Проблема генезиса социально- гуманитарного знания и его дисциплинарная структура

Сначала нужно определить, что мы понимаем под термином «соци­ально-гуманитарное знание». Для многих современных философских концепций (например, у Маркса и Ницше) любое знание обусловли­вается и определяется социальным бытием и является формой куль­турно-исторической идеологии. И язык, и предмет любого научного исследования опосредованы феноменами, которые сами могут стать объектами исследования социальных и исторических наук. Поэтому существует не только физика, но и социология физики, не только математика, но и история математики. Для гуманитарной науки, например, ключевой будет не проблема космогенеза, а генезис кон­цепта «природа», без которого современная физика была бы невоз­можна. То есть с формальной стороны предметом социально-гума­нитарного познания гипотетически может стать любой феномен че­ловеческой культуры, в том числе и сами методы, и концепты науч­ного исследования. «Методы научного мышления, — писали осно­ватели французской социологической школы Эмиль Дюркгейм и Марсель Мосс, — это подлинные социальные институты, возникно­вение которых может описать и объяснить только социология»^[134].

С содержательной стороны под социально-гуманитарным знани­ем принято понимать те науки, предметом которых будут всевоз­можные проявления человеческой культуры и которые немецкой философией определялись как «науки о духе» (в противоположность наукам о природе). На этом принципе основывается разделение наук у Генриха Риккерта (на науки о природе и науки о культуре), Виль­гельма Дильтея (мир истории и мир природы), Эдмунда Гуссерля (науки о фактах и науки о сущностях) и др. «Дух» может понимать­ся как в качестве индивидуального, так и в качестве коллективного феномена: в этих случаях мы имеем дело со знаниями, различными по типу, а не по сущности (условно можно сказать, что гуманитар­ные науки имеют дело с индивидуальными проявлениями духа, на­пример, в авторском искусстве, а социальные — с коллективными, например, в народной культуре). Корпус наук о духе пользуется принципиально иными методами исследования, нежели методы на­ук о природе. Если для новоевропейского естествознания основным методом получения истин является математическое доказательст­во, то для наук о духе таким методом будет герменевтика — искусст­во понимания.

История занимает особое место между естествознанием и наука­ми о духе: если науки о духе выступают нормативными науками (науками «о должном», т. е. описывают правила, ценности и нормы), то естествознание и история — науки «о сущем» — исследуют мир таким, каков он есть; если предмет естествознания — общие законы природы, то предмет истории — единичные и неповторимые собы­тия, как и для большинства наук о духе. Историзм — один из основ­ных принципов современной европейской науки как таковой. Герме­невтика как метод наук о духе — от Шлейермахера до Гадамера — видит своей главной целью адекватное понимание чужой субъек­тивности, как индивидуальной (автора художественного текста, исторической личности), так и сверхиндивидуальной (эпохи, куль­туры, языка).

Однако не во всех проявлениях духа лежат сознательно понятые мотивы действия. В большей части дух (особенно коллективный) действует независимо и помимо воли индивидуумов. В таких случа­ях говорят об объективациях духа, данных в языке, системах род­ства, социальной структуре общества и т. п. Такие его проявления можно исследовать и более точными методами, чем методы пони­мающей психологии или герменевтики. Здесь применяются и срав­нение, и статистические методы, и наблюдение, и даже эксперимент.

Традиционно принято считать, что вся содержательная сторона знания присутствовала в первых философских системах в синкре­тическом виде. Приоритетным предметом исследований первых греческих ученых (которых называли в то время «историками», «географами», «физиологами») была природа. Однако одновременно с первыми натурфилософскими поэмами в Древней Греции появ­ляется, например, и «История» Геродота. Самого Геродота принято называть «отцом» если и не истории (некоторые современные исто­рики не находят у него того, что принято понимать под историей: описания уникальных исторических событий и/или исторических законов), то по крайней мере этнологии. Так что социально-гума­нитарное знание стало оформляться как самостоятельный предмет довольно рано.

