Франко-русский союз и политическая ситуация в Европе к концу XIX в. 15 страницаНи сам премьер, ни его сподвижники никогда не называли «точную дату» завершения реформы. Да подобное сделать было и невозможно. Был определен стратегический замысел, главное направление, организационно-финансовые механизмы и рычаги. Темп преобразования и его последовательность зависели от множества факторов, а не только от желания и целеустремленности высших должностных лиц империи. Однако даже упомянутых двадцати лет история России не отпустила. Поэтому все разговоры о «провале» и «крахе» столыпинских преобразований свидетельствуют не столько о результативности реформы, сколько об идеологической ангажированности, а нередко и просто о научном невежестве сочинителей. Столыпинская реформа, состоящая из комплекса правовых, административных и финансовых мер, начала разворачиваться фактически с 1907 г. Цель ее сводилась к решению двух главных землеустроительных задач. В старых сельскохозяйственных регионах Европейской России закрепить в личную собственность крестьян наделы. Так как здесь в большинстве случаев земельные участки и угодья чередовались («чересполосица»), то правительство поощряло выделение на отруба и хутора. Таким путем крестьянин получал в свое полное распоряжение компактный участок земли или в районе селения (отруба), или за его пределами (хутора). После такой передачи крестьянин мог распоряжаться землей по своем усмотрению: продать, сдать в аренду, заложить в банке. За годы реформы было создано около 200 тысяч хуторов и почти 1,5 миллиона отрубов, куда перешло более 10% крестьян. Сверх того, уже с 1906 г. правительство начало проводить активную экспансионистскую политику на земельном рынке. Крестьянский банк с января 1906 г. по март 1907 г. купил 7617 имений, включавших почти 9 миллионов десятин земли. (Общий сельскохозяйственный земельный фонд в Европейской России определялся примерно в 280 миллионов десятин.) Это значительно превышало общий объем земельных покупок, осуществленных Крестьянским банком за предыдущую четверть века. Приобретенные банком земли по льготным ценам или продавались крестьянам, или сдавались им в аренду. Вторая важнейшая задача землеустройства состояла в том, Чтобы наделить крестьян землей в новых аграрных районах (Сибирь, Алтай). Однако здесь земля не раздавалась, а формально как бы продавалась на чрезвычайно выгодных для крестьян условиях: 4 рубля за десятину с рассрочкой платежа на 49 лет. Кроме того, правительство оплачивало транспортные расходы по переезду крестьян в Сибирь, что способствовало заметному росту народонаселения в восточных районах. Если с 1897 г. по 1914 г. население Европейской России возросло с 94 млн. до 128 млн. человек (+ 26%), то в Сибири за тот период оно увеличилось с 5,7 млн. до 10 млн. человек (+43%). Подавляющая часть его прибыла по программе столыпинских преобразований. Только за семь лет, с 1906 по 1912 гг., в Сибири осело более 2,2 млн. человек (общее число переселенцев достигло за этот период примерно 3 млн. человек, но часть их вернулась назад). Всеми работами земельного преобразования ведали специальные землеустроительные комиссии, находившиеся в ведении Главного управления землеустройства и земледелия. Этому же ведомству подчинялось и Переселенческое управление, занимавшееся делами миграции крестьян в Сибирь. К 1912 г. функционировало 463 уездные землеустроительные комиссии (общее число уездов не превышало 800). Они проводили сложную работу по размежеванию земли. За первые пять лет реформы прошений поступило от 2653000 домохозяев, изготовлено было планов на 1327000 домохозяев (12406000 десятин). Реально же размежевание было проведено в отношении 891000 домохозяев, в собственность которых перешло более 8 миллионов десятин земли или примерно 5% принадлежавшей крестьянам земли. В последующие годы темпы размежевания увеличились. Деятельность по размежеванию («разверстанию») не была прекращена даже с началом мировой войны. Лишь в 1916 г. было приостановлено принятие новых прошений, но старые работы были продолжены. За два военных года были выделены участки 1358000 домохозяевам, включавшие 13833000 десятин. Если учитывать грандиозный масштаб проводимой работы и ее новизну, то нельзя не признать ее эффективность. Вопреки некоторым утверждениям, Столыпин не проводил курса на «насильственное разрушение» общины. В основе преобразования лежал принцип добровольности. Если крестьяне не хотели переходить к новым формам землепользования (таких случаев было немало), то государство их не принуждало. Столыпин был уверен, что время и живой пример других — вот главные стимулы возрастания интереса в крестьянской среде к индивидуальному землепользованию. Государство финансовыми и административными мерами лишь стимулировало эту тенденцию.
