АрлекинСколько раз я обещала себе завязать. Сколько раз клялась мужу – все, последние гастроли. Звездой мне уже не стать, причин несколько: отсутствие продюсера, больших денег, шикарной внешности, сговорчивости, да и возраст уже за 30. За окнами автобуса зеленые поля, а в лесу все еще лежит снег, зима упорно не сдается. И я. Еду в небольшой городок с концертом от филармонии. Звезды не ездят во всякие там Задрюпински. А что, в маленьких городках тоже люди обитают, им, как и жителям мегаполисов, необходима смена декораций и острота ощущений. Сегодня я сижу в отдалении от всех артистов, они смеются, показывают картинки в телефонах, обмениваются мелодиями, продумывают, как эффектнее выйти на сцену. Я же утром узнала о кончине своей бабушки. Никому не говорю об этом. Своих коллег мало знаю. И так каждый раз – новый концерт, новые артисты. Поэтому никому нет дела до личных проблем. Я очень любила бабушку, но поехать на похороны не могу, всю неделю – концерты, большинство номеров в программе мои. Вот и не смогла отказаться, организатор гастролей не успел бы так быстро отыскать другого исполнителя. Ответственность берет верх над чувствами. А впрочем, близкие перестали на меня обижаться – все праздники и выходные я пою. Что поделать, таков мой мир. Родные понимают – иначе жить я не смогу. Сцена - это болезнь, зависимость, с которой нельзя слететь в один миг, как с иглы. Можно только излечиться, если сам больной того хочет. А я не хочу. Пока не хочу. Бабушка умерла, я не провожу ее в последний путь, потому что еду в какие-то там Дальние Запупени. Меня ждут те, кому необходимы мои песенные откровения, и эти люди еще живы. Вечером выхожу на сцену. Полный зал. Зрителям маленького города по большому счету все равно, кто перед ними – мега-звезда или я, никому не известная певица. Главное, что про них, живущих вдали от цивилизации, не забыли и приехали дарить радость и праздник. И я их люблю. За простоту, искренность. За все эти «спасибо» и «приезжайте к нам еще». За детские рисунки, что дарят вместо цветов потому, что цветы дорого стоят. За кулисы приходят зрители, иногда за автографами, осторожно дотрагиваются до меня, при случае делятся переживаниями, жалуются на жизнь и нередко говорят: «Вы прямо за душу взяли, когда пели. И жить стало легче, зная, что я не одна такая со своей бедой». Всем кажется, что я пою про их судьбу. После концерта, как правило, работники ДК приглашают за стол. Собрали, что могли: картошечки кругляшом, свои огурчики маринованные, соленые помидоры, вареную колбасу, сало, чай с «Коровкой». Хочется посидеть с артистами-то из области, водочки выпить. Как же! Для них мы все равно знаменитости. А уж после третьего стакана оказывается, что мы обыкновенные люди, и проблемы те же – мужья, жены, болезни детей… Работники ДК пьют с артистами на брудершафт, расслабляются. Значит, жизнь в порядке, если уж ого-го какие артисты не застрахованы от катаклизмов судьбы. Я не пью много, пока никто не видит, разбавляю водку водой. По душе проехался грейдер и ободрал все, до крови, сгреб воспоминания о бабушке. В голове не умолкает колыбельная, что она пела мне на ночь «Спи, моя радость, усни, в доме погасли огни…». Бабушка болела год до смерти и все ждала моего приезда, хотела повидаться. И я обещала - приеду, но свадьбы, концерты, гастроли, семья… Не успела. - А что вы грустите? – поинтересовалась директор ДК. – Устали? На сцене-то вон как красиво улыбались. Давайте-ка еще грамм по пятьдесят? - Да просто спать хочу, - говорю. Кому тут интересна история про мою бабушку? Люди умирали, умирают и будут умирать. - А как вы справляетесь с горем? – спросила меня директор. – Ведь бывает же и у вас горе? - Я пою, - ответила я.
