Россия на рубеже веков 10 страница

Местом его постоянного жительство была определена Калуга, где для Шамиля специально отделали один из лучших особняков в городе. При доме имелись обширный сад для прогулок и небольшая мечеть. Сюда же из Дагестана перевезли его семью (двух жен, детей, внуков, других родственников, всего 22 человека). На содержание Шамиля и его близких из казны выделялось ежегодно несколько десятков тысяч рублей.

Менялись не только условия жизни Шамиля, но и сам мятежный имам. Россия и русский царь вызывали у него все большее восхищение. 26 августа 1866 г., через семь лет после капитуляции, в зале калужского дворянского собрания Шамиль и его семья принесли присягу на верность России. Той же осенью он в качестве почетного гостя присутствовал в Петербурге на свадьбе наследника престола великого князя Александра Александровича (будущего царя Александра III). Там он произнес свои знаменитые слова: «Старый Шамиль на склоне лет жалеет о том, что не может родиться еще раз, дабы посвятить свою жизнь служению белому царю, благодеяниями которого он теперь пользуется». В 1870 г. Шамилю позволили совершить паломничество в священный город мусульман Мекку. Там он и умер 4 февраля 1871 г., а тело его было погребено на мусульманском кладбище в городе Медина.

 

§ 3. Россия и европейские дела

 

Николай I в вопросах международной политики старался поддерживать дружеские отношения с монархическими государствами. Он являлся сторонником того политического порядка в Европе, который установили страны — победительницы Наполеона на Венском конгрессе 1815 г. В основе его лежал принцип легитимности — сохранение стабильности путем поддержки правителей «милостью Божией».

Подобный подход в международных делах неизбежно сулил осложнения. Во-первых, Россия традиционно симпатизировала христианским народам, восстававшим против жестокой власти турецкого султана («законного правителя») на Балканах и в других частях Османской империи. Во-вторых, за время правления Николая I в некоторых европейских странах произошли революции, к власти приходили правители, не отвечавшие легитимному принципу. После восстания в Польше в 1830-1831 гг., революций во Франции и Бельгии в 1830 г. Николай I встал на путь борьбы с революциями в Европе.

В 1833 г. Россия, Австрия и Пруссия заключили соглашение, согласно которому обязывались «поддерживать власть везде, где она существует, подкреплять ее там, где она слабеет, и защищать ее там, где на нее нападают». Еще раньше, вскоре после подавления мятежа декабристов, Николай I заявил: «Революция на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока я буду императором». Все тридцать лет правления Николай I неизменно выступал на стороне традиции, преемственности и всегда осуждал все выступления против монархов.

Когда в 1830 г. во Франции революция свергла Карла X Бурбона, а королем стал не прямой наследник, а Луи-Филипп Орлеанский, представитель боковой ветви династии Бурбонов, то у царя даже зародилась идея готовиться к военному походу на Францию, для свержения «нового узурпатора» (первым был Наполеон). Царя возмущали не только нарушение принципа «легитимности», но и репутация нового короля: он слыл заядлым либералом и в молодые годы поддерживал революцию. Такое не забывалось и не прощалось. Однако намерение вмешаться во французские дела не встретило нигде поддержки и мысль о войне была оставлена. Отношения же с Францией так и не улучшились.

Николай I понимал, что для поддержания прочного мира и укрепления позиций России требуется взаимопонимание с Англией, мощнейшей экономической державой того времени. Царь питал с детства особое расположение к Англии. Политическая стабильность и промышленный прогресс, которые она демонстрировала, лишь множили эти симпатии.

В Петербурге отчетливо осознавали, что если Российская империя желает обеспечит для себя долгосрочную мирную перспективу, стабильное и прочное геополитическое положение, то взаимопонимание с Британией необходимо. Антирусские эскапады английской прессы и выпады отдельных политических деятелей не отражались на стойком желании Николая I добиваться сближения с Лондоном. В1835 г., через находившегося в Петербурге лорда Б. Сеймура, император передал английскому правительству предложения, направленные на разрешение англо-русских противоречий.