§ 5. Экономический подъем 1910—1913 гг.
Смерть П. А. Столыпина заметно не отразилась на политическом курсе. Кабинет возглавил министр финансов В. Н. Коковцов, сохранивший за собой и пост главы финансового ведомства. Министром внутренних дел был назначен товарищ министра внутренних дел, заведующий Департаментом полиции А. А. Макаров. Земельную реформу продолжал осуществлять ближайший сподвижник покойного А. В. Кривошеий, возглавлявший с 1908 г. Главное управление землеустройства и земледелия. Три последующих года явились благоприятными годами в экономическом отношении, периодом оживленного хозяйственного развития. Общий сбор зерновых хлебов, составлявший в 1908-1912 гг. в среднем 45555 млн. пудов, в 1913 г. достиг 56370 млн. пудов, превысив сбор 1912 г. на 565 млн. пудов. Экспорт зерновых составил в 1913 г. 647,8 млн. пудов против 548,4 млн. пудов в 1912 г. Этот рост был вызван не только благоприятными погодными условиями, но и улучшением агротехники и агрокультуры, чему способствовала и правительственная политика. Расходы из казны по оказанию агрономической помощи населению и распространению сельскохозяйственного образования резко возрастают: в 1908 г. они составили 5702 тыс., а в 1913 г. уже — 29055 тыс. руб. Отечественная промышленность, попавшая в 1900 г. в полосу мирового финансового кризиса, выходила из него чрезвычайно медленно, так как ситуация усугубилась политической нестабильностью. Революция 1905 г. дорого обошлась народному хозяйству. В результате в России экономическая депрессия ощущалась дольше и в некоторых отношениях была острее, чем в развитых европейских странах. Лишь в 1909 г. стали появляться заметные признаки оздоровления, а в 1910 г. наступил перелом в хозяйственно-рыночной конъюнктуре. Это наглядно отразила статистика акционерного грюндерства. Если в 1908 г. в России было учреждено 123 компании (по другим источникам, 120), то в 1909 г. — 130 (131), в 1910 г. — 206 (198), в 1911 г. — 277 (262), в 1912 г. — 361 (342), а в 1913г. г. — 374 (399). В начале 1914 г. в империи оперировало около 3 тысяч акционерных компаний с общим капиталом 4538 млн. руб. За четыре предвоенных года прирост составил 663 компании с капиталом 1718 млн. руб. или, соответственно, 44% и 61 %. Таких темпов акционерного учредительства в то время не знала ни одна страна мира. Курсы дивидендных бумаг отечественных компаний при свободной котировке неизменно показывали рост, отражавший высокий экономический динамизм и устойчивость всего народного хозяйства. Несмотря на неизбежные текущие биржевые колебания, пределы котировок ведущих компаний были значительно выше номинальной отметки. В этот период начинает возникать в России и заметная прослойка держателей негарантированных правительством ценных бумаг. Именно в предвоенные годы нарождается новая социальная группа — мелкий акционер. Многие фирмы, чутко улавливая изменения, начинают уже имитировать вместо традиционной 250-рублевой акции бумаги сравнительно невысокого номинала в 100, 75, 50, 25 и даже 10 рублей. Резко увеличивается стоимость промышленных фондов России. Если в 1908 г. стоимость промышленных сооружений оценивалась в 1610 млн. руб., стоимость оборудования в 1283 млн. руб., а сырья и товаров — 1737 млн. руб., то через пять лет, в 1913 г., картина существенно изменилась. Стоимость сооружений определялась в 2185 млн. руб. (+35,7%), оборудования — 1785 млн. руб. (+39,1%), товаров — 2558 млн. руб. (+47,3%). Россия имела крепкий бюджет. В 1913 г. — последний мирный год — доходы превышали расходы почти на 400 млн. руб. бюджетные показатели позволяют установить главные направления финансовой политики государства, его основные приоритеты. Расходная часть бюджета России в 1913 г. составила 3094,2 млн. руб. (в 1900 г. — 1459,3 млн. руб.). Самыми крупными статьями расхода являлись военные нужды: в общей сложности на эти цели ассигновалось около 28%. (Для сравнения: в 1913 г. в Германии, Англии и Франции соответственно расходовалось 27, 35 и 27 процентов государственных средств.) Хотя в абсолютных цифрах военные расходы России с 1900 г. увеличились в два раза, но их удельный вес в структуре государственных расходов практически не изменился, так как доходная часть бюджет выросла вдвое. Зато по другим статьям фактические изменения выглядели весьма внушительно. Особенно изменились две статьи. В 1913 г., по равнению с 1900 г., расходы Главного управления землеустройства и земледелия (ведавшего реализацией столыпинской земельной программы) увеличились на 338% (с 39 млн. до 135,8 млн. руб.), а доля расходов по Министерству народного просвещения в бюджете поднялась с 2,1% (1900 г.), до 14,6% в 1913 г., или на 475,4 %. Представление о некоторых главных показателях хозяйственного развития России с конца XIX в. можно получить из данных таблицы: Таблица № 1 Общие показатели хозяйственного развития России с конца XIX в.
