Тысячи километров иллюзийЯ влюбилась. Не впервые, конечно. Мишенью Амура я становлюсь легко и часто. Но на этот раз все было серьезно, просто какая-то болезненная привязанность - два года мучений и слез, истерик и вспышек восторга. Звали возбудителя любовной инфекции, поразившей меня, – Тим. Ничем не примечательная история: познакомилась я с Тимом в ресторане, в котором пела, и куда он часто приходил ужинать, когда прилетал в Россию по делам фирмы, а жил Тим в краях Леди Свободы, в Нью-Йорке. Каким он был? Да таким, как и все мужчины из девчачьих грез. Сначала мы улыбались друг другу при встрече, затем перебрасывались фразами приличия: Здравствуйте! Как дела? Потом перешли на дружеское «привет». Кстати, Тим отлично говорил по-русски. А уж после, совершенно незаметно как, наши души зацепились друг за друга. И по правилам любовной истории последовали: долгие полуночные беседы за барной стойкой, провожания, вздохи под неоновым небом, наши тени на асфальте, держащиеся за руки; поцелуи на мостах, в лифтах и номерах отеля… В общем, любовь. И все такое… Вскоре я поняла, что пропала совсем – жизнь без Тима скучна, ничтожна, однобока. Показалось, аналогичные чувства возникли и у него… Нам было здорово вместе. Как же! О вкусах мы не спорили, так как слушали одну и ту же музыку, обожали одно и то же кино, тащились от итальянской кухни, предпочитали одеваться в «Next», мечтали о доме в колониальном стиле… И, если бы наши мысли можно было измерить, то они совпали бы с точностью до миллиметра. Когда Тим был в Америке, мы общались в основном с помощью телефона и электронной почты. И, чем дольше мы не виделись, тем чаще случались ссоры. Тогда я писала гневные письма, или кричала в трубку это извечное женское «ты меня не любишь!», и зарекалась больше не заводить междугородних любовей. Тим советовал не беситься и отправлял меня к психотерапевту. Я же плакалась своей близкой подруге Марго, та с видом психоаналитика, владеющего универсальным ключом ото всех шкафов со скелетами, спокойно изрекала: «Ерунда какая! Помиритесь ишшо». В сердце постоянно штормило, порой цунами моих чувств выплескивалось наружу и накрывало Тима с головой, он даже как-то сказал, что хочет купить себе спасательный жилет. Приближался день моего рождения. Тим обещал какой-то невероятный сюрприз, но вдруг пропал. Я посылала письмо за письмом, однако послания пропадали в сети без ответа, словно бы их тут же проглатывал виртуальный паук. На звонки тоже никто не отвечал, трубка депрессивно гудела. Сколько слез безысходности было пролито на плече Марго, хоть жилетку выжимай. Она сначала успокаивала: ну, подожди, мало ли, дела какие у парня. Потом убеждала: не переживай, он все равно человек не твоей породы. И, наконец, хладнокровно прогнозировала: все, он больше не появится, забудь о нем. Но мы всегда оправдываем тех, кого любим - таких замечательных, уникальных, в общем, самых что ни на есть лучших в этой вселенной и во всех ближайших космосах. Не иначе, как случилось что-то трагическое – думала я и не находила себе места. А тут еще ко всему 11 сентября. В новостях по телевизору показывали, как горели, а потом стремительно рушились небоскребы-близнецы в Нью-Йорке. Я умирала вместе с ними - Тема работал в Северной башне Всемирного торгового центра. Когда Марго, возвращаясь с работы, обнаружила меня в полумертвом состоянии на площадке у своей квартиры, она сказала: - Все, хватит закатывать себя в асфальт заживо, летим в Нью-Йорк. Полетели в Большое яблоко мы не скоро. Я не помню, что происходило до получения визы, но не забыла молчание Тима. И вот мы в небе над Нью-Йорком сидим рядом – невменяемая амеба, замученная бессонницей, и Марго, восторгающаяся небоскребами: - Смотри, смотри, железобетонные сталагмиты! - Да ты поэт, - вздыхала я. В аэропорту нас встречала давняя знакомая Марго, Лена – крупная, полная женщина за 50, в мятых брюках и огромной футболке - прямо настоящая