Роль философии в формировании и развитии социально-гуманитарного знания

Если Александр Койре считал метафизику «строительными лесами» современной физической науки, то для социальных и гуманитарных форм знания это утверждение верно еще в большей мере, поскольку многие вопросы, решением которых занимаются эти науки, впервые были осознанно поставлены философией. Философии принадлежит заслуга не только формирования особого предмета и метода иссле­дования «наук о духе» (как еще называют социально-гуманитарное знание в отличие от «наук о природе»), но и разработки методологи­ческой базы, послужившей основой для дальнейшей дифференциации этой отрасли познания. Между тем наука и философия находятся в сложных отношениях (что вполне обычно между «близкими род­ственниками»). Существуют две позиции в отношениях между по­ложительной наукой и философией. Одна исходит от Огюста Конта: метафизика постепенно преодолевается позитивными науками и вско­ре должна совсем исчезнуть. Другая — от Пьера Дюгема: метафизи­ка — необходимый, но не достаточный момент всякого научного зна­ния (как видим, в обоих случаях ученые ограничивают свой интерес к философии одной метафизикой, которая, конечно же, не исчерпы­вает всего философского знания). Эту же идею Эрнст Мах сформули­ровал так: у всякого философа есть своя «домашняя» наука, и у каж­дого ученого есть своя «домашняя» философия.

Однако все эти философы под словом «наука» понимали в пер­вую очередь науки «естественные». В науках же социальных и гума­нитарных такого резкого противопоставления науки и философии провести нельзя, по крайней мере сейчас (как нельзя было провести четкую границу между философией и физикой еще в XVII-XVIII вв., когда физика понималась как «натуральная», «практическая» или даже «экспериментальная» философия). В структуру социальных и гуманитарных наук включены, помимо «чисто» метафизических, также и положения, имеющие только форму метафизических, но по содержанию к метафизике не относящиеся. Что это за положения и какую роль они играют в формировании и развитии социально-гу­манитарного знания?

На первый взгляд кажется, что все науки устроены одинаково. У них есть объект (материал) и метод, который превращает матери­ал в предмет и выстраивает из него научную концепцию. Но можно вспомнить, как коллега Галилея, профессор Падуанского универси­тета, отказался смотреть в телескоп и использовать его данные в ка­честве доказательства того, что Луна является таким же телом, что и Земля, поскольку в телескоп видны лунные горы. Чтобы этот опыт стал доказательством, нужна была удовлетворительная теория теле­скопа, которая объясняла бы этот новый вид опыта и которая не могла быть обоснована экспериментально. То есть был необходим пересмотр основных метафизических положений того времени, ко­торый Галилеем еще не был сделан. До того, как станет возможным провести какой-либо эксперимент, научная парадигма определяет, какие результаты этих экспериментов будут легитимны, а какие — нет и, более того, какие объекты могут быть признаны существую­щими, а какие — не могут (т. е. решается вопрос, какое исследование будет считаться «научным»). А такая работа может быть выполнена только философски.

Работа, подобная этой, должна быть выполнена и для социально- гуманитарной области знания. И не случайно, что в некоторых евро­пейских языках термин «наука» для этой сферы человеческого по­знания не применяется, ибо именно совокупность философских или метафизических положений может определить научный статус той или иной формы знания. Для того чтобы «науки о духе» отделились от философского знания, необходимо было разработать методоло­гию «наук о духе» и онтологию социальной и духовной реально­сти; нужно было решить, что и как исследуют эти науки. В самом деле, ведь многие развитые культуры никогда не задаются вопроса­ми о природе общества и его социальной структуре, о соотношении языка и мышления, не озабочены изучением истории чужих культур (да и своей собственной тоже) только потому, что не имеют проду­манных философских концепций, в которых эти вопросы первона­чально были разработаны. Для них эта реальность «невидима».