Суть их сводилась к следующему. Христианские балканские народы образуют собственные государства, Константинополь переходит под власть России или становится свободным портом под международным контролем, Египет и Крит переходят к Англии, Турция превращается в национальное государство в Азии. В Лондоне эту разумную программу проигнорировали. Правящие круги Великобритании, загипнотизированные мифической «русской опасностью», упустили важный шанс англо-русского сближения.

Через много десятилетий, когда перед Англией со всей определенностью возник фактор германской угрозы, в Лондоне это начали осознавать. В 1897 г., выступая в Палате лордов, тогдашний премьер-министр лорд Солсбери заметил: «Я вынужден заявить, что если вы попросите меня оглянуться назад и объяснить настоящее через прошлое, возложить на эти плечи ответственность за трудности, в которых мы сейчас оказались, я скажу, что альтернатива была в 1835 г., когда предложения императора Николая были отвергнуты».

Однако попытка 1835 г. оказалась не единственной. В Петербурге настойчиво и последовательно пытались искать пути к сближению двух мировых империй. Однако эти импульсы не находили благоприятного отклика на берегах Туманного Альбиона. Здесь до самого начала XX в. господствовали резкие антирусские настроения, выразителем которых неизменно оставалась «прилежная ученица лорда Пальмерстона», самый известная из британских монархов — королева Виктория (1819-1901).

Виктория I Александрина стала «королевой Великобритании и Ирландии» (так звучал полный титул, позже украшенный еще и титулом «императрицы Индии») в возрасте 18 лет, 1837 г., и занимала английский престол до 1901 г. К слову сказать, свое второе имя «Александрина» она получила в честь русского царя Александра I, который после разгрома Наполеона являлся «кумиром Европы».

Как только Виктория оказалась на престоле, русский царь сразу же проявил к молодой королеве знаки внимания, отправил на ее двадцатилетие своего старшего сына, наследника престола, Александра, посылал теплые послания. Однако в Лондоне к России относились настороженно, а многие и враждебно. «Правительство ее величества» было уверено, что укрепление и расширение Российской империи непосредственно угрожает имперским интересам Великобритании.

Царь же считал, что необходимо лично встретиться с королевой и тогда можно будет уладить все недоразумения между державами. Несколько раз он намекал на свое желание приехать в Лондон, но Виктория и английское правительство не реагировали. Наконец, он прямо сказал английскому послу в Петербурге, что желает «нанести визит королеве». Королева призналась своим приближенным, что «не желает этого визита», но отказать царю не посмела.

Николай I находился с визитом в Англии две недели в июне 1844 г. Цель его вояжа выходила далеко за рамки личного царского интереса к главной «мастерской мира». Император намеревался напрямую переговорить с королевой и ее министрами по поводу острых международным проблем, разделявших две державы, и попытаться урегулировать разногласия путем выработки согласованных решений.

В этом ряду главным являлся старый и острый «Восточный вопрос». Николай I предложил программу совместных действий в Турции, на случай, если «этот больной человек Европы скончается». Вниманию англичан был представлен специальный меморандум, учитывавший интересы сторон. Министры «Ее Величества» ознакомились с документом и на словах выразили одобрение. Царь был доволен, полагая, что добился важных межгосударственных договоренностей, отрывавших дорогу к дружескому сосуществованию двух держав.

Однако Николай Павлович ошибся. Никаких соглашений с Россией в Лондоне заключать не собирались, воспринимая царскую инициативу как «простой обмен мнениями». Правящие круги Британии не устраивал равный учет интересов обеих сторон: с российскими интересами они считаться не желали.

Пребывание царя в Англии внешне выглядело торжественно и благопристойно. Королева расточала царю любезности, и Николае Павловичу даже в какой-то момент показалось, что они с Викторией «стали друзьями». Это была иллюзия. Выспренние слова и династические знаки внимания император воспринял как проявления расположения к нему. На самом деле все обстояло далеко не так.

Венценосная хозяйка, проявляя учтивость, не питала к Николаю I никаких добрых чувств. Напротив. И во время визита, но особенно после него, она не скупилась не просто на нелестные, но порой и откровенно оскорбительные отзывы. Своему дяде королю Бельгии Леопольду I Виктория писала о Николае I, что «выражение его глаз страшное». В царе она не увидела «джентльмена», а лишь человека «ограниченного ума», «нецивилизованного», интересовавшегося исключительно «армией и политикой». Это была неправда.