американка. - Соболезную вашей трагедии, - сказала я. Лена неожиданно выдала: - Да так и надо этим америкосам, а то зажрались. Как оказалось, Лена, хоть и прожила двадцать семь лет в Нью-Йорке, так и осталась в душе русской, Америку она ненавидела от Вашингтона до самых до окраин, просто ей уже не к кому было возвращаться на родину, в Россию. По дороге на Брайтон-бич, в такси, она рассказывала о своих бывших мужьях – американцах, и ругала их на неформальном русском так эмоционально, что я немного развеселилась. - Они тут все обрезанные, не только евреи. Сволочуги! – размашисто жестикулировала Лена. – И мозги у них такие же обкромсанные с рождения. Лично я ничего не имею против американцев, но, как мне показалось, возражать Лене - опасно для здоровья. К дому сердитой жительницы Нью-Йорка мы добрались уже затемно, отправляться на поиски Тима не имело смысла, пришлось дожидаться утра. И снова бессонная ночь. В окне виднелись опоры виадука, но даже монотонный шум проходивших по нему поездов не смог убаюкать меня. Утром аромат кофе и поджаренного хлеба витал по дому, но было не до завтрака. Захватив блокнот с адресом Тима, все еще в полубессознательном состоянии я выскочила на улицу, поймала такси и отправилась в Квинс. Господи, пусть только с Тимочкой все будет в порядке! По дороге меня подташнивало от волнения, болел живот, кружилась голова. Такси застряло в пробке, было душно, кондиционер в машине не работал, кэбби открыл окна, впрочем, и это не помогло, с улицы нахлынул запах пропекшегося бетона и асфальта. Я не выпускала из рук мобильник и все набирала номер Тима: возьми, наконец, трубку, пожалуйста, умоляю, ну же… А сердце как будто поднималось лифтом по трахее к горлу. И вот, такси свернуло на улицу, где прилипли друг к другу одноэтажные, в основном белые, небольшие домики, обитые сайдингом, с лужайками и вязами у дороги. У серо-голубого дома кэбби остановил машину и сказал: - Приехали, мисс. Вас ждать? С английским у меня проблема – школьный курс, да и все. Но этого хватило, чтобы сконструировать ответ: - Да, подождите немного. Сверившись с адресом на почтовом ящике и в блокноте, я нерешительно подошла к дому. Не помню, как нажала на звонок и ждала, мне казалось, что от страха тело мое сжалось до размеров бактерии. На пороге, за дверью с москитной сеткой, появился Тим… Наверное, я умерла на несколько секунд, а потом воскресла, чтобы увидеть за спиной Тима девушку с грудным младенцем на руках. Она сказала что-то по-английски, сюсюкаясь с ребенком. Но я не пыталась разобрать сказанное и смотрела на ошеломленного Тима. Вот же он, стоит передо мной, любимый, и нет больше тысяч виртуальных километров между нами. Но, тем не менее, под ногами пропасть. Тим чужой, с обручальным кольцом на левой руке. Небо высасывало душу из тела в нереальную синь, чтобы потом трансформировать ее в облако. И я бы уплыла, охотно, без промедления, как можно дальше отсюда. Однако тело не двигались, мозг снова и снова приказывал ему идти, орал, взрывался. Я стояла. Девушка опять что-то сказала и плечом толкнула дверь, видимо, приглашая меня войти. Ребенок заплакал. Наверное, программа в мозгу перезагрузилась, я развернулась и направилась к дороге. - Куда же вы? – крикнула вслед девушка. Не помню, как открыла дверь такси, как села, почему-то вдруг назвала адрес - Таймс-сквер, не помню, как рядом очутился Тим, и машина поехала. Он был близко, я слышала его дыхание. Я же, не дыша, сказала: - Я боялась, что ты умер. - Просто ребенок родился, ну, ты понимаешь, колики, плач, бессонные ночи. Бессонные ночи… как мне это знакомо. - А ты… ты все такая же красивая. - Давно женат? – спросила я и не узнала свой голос, бесцветный, искусственный, таким говорят терминалы по оплате мобильной связи. Тим нервно стучал кулаком по стеклу. - Пять лет. - Зачем врал? - Ух, ты, прямо, как на допросе! - попытался улыбнуться он, губы дрожали. - Для чего привязал меня к себе? Я ждала, как последняя