не­сколько возможностей и предполагать, что дело, мо­жет быть, обстоит и иначе как-нибудь, но следует ду­мать, что в бессмертной и блаженной природе нет совершенно ничего, что могло бы возбуждать со­мнение или беспокойство (смятение). Что это со­вершенно так, можно понять мышлением. Напро­тив, то, что относится к исследованию захода, вос­хода, поворота, затмения [светил] и всего того, что с этим родственно (всех родственных с ними явле­ний), то это нисколько не способствует счастью, по­лучаемому от знания; напротив, люди, наблюдавшие эти явления, но не знающие, какова природа и како­вы основные причины их, чувствуют такие же стра­хи, как если бы они не знали этих явлений, — может быть, чувствуют даже большие, когда изумление от наблюдения этих янлсний не может получить разре­шение и дать понимание закономерности самого главного. Вот почему, даже если мы находим не­сколько причин поворотов, заходов, восходов, за­тмений и тому подобных явлений, как это было в на­ших рассуждениях об отдельных явлениях, не следу­ет думать, что исследование об этих явлениях не достигло той точности, какая способствует безмя­тежности и счастью нашему. Поэтому надо [для сравнения] наблюдать, сколькими способами у нас [на Земле] происходит одинаковое явление, и на ос­новании этого определять причины небесных явле­ний и вообще всего неизвестного; надо презирать тех, кто не разумеет ни того, что существует или со­вершается одним только образом, ни того, что мо­жет происходить разным образом по отношению к вещам, дающим представление о себе с известного расстояния (которые видны с известного расстоя­ния), и, кроме того, не знают, при каких условиях нельзя сохранить спокойствие (безмятежность) ду­ха. Итак, если мы будем думать, что явление может происходить еще и так как-нибудь и при таких об­стоятельствах (условиях), при которых равно воз­можно сохранить спокойствие духа (безмятеж­ность) вследствие сознания, что оно может проис-

ходить разным образом, то мы будем сохранять спЫ койствие духа (безмятежность) так же, как если бу­дем знать, что оно происходит так как-нибудь. Кро­ме всего этого, вообще следует уяснить себе то, что главное смятение в человеческой душе происходит, оттого, что люди считают небесные тела блаженны­ми и бессмертными и вместе с тем думают, что они имеют желания, действия, мотивы, противоречащие этим свойствам (не соответствующие этим свойст­вам); смятение происходит также оттого, что люди всегда ожидают или воображают какое-то вечное страдание, как оно описано и мифах, может быть боясь и самого бесчувствия в смерти, как будто оно,имеет отношение к ним; также оттого, что они ис­пытывают это не вследствие соображений мышле­ния, а вследствие какого-то безотчетного (неразум­ного) представления (воображения) себе этих ужа­сов. Поэтому они, не зная их границ, испытывают такое же или же даже более интенсивное беспокой­ство (смятение), чем если бы дошли до этого мне­ния путем размышления. А безмятежность (спокой­ствие духа) состоит в отрешении от всего этого и в постоят юм памятова] гии общих и важнейших прин­ципов.

Поэтому надо относиться с вниманием к чувст­вам ннутрсппим и внешним, которые у нас имеются: о делах общих — к чувствам, общим всем людям, в делах индивидуальных — к чувствам индивидуаль­ным, — и ко всякой имеющейся очевидности каждо­го орудия суждения. Ибо, если мы будем относиться К этому с вниманием, то будем правильно опреде­лять причины, откуда явилось (отчего происходило) смятение и страх, и. определяя причины небесных явлений и остальных спорадически случающихся

, фактов, мы устраним все, что крайне страшит от-

,., дельных людей.

_t Вот тебе, Геродот, изложение главнейших поло-

,, жений, касающихся природы общей системы, в со­кращенном виде, так что этот очерк может быть в точности удержан в памяти (усвоен). Думаю, что, даже если кто не обратится к точному изучению

всех частностей системы, он все-таки приобретет могущество, не сравнимое с остальными людьми. Именно, он сам уяснит (сделает ясным) себе многое из того, что тщательно излагается нами в деталях во всей нашей работе (исследовании); да и эти самые положения, если он будет слагать их в своей памяти, будут постоянно помогать ему. Ибо они такого свой­ства, что даже те, которые уже знают детали в доста­точной мере (степени) или даже в совершенстве, могут производить большую часть своих изысканий (исследований) о природе всего, основывая их на таких соображениях. А кто не принадлежит к числу вполне совершенных (идущих к полному совершен­ству), из тех некоторые могут не устным путем (спо­собом) получить из этого очерка с быстротою мыс­ли обзор самых важных положений для успокоения духа.