В чем же заключается специфика предмета и метода социально- гуманитарного знания? Этот вид знания является формой самосоз­нания. Науки о человеке представляют собой вид саморефлексии, т. е. в них человек перестает быть для себя чем-то единым и простым и расщепляется на субъект и объект. Человеческая сущность раз­дваивается. Поворотным для истории философии оказалось осозна­ние человеком факта собственной расщепленности, который Со­крат выразил в афоризме «я знаю, что ничего не знаю». Неслучайно история самопознания человека полна драматизма. Познать себя оказалось более сложным, чем познать мир. Такое положение дел поднимает множество философских вопросов и ставит множество философских же ответов, с которыми вынуждены считаться кон­кретные науки. В какие отношения способен вступать сам с собой человек-как-субъект, в какие — не способен, а в какие не должен вступать ни при каких обстоятельствах? Способен ли он до конца раскрыться самому себе? И что мешает это сделать? Возможно ли в таком типе познания найти соответствие «субъективного» и «объ­ективного»? С чем мы на деле встречаемся, когда исследуем объек­тивации человеческого духа? Каковы критерии истины в области социальных и гуманитарных исследований? К тому же все эти во­просы можно адресовать и самьй науке, которая является не только средством познания окружающего мира, но и одним из видов объек­тивации человеческого духа.

В случае с современной наукой, антропология, например, стоит перед не решаемой научными средствами дилеммой, а именно: с чем мы имеем дело, когда говорим о науке, — с культурно определен­ным феноменом, свойственным одной-единственной социальной формации, или действительно с наукой, с наукой как таковой? Оче­видно, что решить такого рода вопрос возможно только метафизиче­ски (или, говоря с «научной точки зрения», на этот вопрос нельзя дать однозначного ответа). Но все эти вопросы всегда так или иначе решаются тем или иным мыслителем либо ученым в зависи­мости от его метафизической позиции (взаимоисключающие при­меры: Освальд Шпенглер, для которого науки неотделимы от тех культур, в которых они появились, и Эдмунд Гуссерль, для которого наука является универсальным феноменом мышления «как тако­вого»).

Во многих современных антропологических науках вопросы фи­лософского или метафизического характера принято не рассматри­вать, поскольку очевидно, что дать однозначного ответа на них никог­да не удастся. Такова судьба «основного вопроса» антропологии — о переходе от природы к культуре; лингвистика не решает вопроса о происхождении языка (этот вопрос априорно «ненаучен» для линг­вистического сообщества, как ненаучен вопрос о вечном двигателе для сообщества физиков); социология считает метафизическим во­прос о том, что такое общество, в фольклористике «закрыт» вопрос о соотношении мифа и ритуала, об авторстве фольклорных текстов и т. д. Все эти вопросы не могут быть решены внутри самих гумани­тарных и социальных наук. В социальных и гуманитарных науках решение подобных этим философских вопросов служит критерием демаркации научных школ. Но от их решения зависит многое для самих этих наук. Эти вопросы имеют огромную эвристическую цен­ность. Их можно замолчать, но нельзя обойти. В зависимости от то­го, как они решаются, и с условием того, что они уже решены, фор­мируются направления исследований. Так, ответить на вопрос «Как возникают сходные сюжеты в фольклорных текстах различных куль­тур?» можно только метафизически, т. е. на него нельзя ответить эмпирическим образом. Ответить: «Возникают сами собой» или: «За­имствуются» — значит назвать себя приверженцем одной из фольк- лористских школ: эволюционистской или миграционной. Только по­сле этого можно будет работать с конкретным материалом. Причем любой другой ответ, кроме этих двух (например, что фольклорные тексты имеют сверхъестественное происхождение), вообще изверга­ет вас из сферы научного знания.