дура на Земле, ждала, что он скажет: потому, что я тебя люблю. Но Тим ответил: - Мон забеременела, мне пришлось жениться, у нас все было не так гладко, ведь я не любил ее, а потом… потом второй ребенок… А ты… ты появилась в моей жизни так неожиданно, как… первый снег на Рождество, он здесь, как чудо, ты знаешь… Ты стала моей отдушиной, антрактом в этой гребаной семейной жизни… - Да уж, тот еще спектакль ты разыграл, - произнесла я, силясь сдержать слезы. - Прости… - выдавил он. - За что? Спектакль-то вышел хреновый. - О чем ты? – не понял Тим. - Ружье не выстрелило. - Какое ружье? - Твоя любовь, Тим, которой на самом деле не было. Остановите машину, - попросила я водителя и сказала: - Уходи, пожалуйста, и не беспокойся. Ты приручил меня, но за это не в ответе. Я надеялась, что он еще немного посидит рядом, как-то повинится, попросит о свидании, наконец, встанет на колени и даже расплачется, потом выйдет из машины и побежит за ней вдогонку, и будет кричать что-то вроде: ты – единственная, кого я по-настоящему любил. Мы, женщины, склонны к офигенно-нереальным фантазиям. Тим же выбрался из такси, ни слова не говоря. - Ну, что, едем? – поинтересовался кэбби. Я кивнула. Оглянулась – мужчина моей мечты возвращался к своему дому, отдалялся, уменьшался, еще и еще, и, наконец, превратился в точку. В тот момент мне хотелось, чтобы Тим погиб вместе с башнями Всемирного торгового центра, но, увы, те, кого мы любим, не умирают. До тех пор, пока мы сами живы.
Лиля Бамс-c… Вот ё-моё, банка с кофе рассыпалась. Как некстати. Придется хлебать кипяток. Можно, конечно, и чай заварить… Нет, ненавижу чай. Вечно эти чайные пленки и ободки на кружке, что остаются после. Как следы от высохших горных озер на стенах пещер. Нужно бежать. Скорее. Опаздываю. Лиля уже спускается по лестнице. Всегда ровно в семь тридцать. По ней можно часы сверять. Она живет на двенадцатом, я на пятом. Каждое утро, вот уже почти два года, мы бегаем вместе в скверике. А познакомились в подъезде. Случайно, конечно же. Я выходила из лифта, а девушка в спортивном костюме гремела ящиком для почты. - Никто не пишет, - грустно удивлялась она. – А раньше ящик по швам трещал от писем. - Это вы мне? – в свою очередь удивилась я. Странная девица. Разговаривает с пустым ящиком. Она обернулась. Миленькое личико, глаза узковаты, но зато цвет обалденный – январское небо в ясный день. - Тоже бегаете? – спросила она, оглядев мой беговой прикид. - Угу. - И я. Можно к вам присоединиться? Так веселее. А то вечно бежишь одна, как мамонт по тундре. Я улыбнулась: - Мамонты вымерли. - Один остался, - усмехнулась она. – Меня Лиля зовут. Я задумалась. В Москве я недавно, но общения мне хватает. И так все вечера на телефоне вишу – подружки там всякие, случайные амуры, что номерочек мобильного в метро выпросили. Днем в офисе болтология с клиентами – вот вам 5 звезд на Кипре, а вот 4, но за ту же цену на Мальдивах. Выбирайте, дорогие. И так с 10 до 18. Утро – единственный кусок времени, когда я могу, наконец, побыть одной. Во время бега хорошо думается. Можно по сторонам поглазеть. Город просыпается. Точно снимает вуаль сумерек. Проступают краски, звуки. Каждое утро я была с городом наедине. Полный интим. Но Лиля посмотрела на меня так, будто я единственный человек, которого она встретила после долгого скитания по опустевшей Земле. - Ладно. Бежим вместе, - согласилась я. – Меня зовут Наташа. Можно просто Таша. - Спасибо. Только мне нужно успеть в больницу. - Вы там работаете? - Да. - Врачом? - Нет. - Медсестрой? Лиля засмущалась. - Что-то в этом роде. Помогаю людям. С тех пор мы не расставались. Бегали в любую погоду. Когда было холодно и слякотно, Лиля согревала меня улыбками - огромными, искренними. Кажется, раздень ее – никто не заметит наготы, все будут смотреть только на ее улыбку. Я и не помню, как привязалась к Лиле. Со временем она стала моим психоаналитиком и живой кладовкой с секретами, энциклопедией