Во время пребывания в Англии Николай I живо интересовался музеями и техническими достижениями. Подробно ознакомился со строительством нового здания парламента, проект которого он нашел «великолепным» и попросил подарить ему чертежи. В том же году, по рекомендации царя, зодчий Чарлз Берри был избран членом Императорской Академии художеств, а Англия включена в число стран, в которых стажировались лучшие ученики Академии. Во время пребывания в Англии царь пригласил на работу в России нескольких инженеров и архитекторов. Кроме того, он выделил средства на завершение работ по сооружению мемориала адмирала Нельсона и на памятник герцогу Веллингтону в центре Лондона. Однако все это для королевы не имело никакого значения. Она выносила свои заключения раз и навсегда, а все, что было связано с Россией, неизменно вызывало у «маленькой Вики» стойкую антипатию.

Царю же казалось, что взаимные устные обязательства поддерживать «дружеские отношения» являются больше, чем просто любезными словами. Ведь, как считал царь, «слово монарха — есть договор». Но в Англии думали иначе. Главное не слова, а интересы Британии, во имя которых можно было отбрасывать и письменные, и устные слова и заверения. Прошло всего несколько лет, и королева не только поддержала военные действия против России, но и, не скрывая, подчеркивала, что это не только война Британии, но и ее личная война.

Защита монархических основ европейского мира, поддержка принципа легитимности заставили царя в 1849 г. послать стотысячную русскую армию на защиту своего союзника, австрийского императора. Революция в Австрии была подавлена, что лишь усилило антирусские настроения во многих странах, а наиболее непримиримые стали именовать царскую империю «жандармом Европы».

Вскоре началась Крымская война (ее еще называли Восточной), и царю пришлось с горечью убедиться, что у России союзников нет, что все те, кому он помогал, кого поддерживал (Австрия и Пруссия), оказалась во враждебном России лагере. Это было моральное и политическое крушение «принципов легитимизма» и того дипломатического курса, который Николай I и его правительство осуществляли на протяжении почти тридцати лет.

 

§ 4. Крымская война и Парижский мирный договор 1856 г.

 

Внешняя политика Российской империи весь XVIII и XIX вв. неизбежно замыкалась на события, происходившие на южных рубежах страны. Россия, как и другие мировые державы, была обеспокоена решением так называемого Восточного вопроса, обозначившегося еще в конце XVIII в. и связанного с наметившимся распадом Османской империи. Как распорядиться наследством этой империи? Как получить максимально возможные выгоды от дележа этого наследства? Эти вопросы многие десятилетия занимали политиков в Лондоне, Вене, Париже и Берлине.

Они же находились в центре внимания русской дипломатии и русских императоров. Интересы России, стремившейся добиться защиты прав православных народов и утвердить свое влияния в

проливах Босфор и Дарданеллы, противоречили устремлениям других держав, не желавших допустить усиления роли и влияния царской империи. В последние годы царствования Николая I события вокруг Турции опять обострились, дело дошло до войны.

Повод к ней казался малозначительным: Россия была возмущена притеснения, чинимыми турецкими властями православным верующим, в том числе и русскими подданным, совершавшим паломничества по Святым Местам в Палестине (не пускали в храмы, мешали молиться, закрывали для них гостиницы и постоялые дворы и т.д.). В начале 1853 г. царь направил в Стамбул специальную миссию, которая потребовала от султана прекратить гонения на православных и признать Россию покровительницей их. Турецкое правительство колебалось, но когда выяснилось, что Франция и Англия целиком на его стороне, то отвергло притязания России. 27 сентября 1853 г. султан объявил войну России.

Гром военной канонады не мог скрыть того факта, что непримиримая позиция Стамбула во многом обусловливалась стратегическими интересами западных стран, в первую очередь Великобритании, оказывавшей Турции огромную финансовую и материально-техническую поддержку. Воинствующие британские националисты не видели иного пути, кроме военного. В прессе и парламенте произносилось много слов осуждения «русской деспотии», но при этом совершенно упускалось из вида, что Британия встала на защиту страны (Турции), где существовала во всех отношениях несравненно более жестокая социальная система.