Этнографические и социальные сведения были, вероятно, не ме­нее востребованными в древнем мире, чем данные о явлениях при­роды. Знание обычаев, языков, религий, нравов соседей было акту­альным для любого народа, встающего на путь исторического бытия. Можно смело утверждать, что уже мифология становится богатым источником для изучения архаических форм социально-гуманитар­ного знания. Миф в строгом значении слова есть знание о строении мира сакрального и о правилах взаимодействия с ним. Миф дает целостную картину мира, но мира не как противопоставленного че­ловеку объекта, а как субъекта коммуникации и обмена. Боги, духи и мертвые были первыми «соседями» человека, и знание их «при­вычек», нравов и языка оказывалось знанием жизненно важным. Поэтому мифологию можно считать не только древним естествозна­нием, но и древней социологией и этнологией; правильно будет го­ворить о вычленении натурфилософии из мифологии.

Если у древнегреческих философов социальные и гуманитарные учения и познания были «включены» в натурфилософию, то в эпоху софистов усилиями Протагора, Горгия и Продика создаются предпо­сылки для выделения некоторых отраслей этого знания в отдельные дисциплины. В первую очередь это касалось риторики, искусства весьма востребованного в демократических Афинах. Уже в «Диало­гах» Платона разбираются вопросы, ставшие ключевыми для лин­гвистики (диалог «Кратил»), политологии (диалог «Государство»), права («Законы»). Аристотель закладывает основы и перспективы для появления и развития грамматики, риторики, теории литера­туры, этики, политики и т. д. В дальнейшем сфера социально-гума­нитарного знания развивается по пути дифференциации предметов и специализации методов исследования. Благодаря деятельности александрийских и пергамских библиотекарей филология становит­ся самодостаточной дисциплиной и разрабатывает смежные дисцип­лины — историю, грамматику, риторику, поэтику, текстологию.

Античная эпоха оставила довольно большое количество текстов, имеющих историческое и этнографическое содержание. Геродот, Страбон, Тацит и многие другие античные авторы донесли до нас уникальные сведения о народах и событиях той эпохи. Но главное, что они заложили основы традиции и жанра, в котором продолжали работать в более позднее время средневековые византийские, евро­пейские и арабские философы, политики и историки (Лев Диакон, Константин Багрянородный, Фома Аквинский, Ибн-Фадлан). И дело не ограничивалось описанием и переписыванием ошибочных, с точ­ки зрения современной науки, социологических и исторических ма­териалов. Перу средневекового арабского философа Ибн Халдуна (1332-1406) принадлежит первая попытка создания «науки о куль­туре», которая, как и работы Никколо Макиавелли, должна была служить руководством в политической деятельности (не секрет, что и современная этнология складывалась под воздействием колони­альной политики). Фома Аквинский (1225/6-1274) в «Сумме тео­логии» пытается теоретически рационализировать экономическую жизнь. Но самое сильное влияние на становление и развитие соци­ально-гуманитарного знания оказали эпохи Возрождения и Великих географических открытий, когда древность и современность чело­веческого мира показались во всем своем многообразии и велико­лепии.

В христианскую эпоху начинает складываться герменевтика как метод филологических и исторических наук. Интерес был пробужден необходимостью толкования священных текстов, и уже на ранних этапах христианские писатели (Ориген, бл. Августин, св. Иероним) разрабатывают некоторые герменевтические принципы и правила, позволяющие видеть в тексте разные смыслы — буквальный, алле­горический и духовный. Однако как научный метод герменевтика складывается под влиянием немецкого протестантизма, вступивше­го в богословскую полемику с католическим вероучением о соотно­шении Писания и Предания. Протестантские теологи были соглас­ны с тем тезисом католиков, согласно которому понимание Писания не может быть полным без использования других источников, но не признавали, что единственным источником адекватного понима­ния может быть только Предание (авторитет традиции). Для ис­черпывающего толкования священного текста необходимо обращение к другим литературным и историческим источникам, нужно прово­дить филологический и текстологический анализ, определять значе­ния слов и понятий, изменившихся в ходе тысячелетий, обращаться к текстам других традиций, а не только христианским, и пр. В даль­нейшем методы герменевтического анализа нашли широкое приме­нение для понимания и других культурных текстов, а не только од­них лишь религиозных.