с ответами на все вопросы. Все, что случалось со мной днем, все, что беспокоило меня, не находило решения, я с нетерпением вынашивала до утра, чтобы выдать Лиле на дешифровку. Как легко она справлялась со всеми жизненными иероглифами! И почему мы не познакомились с ней раньше? Ох уж эти многоквартирные высотки! Проще в космосе отыскать братьев по разуму, чем встретить соседа по лестничной клетке. Каждый раз после пробежки я возвращалась домой – принять душ, переодеться. А Лиля бежала в больницу прямо в спортивном костюме. Вечером она мне не встречалась. Говорила, что работает допоздна. Сколько было попыток с моей стороны затащить ее к себе в гости или в кафе. Бесполезно. - Прости, я очень занята, - с неподдельным сожалением в голосе отмахивалась она. А телефона, как она утверждала, у нее не было. - Телефоны, мобильники! Повсюду звон, реалтоны! Мир изуродован радиоволнами и проводами. А тишину теперь записывают на диски и продают! – возмущалась она. – Кошмар! Настоящей тишины нет нигде. Я бы отключила все звуки. Может, тогда бы мы смогли услышать любовь. Нет уж, никаких звонков! Странно. Но всякое бывает.
Сегодня мы бежим по осеннему скверику. Свежо. Ветер навстречу, нагло впивается в щеки и губы. Ему можно. А вот мужчинам, что попадаются навстречу, остается лишь тоскливо пялиться на наши буфера и оборачиваться. - Взгляд гейши, - смеется Лиля и еще больше расстегивает молнию на груди, - и они наши. Все до одного – от дворника до президента. - Помнишь, я рассказывала тебе про парня из нашей фирмы? Про Эдика, – напоминаю ей. Она бежит вровень со мной. Кивает. - Вчера он осмелел, наконец, и пригласил меня на ужин. - Ты не пойдешь, - даже совсем не задыхаясь, заявляет Лиля. - Это почему же? – не поняла я. – Пойду. - Нет. На ужин-то ты пойдешь, но не с Эдиком. - Почему это? - Эдик явно тебе не подходит. Ты сама говорила, что он эгоист, надменный бронтозавр. - Да это я от злости, что он на меня не смотрит, - оправдываюсь я. - Нет, Эдик – не тот, кто тебе нужен, - настаивает Лиля. - Да почему же? – обижаюсь. - Эдик – тот, что зимой и летом носит черную джинсовую куртку? Останавливаюсь. Лиля оборачивается: - Догоняй. - А ты откуда знаешь? - У него проблемы. Трехминутная готовность. Отсчет пошел, - она смеется. - Не пойму, о чем ты? - Ну, Таш. Соображай. Ну… Постельные проблемы. Быстрый стрелок. И лечиться явно не станет. - Ты с ним встречалась? – удивляюсь. Подруга мотает головой. - А-а… - задумываюсь я, - очевидно, он лежал в той больнице, в которой ты работаешь? Лиля только улыбается в ответ. Улыбчивая вспышка – и тусклый сквер освещен на пару секунд. - Послушай, - преграждает она дорогу и бежит задом, - если ты вообще хочешь пойти сегодня на ужин хоть с кем-нибудь, пожалуйста, надень свое белое пальто. Пли-из… Глаза Лили теперь, как у приблудной собаки, что бежит за прохожим и умоляет взглядом взять ее с собой. - А если не надену? – удивляюсь я просьбе подруги. Она загадочно пожимает плечами. - Засиделась ты в девках, Таша. Машет мне рукой. И убегает. Через перекресток. Потом постепенно исчезает в подземном переходе. Пропадает в метроизмерении. А я поворачиваю домой. Как ни странно, слушаюсь Лилю. Облачаюсь в белое пальто, новое, только вчера из магазина. И бегу на работу. Ну, думаю, спасибо, Лиля, что про Эдика мне рассказала. А то мучайся потом всю жизнь. Да и не нравится он мне так, чтобы увидеть его – ах – и с катушек. Душ Шарко из грязи отбросил меня на шаг назад. Прохожие, что стояли рядом, завозмущались, побросали вслед удаляющемуся «пежо» пики ругательств. - Понакупали права и дорогие машины, вот и ездят, как уроды, - сказал кто-то из толпы. - Наверняка девка за рулем, - раздался еще голос за спиной, - насосала, небось, на машинку-то. - Лучше бы мозги себе вшила, - присоединилась я к дискуссии. Ну, Лиля, подружка, спасибо тебе. От всей человеческой души. Мое пальто теперь, что шкура леопарда-бомжа. Настроение ушло на минус.