Но вся эта словесная риторика служила лишь дымовой завесой, которая должна была скрыть главную цель: разгром и максимальное ослабление России. Незадолго до начала Крымской войны лидер самого агрессивного крыла британского истеблишмента Пальмерстон в послании премьеру Абердину писал: «Мой идеал войны, которая вскоре должна начаться с Россией, состоит в следующем: Аландские острова и Финляндия возвращаются Швеции. Некоторые из немецких губерний России уступаются Пруссии. Крым и Кавказ — либо независимые, либо связанные с султаном как с сюзереном». Иными словами, Россия должна была быть расчленена и отброшена в допетровское время. Никакого отношения этот геостратегический замысел к «реакционной политике царя» не имел и ею не обусловливался.

Поддержка Турции Францией вызывалась в первую очередь желанием Наполеона III укрепить свое довольно шаткое еще политическое положение внутри страны. Кампания против «жандарма Европы», с одной стороны, отвечала требованиям либеральных и социально-демократических элементов. В тоже время война с Россией удовлетворяла великодержавные амбиции консервативных кругов и самого императора, жаждавшего взять реванш за поражение своего дяди (Наполеона I) в 1812 г.

Вначале военные действия разворачивались в устье реки Дунай, на Черном море и на юге Грузии. Довольно быстро определилось превосходство России, нанесшей турецкой армии ряд поражений. 18 ноября 1853 г. недалеко от турецкого портового города Синоп русская военная эскадра под командованием адмирала П. С. Нахимова разгромила и уничтожила турецкий флот. У Турции не оставалось никаких шансов на победу, и это сразу же изменило расстановку сил. Англия и Франция, которые до того не вмешивались прямо в события, решили непосредственно выступить против России. Англо-французский флот вошел в Черное море и начал готовиться к военным действиям против России. В апреле 1854 г. корабли англичан и французов стали обстреливать Одессу, а эскадра союзников (34 линейных корабля и 55 фрегатов) блокировали русский флот в Севастополе.

Война перекинулась и на Балтийское море, где мощная англо-французская эскадра (52 линейных корабля и фрегата) блокировали Кронштадт. Не рискуя атаковать русскую армию на суше, англичане и французы попытались блокировать русское побережье. Они развернули против России военные действия и в других местах. На Севере предприняли попытку атаковать и захватить Архангельск, а на Камчатке высадили десант, стремясь захватить Петропавловск-Камчатский. Обе эти операции провалились.

Дела на Черноморском театре военных действия для союзников разворачивались удачней. 2 сентября 1854 г. англо-французские войска численностью в 62 тыс. человек при 134 артиллерийских орудиях высадились в Евпатории. Русская армия в Крыму в гот момент насчитывала 33 тыс. человек и имела 96 орудий. 8 сентября на реке Альма они потерпели поражение и отступили к Севастополю. Через несколько дней войска союзников подошли к Севастополю, гарнизон которого насчитывал всего 18 тыс. человек, командовали здесь вице-адмирал В. А. Корнилов и адмирал П. С. Нахимов. Началась героическая оборона Севастополя, длившаяся 349 дней.

К союзникам присоединилось и Сардинское королевство, направившее в Крым 15-тысячный контингент. Англия и Франция постоянно отправляли на театр военных действий крупные подкрепления. Весной 1855 г. сражения разгорелись с новой силой.

Несколько раз французские и английские части предпринимали штурм Севастополя, который мужественно защищали не только моряки и солдаты, но и простые жители. Город регулярно подвергался мощным артиллерийским обстрелам и с суши, и с моря, но взять приступом этот русский форпост никак не удавалось. Лишь 27 августа 1855 г. был захвачен господствующий над городом Малахов курган, а русские войска отошли на север. Корабли Черноморского флота были затоплены в бухте Севастополя, что сделало ее непригодной для использования неприятельским флотом.

На Кавказе русская армия развернула наступление против турецких войск, полностью уничтожила все воинские соединения и 16 ноября 1855 г. захватила сильно укрепленную крепость Карс.