Россия уверенно превращалась в аграрно-индустриальную страну. В 1913 г. в структуре народного дохода на долю сельского хозяйства приходилось чуть более 50%, а все остальное падало на долю промышленности, транспорта, торговли. Несмотря на неудачную русско-японскую войну и революционную смуту, Россия к началу второго десятилетия XX в. преодолела серьезнейшие финансовые проблемы, залечила раны и, как казалось, уверено смотрела в будущее. Потенциал страны был огромен, перспективы необозримы. Общая политическая ситуация стабилизировалась. Радикальные партии не могли оправиться после поражения революции и находились в состоянии распада и фракционной борьбы. Однако, при всех достижениях народного хозяйства, при невероятном расцвете художественного творчества, замечательных достижениях науки и культуры, при несомненных признаках политического умиротворения, все время существовала внутренняя социальная напряженность, вызываемая меняющимися во времени деструктивными факторами, которые, вне зависимости от поля притяжения и смысловой окраски, никогда не исчезали. Практически все элементы той части населения, которую было принято называть «политически сознательной», в той или иной степени были не удовлетворены ни тем, как шли дела, ни тем, что делала власть. Убежденных монархистов, людей, беззаветно готовых служить «царю и отечеству» оставалось все меньше. Нет, отечеству, во всяком случае, на словах, были готовы служить многие; об этом постоянно и громогласно заявляли не только «штатные политики», но и все остальные. А вот царю... Именно здесь проходил незримый, но все более ощутимый исторический разлом.
Раздел III
Россия в период великих потрясений
Глава 15 Россия в Первой мировой войне §1. Система международных союзов. «Балканский узел» В начале XX в. среди ведущих мировых держав все явственней обозначивались контуры военно-стратегических союзов. Второстепенные противоречия отходил на задний план, и в мировой политике начинали доминировать коренные имперские интересы и генеральные цели. Так как главные мировые события в тот период непосредственно замыкались на Париж, Лондон, Берлин, Петербург, то отношения между этими четырьмя странами и определяли общую геополитическую ситуацию. Неприязнь между Лондоном и Берлином не только не уменьшалась, то и приобрела непреодолимый характер. При наличии системы военно-стратегических блоков — «Тройственного союза» и русско-французского союза — оставаться и дальше в состоянии «блестящего одиночества» Великобритании становилось все труднее. Ее островное положение уже не гарантировало безопасность в случае военного столкновения в Европе, а мощное наращивание вооружений Германией, в том числе и создание сильного военно-морского флота, делало старые географические преимущества призрачными. В начале века Великобритании и Франции удалось преодолеть существовавшие разногласия и заключить союзническое соглашение. Это открывало возможность сблизить позиции между Лондоном и Петербургом, хотя подобного достичь было значительно сложней, чем между Лондоном и Парижем. В подобном развитии были заинтересованы обе стороны, и преодоление старых антипатий и предубеждений делалось для двух стран настоятельно необходимым. В 1906 г. начались дипломатические переговоры между Россией и Великобританией с целью урегулировать наиболее острые разногласия между двумя империями — в Азии. Они тянулись год, и весной 1907 г. появились сообщения в прессе, что стороны близки к достижению соглашения. Во Франции эта новость вызвала радость, в Германии — разочарование и недовольство. Договор между Россией и Великобританией был подписан 18 (31) августа 1907 г. Эпоха враждебного отчуждения подходила к концу. Две страны вступали в новую полосу в своих отношениях. Англия отказывалась от прав на Тибет (формально находившийся в составе Китая, но фактически состоявший в полном подчинении англичан). Обе страны признавали в этом районе суверенитет Китая. Россия отказывалась от притязаний на Афганистан; обе державы обязывались уважать неприкосновенность и независимость этого государства. Третьим важным пунктом разграничения интересов была Персия (Иран). Россия и Великобритания делили эту страну на три сферы влияния: северная часть признавалась сферой коммерческих и стратегических интересов России, восточная — Великобритании, а центральная часть оставалась нейтральной зоной. Одновременно Лондон и Петербург брали на себя обязательства гарантировать целостность и неприкосновенность Персии. К концу 1907 г. уже определенно обозначилась геополитическая коалиция, включавшая Францию, Россию и Англию. Она получила название «Тройственного согласия» («Антанта»). Хотя между Петербургом и Лондоном не было заключено военной конвенции, но достигнутая договоренность сближала позиции двух