Методы, применяемые в науках о человеке, также требуют кро­потливой и тщательной философской разработки. Здесь возникают трудности и гносеологического, и этического порядков. Социально- гуманитарное знание есть познание единичностей, уникальных про­явлений человеческого духа, в отличие от знания естественнона­учного, ориентированного на познание общих законов безличной природы. А это требует и более тонких и чувствительных методов исследования. Единичность индивидуальна, а значит, интимна, об­ладает свободой воли, наконец, общечеловеческими и гражданскими правами, и может и не захотеть «раскрывать свои тайны» пытливо­му разуму. Поэтому вопросы этой сферы человеческого знания все­гда будут затрагивать и вопросы научной этики.

Основное методологическое затруднение наук о духе заключает­ся в том, что субъект исследования всегда сам принадлежит какой- либо конкретной культуре, которая имеет свои собственные правила обращения с «другим». Все мы, конечно, это прекрасно знаем, а, ска­жем, социальный антрополог — в особенности. Но при этом он дол­жен оставаться в некотором смысле «наивным сознанием» и забы­вать об этом своем знании. Ученый-гуманитарий должен забыть, что его знание является относительным и обусловленным не только при­родой истины, но и своей собственной культурой, что ему открыва­ется не «истина сама по себе», а он сам, своим собственным «я» включен в исторические и культурные процессы. Но эвристически ценной и эпистемологически необходимой для него будет такая философская позиция, которая ставит его в точку «абсолютного знания».

Метафизика не всегда вредна для положительного познания, а точ­нее, без нее познание невозможно. Когда мы закрываем глаза на фи­лософские вопросы, мы позволяем себе заблуждаться относительно их существенности и становимся обывателями, а не учеными. Говоря иначе, мы начинаем некритически принимать философию обыден­ного сознания. Занятия философией становятся спорадическими и случайными, а результаты этих занятий уходят в сферу бессозна­тельного и само собой разумеющегося. Так, попытки преодоления метафизических «предрассудков» в научном языке наиболее актив­но проводились логическим позитивизмом. Однако определенные постулаты, используемые Венским кружком, представители которо­го выступили инициаторами «войны с метафизикой», имеют вполне метафизический характер. Так, следующие положения из «мани­феста» Венского кружка имеют большее отношение к онтологии, чем к эмпирическим высказываниям: «Нечто является "действи­тельным", если оно встроено в общую систему опыта» или «То, что познание мира является возможным, основывается не на том, что человеческий разум накладывает на материал свою форму, но на том, что материал является определенным образом упорядочен­ным». «Система опыта» оказывается таковой, что в нее помимо «фактов» включаются также и предложения, факты речевой дея­тельности. Таким образом, безусловно, первая точка (и весьма бо­лезненная) проникновения метафизики в науки и наук в метафизи­ку — это язык.

Этим (поиском и устранением метафизических предложений из научного языка) вопрос о точках соприкосновения наук и метафизи­ки не исчерпывается. Эмиль Бенвенист весьма удачно и наглядно показал, что категории Аристотеля могут рассматриваться не как ка­тегории метафизики, а как категории грамматики греческого языка. В другом языке, не принадлежащем к индоевропейской семье, на­пример, в языке эве (нигеро-конголезская языковая семья), не толь­ко был бы другой набор философских категорий, но другим был бы и набор метафизических вопросов, поскольку в языке эве мы сталки­ваемся с совершенно иной, чем, скажем, в греческом или немецком языках, дистрибуцией глагола «быть». Здесь Бенвенист развивает на другом материале известную гипотезу Сепира—Уорфа. Бенджамин Уорф в работе «Наука и языкознание» дает пример гипотетической физики, которая могла бы сложиться у индейцев хопи, язык кото­рых не пользуется категорией грамматического времени. Безуслов­но, все эти работы являются не в меньшей степени философскими, чем научными.

Итак, социально-гуманитарные науки наполнены вопросами, разрешимыми только философскими методами. Это означает, что эти вопросы навсегда открыты для выбора позиции. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы всю эту работу выполняли философы, да это­го и не происходит. Однако по своей природе эта работа имеет фило­софский характер и требует определенного уровня философского образования ученого и знания истории философии.