Но силы всех участников были истощены. (Англия потеряла 22 тыс. солдат, Франция около 100 тыс.). Турция находилась на грани развала, Франция — на краю финансового краха, а в Англии росло общественное недовольство долгой и дорогой Восточной войной. В начале правительство «Ее Величества» уверяло парламент, что она продлится «лишь несколько недель».

Тяжелое положение сложилось и в России. Финансы были расстроены, ее флот серьезно пострадал, много было жертв. Точное их число подсчитано не было, но в любом случае людские потери России не превышали потери Англии и Франции. На полях сражений погибли выдающиеся военачальники — П. С. Нахимов, В. А. Корнилов. К тому же возникала вероятность, что в недалеком будущем к союзникам могут присоединиться Австрия и Пруссия, которые пока лишь высказывали моральную поддержку. Мир был необходим всем и России в первую очередь.

К концу 1855 г. военные действия фактически прекратились и в Вене начались мирные переговоры, которые затем продолжились в Париже. Здесь 18 марта 1856 г. семь стран (Россия, Австрия, Франция, Великобритания, Турция, Пруссия и Сардинское королевство) подписали Парижский мирный договор. Он, как и следовало ожидать, оказался для России неблагоприятным, и европейские державы, выступив единым фронтом, добились от нее важных уступок.

Россия возвращала Турции крепость Карс в обмен на Севастополь и другие города Крыма, занятые союзниками. Черное море объявлялось нейтральным, России и Турции запрещалось иметь там свои военные флоты. Провозглашалась свобода плавания по Дунаю. Все страны обязывались не вмешиваться в дела Турции.

Хотя интересы России, несомненно, ущемлялись, особенно это касалось запрета иметь Черноморский флот, однако Парижский трактат совершенно не походил на капитуляцию России, на что в начале кампании так надеялись в Лондоне и Париже. Фактически Россия проиграла лишь одно сражение и потеряла лишь одну крепость.

Однако английская сторона, дирижировавшая до того антирусской «солидарной позицией Европы», настаивала на жестких требованиях. Глава английской делегации и министр иностранных дел Великобритании граф Дж. Кларендон накануне подписания мирных соглашений выдвинул новые ультимативные требования: разрушение порта Николаев на Черном море, нейтрализация Азовского моря, отказ России от всего Черноморского побережья от Кубани до турецкой границы, срытие всех русских крепостей на Кавказе, предоставление независимости Мингрелии и кавказским горным племенам, отделение от России Закавказья.

Эти шесть новых пунктов, далеко выходившие за рамки уже оговоренных и согласованных на конференции, ставили под сомнение возможность заключения мира. Британская «бомба» вывела из себя Наполеона III. «Император французов» вполне обоснованно опасался, что чрезмерное ослабление мощи России может привести к опасному усилению в Европе Пруссии и образованию политической оси Лондон—Берлин. Париж категорически отказался поддержать английский демарш, и весь замысел британской дипломатии провалился.

Парижский договор ослаблял влияние России в зоне Черного моря, но значение России как великой державы мало уменьшилось. Через четырнадцать лет, в 1870 г., Россия отказалась выполнять статьи Парижского мирного договора, и он потерял свою силу.

 

Глава 4

 

Государство и капиталистическое предпринимательство в дореформенной России

 

 

§ 1. Промышленный переворот

 

Огромная Российская империя всю первую половину XIX в. оставалась сельскохозяйственной страной. В сельской местности жила подавляющая часть населения (90%), и земледельческие занятия оставались главными для большинства людей. Наряду с этим существовали различные промыслы, мелкие кустарные производства имело широкое распространение в деревнях. Индустриальный же сектор экономики в этот период занимал второстепенное положение.