Весь день в тоске по пальто. В химчистку. А если не поможет? Грязь-то в Москве ядовитая. А пальтишко недешевое. Убейте меня, пристрелите. Придется новое покупать. А это значит – месяц диеты на крысах. Да. Только мышеловок не хватает. Ничего. В подвал спущусь, так наловлю. Вам-то смешно-о. Казёл на «пежо»! Что б ты в пункт ГАИ врезался! В обед ко мне подошел Эдик. Сел напротив, ноги расставил – типа, не сдвигаются из-за артефакта в ширинке. Улыбается, того гляди, улыбка за пределы лица расползется. Нет, не урод, конечно. Милый. Слегка. Да мужчине и не обязательно быть принцем заморским, да распрекрасным. Главное что? Н-да. С главным как раз и проблемка. - Про ужин не забыла? – подмигнул Эдик. Наверное, стоит с ним сходить. Я ж не тьма деревенская, чтобы верить предсказаниям. С пальто-то вон как вышло. Хотела кивнуть Эдику, но вдруг закололо в груди. Впрочем, мягко сказано – закололо. Неимоверно резкая боль. Точно кто-то незаметно оплодотворил мои легкие Чужим, и теперь эта тварь прорывалась наружу. Я схватилась за грудь, а Эдик продолжал улыбаться. - Кажется, у меня сердце, - простонала я. – Есть валидол? Он пошарил в карманах, но, похоже, больше для важности. Достал две пачки с презервативами. - Какие на вечер прихватить? С пупырышками или классические? – спросил он на полном серьезе. - Комаров, мне плохо. У меня сердце. Он пересел ко мне на стол, нагнулся: - Смирнова, ты чё? Хорош ломаться. Не хочешь пойти, так и скажи. Давай лучше массажик сделаю, мож, полегчает? - Придурок! Мне пло-о-хо! «Скорую»!
Кажется, я упала в обморок. Когда пришла в себя, то обнаружила, что лежу на диванчике в кабинете босса. Он присел на краешек дивана. - Ну, ты и напугала нас, Смирнова. Беременная что ли? - Тьфу-тьфу-тьфу, Андрей Константиныч. - Тогда спишь мало. Вы, молодежь, поди, все по ночным клубам шастаете? - Не, я… нет. - Вот тебе валидол, под язык положи, - босс щелкнул он упаковкой с таблетками. - Голова кружится? - Нет, вроде. - Иди-ка ты домой, Смирнова. Отдохни. А завтра ко врачу. Я разрешаю. - Но я нормально себя чувствую, - возразила я. - Сегодня нормально, а завтра – инфаркт. Иди. - Спасибо, Андрей Константиныч. Собрала вещи. Прошла мимо Эдика. Он рассказывал клиентам, как рыбачил на берегах Адриатического моря. На меня не взглянул. Ну, и рыбачь себе дальше, Трехсекундная готовность. Только второй час, а я на свободе. Иду по улице. Солнце в каждом капоте, перекатывается по стеклам автобусов. Мне бы радоваться. Но пальто… Хорошее настроение превращается в реквием. Смотрю в витрины - за ними манекены, разряженные в бренды. А вот как раз и верхняя одежда. Вот это пальтишко ничего. Особенно цена. И ведь знают же глаза, куда смотреть! Лучше уж закройтесь ставнями. Такую сумму мне не потянуть. Эх, Лиля, Лиля… И зачем я тебя послушала! - Присматриваете новое пальто? – услышала я голос с тембром Адриано Челентано. Рядом стоял мужчина, не слишком высокий, но весьма симпатичный. С глазами, такими же, как его рубашка – брусничными. - О-о, да вы жаркий, - ответила я. – Все-таки октябрь на дворе. А вы без куртки. - Да я на машине, - он кивнул в сторону. Я оглянулась – «пежо». Серебристое. Уж не то ли самое? Нервы ощетинились. - Вы проезжали утром мимо метро «Петровско-Разумовское»? – спрашиваю. - Да. Это я вас обрызгал, - не смущаясь, заявляет он. – Надо