Энерджайзер
Перебивать Толика бесполезно. Лучше просто идти и слушать его соло, иначе диалог будет выглядеть так: - Не, не покупай там диски, они голимые! – бесспорно утверждает он. - Да я и… - Лучше сходи в «Кругозор», там магазинчик есть. - Да я и… - Я себе беру только там, еще ни разу не натыкался на дерьмо. - Да я и… - Вчера там пластинок прикупил, аргентинские ди-джеи, круто! - Да я… И так все время, и еще обязательно без конца звонит телефон. Толик, не извиняясь, отвечает на звонки, а после никогда не забывает, о чем шел разговор и продолжает: - Композиции офигенные, настоящие, растаманские! Ты послушаешь, и не захочешь больше всех этих псевдоаргентинских мелодий. И снова звонит мобильник… В метро, утром, если услышишь на станции Шаболовская чей-то громкий голос – не ошибешься, это Толик, спешащий по делам, болтает по телефону. Люди в вагоне затихли, значит, слушают, как мой приятель в трубку рассказывает о том, как в прошлую пятницу завалил в подсобке ночного клуба наширявшуюся девицу, и теперь боится, не болен ли СПИДом. Пассажиры брезгливо отодвигаются, освобождают диваны, а Толик с удовольствием занимает свободное место и, не отрывая от уха мобильник, продолжает восхищаться искусным минетом, что делала ему наширявшаяся девица. Ему нравится каждому, кто бы ни позвонил, втирать о своих любовных подвигах. Он обязательно упомянет о том, что очередная девица от него без ума и по утрам со слезами выползает из его постели. Со слезами счастья, естественно, и удовлетворения. - Эта уже пятьдесят первая! – гордо заявляет Толик и чуть ли не бьет себя в грудь, как орангутанг после совокупления. После таких россказней, кажется, что все девушки в Москве, да и во всем мире, пронумерованы. Невольно разглядываю себя, нет ли и на мне номера. А то в прошлую пятницу я пела в клубе вместе с Толиком, и набралась так, что ничего не помню. Мало ли что.
Сегодня на вечеринке Толик в ударе. А, впрочем, он всегда в ударе. Голосище у него - Шаляпину в гробу надоело подпрыгивать! Толик отпел свое отделение, и в сумку, за мобильником - миллиард пропущенных звонков. Перерыв уже прошел, а он все еще стоит на улице, по-хозяйски облокачивается о свадебный лимузин, и болтает по телефону. На сцене, на пюпитре, он разложил свои замусоленные и помятые листы с текстами песен, слюнявит палец, перелистывает их, откладывает. - Как ты в этом хаосе разбираешься? – удивляюсь я и раскрываю свою папку с файлами, куда вставлены пронумерованные странички с текстами. - Вот если бы у меня все было, как у тебя, аккуратненько, то ни фига бы не нашел, - отвечает он. И тут же говорит кому-то в трубку: - Да, детонька, я занят. Извини, у меня вторая линия. Толик нарасхват. По несколько корпоративов в день. Такую популярность можно сравнить разве что с «Ласковым маем» в 90-е. Он еще не допел на одном сборище, как ему звонят с другого, или из бани, или с Рублевки, или просят срочно прилететь в Питер. Толик сваливает мне в сумку ворох своих листов с текстами и диски: - Детонька, я сумочку у тебя конфискую до завтра, а то мой Бенеттон порвался. И бегом в аэропорт. - Какие наркотики принимаешь? Или гладишь себя утюгом по утрам? – интересуюсь я, когда на следующий день Толик в бодром состоянии, со светящимися глазами, благоухающий неизменным ароматом от Армани, приезжает на очередной корпоратив. - Самый лучший наркотик – это секс, - важничает он. И понеслось: мне в подробностях сообщается про то, как он кувыркался с виновницей торжества в Питерской сауне, по мобильнику обещается кому-то приехать в субботу на дачу, переключается на вторую линию и просит прощения. - Я козел, детонька, ты же знаешь. Убей меня. Полностью с тобой согласен. По улицам Толик проносится кометой, случайно попавшей в плотные слои атмосферы. Задевает стеллаж с журналами у ларька, роняет, поднимает, раскладывает все на места, не важно, что вверх ногами. Обходит прохожих, но ветер от него так велик, что те покачиваются и с трудом удерживают равновесие. А между ухом и плечом у него зажат телефон. В мега-моллах Толик в серебристой куртке мелькает зарницами то в одном бутике, то в другом, то в третьем… Берет с вешалки футболку и кричит на весь магазин: - Эска есть? Продавщица несет из подсобки футболку нужного размера. Толик, ладонью прижав к уху мобильник, идет в примерочную и на ходу бросает продавщице: - Вам идет синий цвет. И тут же в трубку: - Тебе идет синий цвет, детонька, бери однозначно синюю блузку. Вы не бывали у Толика дома? Там все чисто, почти пусто, только необходимая мебель, но стильно. А вот стены в хаосе – увешаны фотографиями, где Толик запечатлен в обнимку с какими-то тетками в цветастых платьях, фотомоделями, известными певицами, со