В 1801 г. в Российской империи насчитывалось «промышленных заведений» 2423, на которых работало 95 тыс. человек, произведших товарной продукции на 25 млн. рублей. Из этих данных явствует, что в среднем на предприятии было занято всего по несколько десятков человек. К 1854 г. число заведений достигло 9944, число рабочих — 460 тыс., а объем произведенной продукции определялся суммой 160 млн. рублей. Если учесть, что численность населения к 1854 г. достигла 70 млн. человек, а государственные расходы составили 350 млн. рублей, то нельзя не признать, что и к началу второй половины XIX в. Россия все еще была очень далека от ранга промышленной державы. Как и пятьюдесятью годами ранее, крупных промышленных предприятий (100 и более рабочих) в стране насчитывалось немного.

Существовало три главных региональных центра, где была сконцентрирована основная часть промышленности и торговли. Петербург — средоточение крупных промышленных предприятий, главные торговые ворота России с внешним миром. Москва и прилегающие губернии составляли второй важнейший промышленный узел, где концентрировались текстильные промышленные заведения и пищевкусовые производства. Урал же, как и раньше, оставался центром добычи минерального сырья и выплавки металлов. С 40-х гг. начал осваиваться и новый промышленносырьевой район Донбасса, ставший позже важнейшим центром металлургии, угледобычи и тяжелого машиностроения.

Промышленные заведения Петербурга, Москвы и Урала производили те изделия и товары, которые отдельные ремесленники в своих мелких мастерских сделать не могли. Крупные предприятия — мануфактуры — появились в России еще в XVII в. На них работали сотни, а иногда и тысячи рабочих. Но, как явствует уже из самого названия, такие заведения использовали по преимуществу ручной труд. Конечно, имелись различные технические приспособления, но все главные операции осуществлялись благодаря мускульной энергии человека или животного.

Мануфактуры принадлежали как частным лицам, так и государству. Последние были особенно крупными и выполняли заказы правительства, связанные в первую очередь с нуждами армии и флота — производством оружия, парусины, корабельных канатов, сукна, кож, обмундирования. Традиционно на мануфактурах использовался труд подневольных работников. Крепостных крестьян отправляли на фабрику или завод, не спрашивая их согласия, и там заставляли («предписывали») выполнять определенные работы. Эта категория трудящихся носила наименование «посессионных крестьян».

Принудительный труд не мог быть особо производительным. Рабочий не имел личной заинтересованности в качестве и в результатах своего труда, он как бы отбывал повинность. Здесь коренилась одна из главнейших причин низкой эффективности производства. По свидетельству одного немецкого ученого-металлурга, побывавшего в начале 40-х гг. XIX в. на Луганском механическом и литейном заводе, там «употребляют шесть рабочих на то, что в Силезии делает один, и рабочие только тогда занимаются делом, когда видят над собой глаз начальства». Низкая производительность существовала и на многих других предприятиях, даже на тех, где изготовлялись новейшие станки и технические приспособления (в их число и входил Луганский завод) и где использовался крепостной труд.

Мануфактуры существовали во всех странах, но в западноевропейских странах на таких предприятиях уже в XVIII в. широко использовался труд вольнонаемных работников. В России же вольный наем получил распространение лишь в начале XIX в. и очень быстро завоевал прочные позиции. К 1830 г. количество вольнонаемных составляло уже около 60% от числа всех работавших на мануфактурах.

Коренной перелом в развитии промышленности произошел тогда, когда появился тепловой поршневой двигатель («паровая машина»). Это было приспособление, способное преобразовывать энергию водяного пара в механическую работу. Впервые в мире подобный паровой двигатель разработал русский техник-самоучка И. И. Ползунов в 1763 г. Но тогда это открытие не получило поддержки. Рабочая сила была слишком дешева, а представленный проект казался чрезвычайно сложным и дорогостоящим.

Через десять лет после И. И. Ползунова английский Изобретатель Дж. Уатт создал универсальный тепловой двигатель, который сразу же получил широкое распространение в английской промышленности, а затем и в других странах. Двигатель Уатта оставался единственным универсальным двигателем до конца XIX в. (до появления двигателя внутреннего сгорания) и способствовал бурному прогрессу всех отраслей промышленности.

Появление паровой машины качественно изменило всю технологию крупного производства. Паровой двигатель приводил в действие сразу же множество станков и механизмов, что резко повышало производительные возможности любой фабрики или завода. Замена ручного труда механическим и называется обычно «промышленным переворотом», который в таких странах, как Англия, США, Голландия, завершился к середине XIX в. В России же окончательно утвердились современные промышленные структуры в форме фабрики или завода к началу 80-х гг. XIX в.