Свадьба в самом разгаре. Тамада опять вытащила гостей танцевать. Хреновая тамада, уже на ногах не стоит, пьяна до омерзения! И когда только успела? Да и гости тяжелы на подъем, все куда-то разбредаются, играть не хотят. Вот и приходится объединять их на танцполе. Пою уже часов пять подряд. В перерывах выхожу в туалет, запираюсь в кабинке и реву. С мужем рассорились окончательно, хоть беги в ЗАГС за разводом. Да еще задержка две недели. С утра три теста подтвердили беременность, завтра ко врачу идти. Боюсь. Жить негде, квартира съемная. Муж требует работу сменить, не понимает, что сцена – это аппарат искусственного дыхания, к которому я подключена. Сказал – или семья, или работа. Вот как тут ребенка рожать? В кабинку туалета стучат. Промакиваю глаза салфеткой. Открываю дверь: подружка невесты стоит, ревет, девчонки успокаивают ее. Везет же, простым людям можно реветь, сколько хочешь, а мне нельзя, нужно петь, ведь плачущая, даже от души, певица никому не нужна. И я иду на сцену, беру микрофон, еще проигрыватель включить не успела, как гости выскакивают на танцпол, требуют веселья. - Завидую вам, артистам, - говорит мне на ухо один из гостей, забравшийся на сцену, чтобы поздравить в микрофон молодоженов, - у вас не жизнь, а вечный праздник! Не то, что у нас, простых смертных, каждодневная каторга - с восьми до шести. Я улыбаюсь. И снова пою. Под конец торжества заряжаюсь от всеобщего счастья. Это моя доза.
Перед сольным концертом в ночном клубе меня и ребят ди-джеев, с кем вместе делали концертную программу, везут на радио. Чувствую себя пассажиром корабля во время качки. Два месяца беременности, конечно, ерунда, однако штормит иногда. Радиоведущий откатывается в кресле к стене, кладет ноги на стол: - Смотри, «Вранглеры» се прикупил вчера за три штуки на распродаже, круто, да? Джинсы, как джинсы, а у меня голова раскалывается. Погода меняется. Вчера было плюс 20, сегодня пять градусов тепла. А беременные чувствительны к перепадам погоды, табачному дыму и грубому обращению. В пепельнице догорает сигарета, глаза тут же слезятся, наушники не регулируются, спадают с головы, радиоведущий нервничает, пытается посадить меня как-то по-другому, все бесполезно, наушники снова падают на стол. Тогда он несдержанно рычит на меня. В такие моменты жалею, что не знаменитость, а то разнесла бы всю эту радиорубку матерным ураганом. Или пусть меня стошнит прямо на «Вранглеры». В эфир запускается реклама. Секунды пошли: раз, два, три… - Добрый вечер всем, кто присоединился к нам! А у нас в гостях пока что малоизвестная, но талантливая певица… - представляет радиоведущий и спрашивает: - Как настроение? - Замечательное! – улыбаюсь я. Вечером выхожу на сцену ночного клуба. Прожектора светят в глаза. Публика меня видит, а передо мной лишь клубы тумана от дымомашин. Задыхаюсь от сигаретного дыма, вытяжки плохо кондиционируют воздух. Голова кружится. Страха нет, лишь немного волнения, но за 20 лет певческой карьеры я научилась с ним справляться и даже получаю от мандража наркотическое удовольствие. Слышу аплодисменты, и как выкрикивают мое имя из зала. Зрители ждут, требуют моих песен. Надо же, не ожидала, что столько людей пришли для того, чтобы послушать и увидеть именно меня! Динамики содрогаются, выбрасывают музыку, которая заглушает публику. Тошнота опять подкатывает к горлу, голова вот-вот лопнет. Может, у меня температура? Немудрено, ведь вчера был концерт на уличной эстраде, пришлось три часа проторчать на ледяном ветру. Но сейчас, хоть умри, но уйти не могу, столько людей зависит от меня. И я, прежде чем запеть, подхожу к стойке, беру микрофон и улыбаюсь. Моя улыбка, мой голос, моя душа – не принадлежат мне, пока я на сцене. Это товар, за который мне платят деньгами, признанием и любовью. А на них я покупаю свое счастье.
|