Как отмечалось ранее, фундаментом привычного для нас облика социально-гуманитарного знания стал принцип разделения всего корпуса знания на науки о природе и науки о духе. Вопрос о том, возможна ли философия как наука, был краеугольным для размыш­лений Канта и в позднейшей неокантианской традиции. Но для не­мецкой философии науки о культуре все-таки продолжали отно­ситься к сфере искусств. «Перевод» их в класс «наук» произошел во 2-й половине XIX в. под непосредственным влиянием позитивизма и марксизма, где социальные и гуманитарные знания стали пони­маться как науки об обществе и мышлении (духе), а история стала их базовым методом и источником эмпирических фактов.

Философский тип вопрошания о генезисе социально-гуманитар­ного знания должен отличаться от исторического, ведь философия не спрашивает «Как?», философия спрашивает «Что?». Что собой представляет такой вид познания? По-философски вопрос может быть поставлен в трансцендентальном ключе: как возможны «науки о духе»? Каков их главный вопрос? Можно ли его решить, и если можно, то какими средствами? Почему у этих наук возникают труд­ности принципиального порядка, трудности, которые невозможны, например, в физике или математике? Каковы их метафизические и трансцендентальные предпосылки? Какова природа такого вида знания? Зачем оно возникает? Наконец, в чем его когнитивная и эк­зистенциальная необходимость для человека?

Уже этот неполный перечень вопросов относительно такого пред­мета показывает, что ответы на них могут быть самые разные. В пер­вую очередь ответы будут зависеть от целей и задач, которые мы ста­вим перед этими науками. Также не в последнюю очередь ответы эти будут зависеть и от специфики самих предметов, которыми заняты конкретные социальные или гуманитарные науки. На этих основа­ниях некто может возразить, что такие науки не вполне науки. Если бы история была наукой, то ее не приходилось бы постоянно «пе­реписывать». Если бы социология была наукой, то ее результаты не зависели бы от того, к какой научной школе или политической партии принадлежит исследователь. Лозунг Лейбница «давайте не спорить, а считать» здесь не сработает. Но следует учитывать, что эти возражения сами включены в природу и структуру такого типа знания. То есть форма наук о духе и человеке является предметом этих же наук.

Социально-гуманитарное знание имеет одну важную трансцен­дентальную особенность, которая и определяет всю его специфич­ность: оно является результатом самопознания и самосознания чело­века. Но может ли человек стать для себя предметом? Способен ли он сказать правду о себе? В случае с «науками о природе» такого во­проса возникнуть не может: физика использует метафизическую предпосылку о принципиальной познаваемости неживой природы. Физик в момент эксперимента выступает «природой» для своих объектов, в случае с социальными науками исследователь сам вклю­чен в те процессы, которые изучает в качестве его участника. Исто­рик сам прочитывает историю из определенной исторической точки, которая задает собственные перспективы. Этнограф не просто опи­сывает некую традицию, но, с одной стороны, вносит в процесс опи­сания свою, наполненную собственными «пред-пониманиями» и по­веденческими стратегиями, культуру, а с другой — и сам выступает для «информантов» как «чужой», и, следовательно, ему в любом случае, даже самом удачном, будет показана лишь «лицевая» сторо­на исследуемой культуры. Хотим мы или нет, но мы не можем про­сто сбросить со счетов эти вопросы. Их так или иначе придется ре­шать, и от этого решения будет зависеть, как именно мы станем решать и другие, частные вопросы той или иной отрасли социально- гуманитарного знания.