же, совпадение! Я тут… и вы… Увидел вас сейчас из машины и вышел. - Зачем? Хотите грязь отчистить? – подняла я полы пальто. - Ножки у вас ничего, - нагло заметил он. - Не увиливайте от ответа. - Просто хотел извиниться. И помочь. - Извиняйтесь, - потребовала я. - Я на вокзал спешил. Мне друга нужно было отвезти. - И часто лихачите? - Редко. В исключительных случаях. - Ну, и как вы собирались мне помочь? - Могу купить вам новое пальто. - А вы миллионер? - Нет, я дизайнер. Ну, так что? Идем? – протянул он правую руку. Надо же, без кольца. Неужели свободен? - Куда это? – отодвинулась я. - Покупать новое пальто. - Для начала отвезите меня в химчистку. Если не поможет, то…
В химчистке мы уселись на диванчик и болтали, пока пальто отстирывалось в специальной машине, сушилось, и потом отпаривалось. За полтора часа общения мы сблизились, как это часто бывает, перешли на «ты», узнали имена друг друга. - Наташа. - Паша. И вскоре его имя хотелось катать в ладошках, как кусочек облака. Повторять. Паша придвигался все ближе, настолько, что уже можно было ощутить его тепло. У него свое дизайнерское бюро. Он придумывает интерьеры для квартир и домов. Он рассказывает, как рождаются образы. А я изучаю его лицо. Только полтора часа, а оно уже родное. Его не терпится потрогать, прикоснуться губами и узнать на вкус. Пальто вручается мне в целлофановом пузыре. Паша расплачивается и требует, чтобы я спрятала свой кошелек. - Может, поужинаем? – предлагает он. – Пальто, кажется, в порядке. Так что осталось возместить моральный ущерб. За ужином мы насмеялись так, что разболелись животы. Пока город одевался в вечер, пока улицы пустели, мы дожидались жаркого по-домашнему, пили сок. Паша за рулем, а я из солидарности. Между нами натягивались нити, переплетались, образовывали узоры, все теснее привязывая тела друг к другу. Души тоже соприкоснулись и пригрелись.
Когда подъехали к моему дому, Паша вдруг мистически умолк, заглушил двигатель, открыл дверь машины и помог мне выбраться. Губы близко. Холодок дыхания путешествует по шее. Не все сразу. Оставим поцелуи на десерт. На послезавтра. Или на завтра. Всю ночь не сплю. Скорей бы утро. Не терпится рассказать Лиле о Паше. И вдруг осознаю - как Лиля догадалась про новое пальто? Я ведь ей не сказала о покупке. Мистика какая-то! Утром специально вышла пораньше. Дожидаюсь Лилю у почтовых ящиков. Семь тридцать. Она спустилась. Растерянная, грустная. Но я первым делом спросила: - Как ты узнала? Про пальто? Оно же не лежало в твоей больнице, как Эдик. Лиля слабенько улыбнулась. - Эдик тоже не лежал в моей больнице. - Да брось заливать! Ты что, ясновидящая? Поначалу я разозлилась на тебя. Прости. Ну, думаю, подруженька, посоветовала пальто надеть. А меня грязью на перекрестке обдали. А потом… Лиля внимательно слушала, светлела, но прервала мой рассказ: - Я рада, что ты не одна теперь. - Да. Паша мне уже позвонил и пожелал доброго утра. А вечером обещал за мной заехать. Лилька, - я обняла ее, - Пашка такой классный. Что бы было, если б я тебя не послушала? Пошла бы с этим уродом Эдиком на ужин. Я вспомнила Эдика - презервативы с пупырышками или классические? Н-да, дружок… а натянуть-то ты их успеешь? Представила его почему-то в семейниках в горошек и передернулась: - Ужас. Лиля обняла меня. - Я переезжаю. - Куда? – почему-то