смешными девчонками-подростками. Еще повсюду стопы фотоальбомов со снимками приотельных вольеров Египта или Турции, на фоне которых хозяин квартиры тоже в обнимку – с обслугой, мальчиками-спасателями, стриптизершами или толстопузыми соотечественниками. Толик уверяет, что со всеми, кто на фотках, дружит. Я верю. Безоговорочно. Ибо телефон неумолкающий это подтверждает. Новогоднее безумие в городе: люди-елки, люди-коробки, люди-авоськи повсюду, не скрыться от них, не спрятаться, толкаются, очередятся в магазинах у прилавков и касс. Толик с пакетами среди них. - С наступающим! – кричит он в трубку и кивает мне, мол, и тебя тоже. Киваю благодарно. - Кому столько подарков? – спрашиваю, уже не обращая внимания на то, что Толик с кем-то болтает. Если ждать свободной минутки, чтобы вклиниться в разговор, то помрешь от голода или разрыва мочевого пузыря, или превратишься в мумию. - Машке, Ленке, Сереге, Ольке, Лехе… - перечисляет он. - Ты в этот Новый год работаешь? Он мотает головой. - Нет?! Как это?! - Апельсины лучше бери на рынке, - отвечает он в трубку. - Я отдыхаю, - это Толик уже мне докладывает. - Все достало, взял тайм-аут. Отмечу в дружеском кругу. На следующий день Толик улетел в Сочи, еще перед Новым годом сделал себе подарок – купил у старого приятеля яхту, о которой давно мечтал, и теперь решил отметить это дело. Утром второго и я прилетаю к нему обмыть материализовавшуюся мечту. С трудом нашла причал. Снега на пляже нет, но море темное, словно с черно-белой старой фотографии, а яхта, водруженная на рельсы, стоит на берегу. С опаской перебираюсь по трапу на палубу - высоко. В каюте тесно, но не от гостей, просто тесно. Кровать, столик, привинченный к стене, и стул занимают все пространство. А на стенах уже знакомые фотки, где Толик в компании всевозможных людей. Он же сидит на кровати и пялится в малюсенький доисторический телевизор. В углу и под столом не распакованные пакеты с продуктами. - А где же пиплз? – удивляюсь я. - Пиплз хавает в семейных кругах. - А ты звал хоть кого-нибудь? - Звал, - обреченно отвечает Толик. – Никому не нужен я, даже с белой яхтой. - Ну, почему же, мне нужен, я же прилетела. Я сажусь рядом с ним на кровать, вытаскиваю из пакета шампанское. Толик обнимает меня по-дружески: - И что я расскажу об этом Новом годе? Представляешь, первый раз решил на все забить, отметить с друзьями. - Он вздохнул. - Расскажи, что отметил его с шикарной девицей. Толик сомнительно хмыкнул. - Да, на шикарную я не тяну, согласна, - грустно улыбаюсь. - Я не к тому, - отнекивается он. – Ладно. Расскажу, как я с тобой… - Нет, вот об этом не надо. Номер пятьдесят два я не буду. - А сто два? - Тем более, - улыбаюсь. - Хорошо, будешь самой. Единственной. - Уговорил, - соглашаюсь я, вручая ему бутылку шампанского. Мобильник Толика лежит на столе. Неподвижно. С темным экраном. Мертвый. Достаю из своей сумки коробку с гарнитурой, говорю: - Подарок тебе. Он берет. - Спасибо, конечно, - грустно улыбается. - Мне проще вшить это в мозг. - Угу, - киваю, расставляю стаканы. – Ты уже не изменишься, противный! - Тогда чего ты прилетела? – откупоривает он бутылку. - Людей надо любить такими, какие они есть. - А ты меня любишь? - Ужасно ненавижу, - смеюсь я и закрываю уши руками. Хлопок. Струя вырывается из бутылки. Яхта чуть покачивается от сильного морского ветра вместе с телевизором, фонтаном шампанского и нами двоими, точно не стоит замотанной тросами пленницей на берегу, а уплывает все дальше в открытое море. Вроде меня не укачивает, и не пьяна, но что-то происходит со мной непонятное. Посылаю запрос в мозг – объясни! Он чудит и выдает мне иероглиф за иероглифом. А в моем сердце новый пассажир. Я все больше это чувствую, придвигаясь к Толику. Запах от его тела такой родной, словно мы знакомы миллиарды лет – с тех пор, как я и он появились на Земле.
Окно Я открыла окно в лето и увидела твои глаза. В них бурлила Амазонка, сверкали льды Антарктиды. Стеклышки калейдоскопа перемешивались, и менялся узор – вот солнечный Сингапур, а вот необитаемые острова Атлантики. И вдруг закружил листопад, потом замерзли дожди и посыпались на землю льдинки. Я брала зонт, бродила по мокрым улицам, лица прохожих растворялись в толпе, машины ослепляли фарами. Где-то там, глубоко в твоих глазах, я отыскала дом, в нем тоска завывала в трубах, тишина продрогла, и я ушла, мне там было слишком тесно и холодно. Я долго не открывала окно. Краска облупилась на нем. Но однажды я содрала чешуйки с рам, как воспоминания, и покрасила окна в модный нынче индиго. Солнце все чаще стало заглядывать ко мне по утрам на чай, капель напрашивалась в гости, барабаня по подоконнику. И я открыла окно. Там был апрель.
|