Первые современные промышленные предприятия, оборудованные паровыми двигателями, стали появляться в России в начале XIX в. Но число их было невелико. Самой бурно развивавшейся отраслью промышленности являлась текстильная. Производство тканей, особенно недорогих, из хлопка и льна, имело широкий рынок сбыта, и текстильные изделия (их часто в России называли «мануфактурой») можно было легко продать в любом месте. Но сырье для хлопчатобумажной промышленности надо было ввозить из-за границы, так как своего хлопка в России не было. Только во второй половине XIX в., после присоединения Средней Азии, появился российской хлопок, который быстро стал вытеснять с отечественного рынка египетский, индийский и североамериканский, поступавший в Россию главным образом из Англии.

Естественно, это импортные сырье, красители, оборудование удорожали производство. Поэтому в начале XIX в. часто дешевле можно было купить за границей готовое изделие из хлопка, чем заниматься его производством в России. Однако постепенно повышались таможенные тарифы (налоги на ввоз), а это удорожало импорт. Экономически становилось более выгодным производить изделия в России.

Начали возникать крупные (более ста работников) хлопчатобумажные фабрики. В 1804 г. таких фабрик в Российской империи насчитывалось 199, а в 1830 г. их было уже 538. Почти все они принадлежали купцам. Ими были или русские подданные, или иностранцы. В числе последних преобладали инженеры и техники из Англии, Германии, Швеции, Франции, приезжавшие в Россию на заработки. Некоторые основывали здесь свою фирму и начинали работать для русского рынка, а затем окончательно переселялись в империю. Многие даже принимали русское подданство. По прошествии времени целый ряд «экономических эмигрантов» вырастал в предпринимателей общеимперского масштаба: Губбард, Кноп, Вогау, Нобель, Вахтер, Гужон, Жиро, Шпан и др. В летописи отечественного предпринимательства «русские иностранцы» занимают почетное место рядом с именами представителей исконно русских купеческих семей. Все вместе они составляли то, что на языке социологии XX в. называется «деловой элитой».

Промышленный переворот способствовал росту числа промышленных заведений, позволял производить значительно больше изделий, уменьшать издержки и снижать цену товара. Если в 1820 г. 440 фабрик по обработке хлопка произвели 35 млн. аршин хлопчатобумажного полотна (аршин равен 71 сантиметру), то в 1852 г. таких фабрик насчитывалось уже 756 и ими было выпущено 257 млн. аршин хлопчатобумажных тканей.

В текстильной отрасли стали возникать невиданные ранее мощные предприятия. В 1835 г. было учреждено первое в России акционерное общество хлопчатобумажного производства — Российская бумагопрядильная мануфактура с огромным по тем временам складочным капиталом 1 млн. руб., увеличенный через некоторое время до 3,5 млн. руб. Учредителями общества стали петербургские и английские капиталисты, построившие за три года в Петербурге на Обводном канале комплекс промышленных корпусов. В 1847 г. число веретен в цехах компании достигло 60 тысяч. К этому времени фирма являлась крупнейшим в России производителем хлопчатобумажной пряжи.

В 1857 г. возникло крупнейшее не только в России, но и Европе Товарищество Кренгольмской бумагопрядильной и ткацкой мануфактуры. Ее учредителем и главным акционером стал обрусевший немец Л. Г. Кноп, фирма которого еще с начала 40-х гг. держала монополию на поставку английского машинного оборудования для текстильной промышленности России. За короткий срок Товарищество создало на берегу реки Нарвы, близ одноименного города, огромный промышленный текстильный центр, производивший пряжу, ткани, нитки. Бумагопрядильное производство первоначально имело 52 тыс. веретен, а бумаготкацкое было оснащено 800 механическими станками. Технологический процесс был построен на использовании энергии воды, для чего была построена система мощных водяных колес, что обеспечивало низкую себестоимость продукции. Норма выработки кренгольмского прядильщика на 44% превышала общероссийский показатель, а норма выработки ткача — на 20%.