испугалась я, в легкие, словно лифт, опустился холод. - Мне нужно. - Не понимаю, куда? Зачем? - Я не могу тебе сейчас все рассказать, - Лиля по-матерински погладила меня по голове. – Потом как-нибудь все объясню. - Скажи хоть – надолго? Она опять загадочно пожала плечами - в своем репертуаре. Посмотрела на часы: - У-у… мне пора. Бежим скорее! Во время пробежки я попыталась разузнать еще хоть что-нибудь о неожиданном Лилькином переезде. Напрасно. Тайна погребена под толстым слоем молчания. На перекрестке Лиля опять обняла меня и сказала: - Ты мне нравишься, Таша. Правда. Очень. Ну, наверное, я люблю тебя, по-женски, по-подружески. И что бы ни случилось, знай это. Я тебе доверяю. И нисколько на тебя не злюсь. Загадка на загадке. - Подожди. Может, нужно помочь, вещи собрать, погрузить? Но Лиля только махнула мне рукой. - Может, позвоню как-нибудь. И, как обычно, скрылась в подземном переходе.
Я весь день просидела пред бубнящим телевизором. Слезы заливали изображение. Как же я теперь буду без моей Лильки в этом огромном чокнутом городе? Стало очень холодно. Я не могла согреться. И главное, еще сильнее меня замораживала необъяснимость ее отъезда. Вечером заехал Паша. Он обнимал меня, чувствовал, что мне плохо и одиноко. Просто сидел рядом и молчал. Теплый и нежный. - Может, объяснишь, в чем дело? Уж не во мне ли? - Нет, что ты, - я в доказательство прижалась к нему, - просто подруга, близкая подруга, переезжает. И не говорит - куда. Точно в секретной организации работает. Ну, знаешь, как в кино, - тайное общество по истреблению вампиров. Мне ужасно будет ее не хватать. - Соболезную. А знаешь, - прошептал он мне на ухо, - я не стал вчера тебе говорить. Не только наша встреча – совпадение. Когда-то я тоже жил в этом доме. Я и моя жена. - Что? Ты женат? - Успокойся. Был женат. Вот женщины, вечно вы улавливаете то, что только вам важно. Почему тебя не удивляет, что я жил в том же доме, что и ты? – Паша заглянул мне в глаза. Его глаза залились сумраком. - Почему же, удивляет, - решительно возразила я. - Вот уж совпадение, так совпадение. Хочешь – не хочешь, а в чудо поверишь. - Точно чудо. Судьба, - констатировал он факт. - А твоя жена, она где? Надеюсь, ты разведен? – лукаво улыбнулась я. - Она умерла. - Прости. - Да не извиняйся. Ты ж не знала. Лучше я расскажу тебе все, чтобы потом не было неясностей. Паша поднялся и подошел к окну. - Мы жили на 12-ом. Видишь скверик? Там она любила каждое утро бегать. - Что? На 12-ом? А вот это уже не смешно. И даже не расчудесно. Я опрокинулась на спинку дивана, прислушалась: сердце разгонялось. Паша продолжал: - Ее сбила машина, на перекрестке, где я тебя обрызгал. Потом она долго пролежала в коме, в больнице. И там умерла. - Д…давно? – с трудом выговорила я. - Почти два года назад. Я с тех пор ни с кем не знакомился. Забыть ее не мог. - Ты любил ее? - Да. Я и сейчас ее люблю, но… - он вернулся на диван и обнял меня, - люблю, как приятное мгновение, как… солнце. Жизнь идет. Вчера тебя увидел, и… От тебя такое же тепло, как от нее. Такое редко чувствуешь в людях. Я вдруг понял, что снова смогу полюбить. - Постой, - перебила я. – У тебя есть ее фотография? Паша похлопал по карманам брюк, вытащил бумажник. - Извини, но по привычке ношу, - он протянул мне снимок. На фото улыбалась Лиля. Ярче солнца.
|