стран. Это особенно проявлялось в Европе, где их интересы все ближе и ближе смыкались перед угрозой германского гегемонизма. В 1908 г. в отношениях между Лондоном и Петербургом произошло еще одно важное событие: с официальным визитом в Россию прибыл английский король Эдуард VII (сын покойной королевы Виктории). Это был первый за всю историю визит английского монарха в Россию (второй визит состоялся лишь в 1994 г., когда Россию посетила королева Елизавета II). Поездка долго обсуждалась в Великобритании, и реакция на нее не была однозначной. Либеральное общественное мнение считало подобный визит неуместным, так как, согласно непререкаемому либеральному канону, Россия находилась «во власти деспотии» и «Его Величеству» не следует демонстрировать свои симпатии. Никто не ставил под сомнение возможность поддержания родственных связей между правящими династиями. Вдовствующая русская царица Мария Федоровна приходилась сестрой английской королеве Александре (супруге Эдуарда VII), а супругой Николая II была внучка королевы Виктории. Сам же русский царь приходился племянником королю Эдуарду VII и двоюродным братом королю (с 1910 г.) Георгу V. В конце концов была изобретена такая форма визита, которая хоть и могла рассматриваться нежелательной в России, но в Англии ее трудно было оспорить. Встреча между королем и царем состоялась в Ревеле (Таллине). Точнее говоря, не в самом городе, а на рейде ревельского порта, в территориальных водах России. Собственно на землю король и королева так и не ступили. Все переговоры происходили на королевской и на царской яхтах. Монархи впервые обсуждали возможность войны с Германией. Англичане призывали царя укрепить военные позиции и готовиться к предстоящей схватке. Но такая перспектива русской стороной не считалась единственно возможной. В России были уверены, что войны можно избежать, разрешая возникающие противоречия дипломатическими средствами. Хотя разногласия оставались, но в заключительном коммюнике обе стороны заявили о полном совпадении взглядов «по всем международным вопросам». Укрепление отношений с Британией стало важнейшим приоритетом внешней политики России. Давая аудиенцию английскому послу Дж. Бьюкенену, император заявил: «Я могу только сказать Вам, как говорил часто и раньше, что мое единственное желание — это прочная дружба с Англией, и я сделаю все зависящее от меня, чтобы ничто не помешало теснейшему согласию между нашими странами». Заключая союзническое соглашение с Францией и договор с Англией, в России отнюдь не склонны были демонстрировать враждебное отношение к другим державам, и прежде всего по адресу Германии. Отношения между Берлином и Петербургом оставались в центре внимания российской дипломатии, а все, что касалось этой темы, находилось под неусыпным контролем самого царя. Потом, когда случались и мировая война, и последующие социальные потрясения, и в России, и Германии много размышляли о том, почему же все-таки две монархии, связанные общностью исторической судьбы, родственно-династическими связями, тесными торговыми отношениями, оказались по разные стороны фронтовой линии. Тем более что никаких прямых противоречий, территориальных претензий друг к другу у них не было. При том, что и в Берлине, и в Петербурге прекрасно понимали, что возможное военное столкновение между Россией и Германией чревато тяжелыми последствиями для обеих стран. Либералы в России ратовали за тесные отношения с Англией и Францией, считая, что в этом залог укрепления и развития «парламентаризма» и «демократии», видя в любом сближении с Германией лишь «проявление реакционного курса». В то же время консерваторы отстаивали идею союза с Берлином, полагая, что именно таким путем можно укрепить монархическую идею и консервативные тенденции в Европе и в России. В таких утверждениях была своя правда. Тем сложней понять коллизию, почему последние цари, являясь в общем-то носителями консервативных представлений, последовательно поддерживали союз с республиканской Францией, а позднее прилагали немало усилий для сближения с Великобританией, где власть монарха во многом носила номинальный характер и где были очень сильны антирусские настроения. Ответ может быть только один: политическая целесообразность. Она диктовала курс, отвечающий интересам Российской империи, как их понимали, формировали и отстаивали в российских коридорах власти. Именно подобная политика заставила Россию недвусмысленно выступить в поддержку Франции, когда в 80-е гг. XIX в. германский канцлер О. Бисмарк, неудовлетворенный до конца результатами франко-прусской войны 1870 г., вынашивал планы «добить исконного врага Германии». Именно позиция России спасла тогда Францию от нового, еще более мощного удара восточного соседа, хотя между Россией и Францией в тот период не было никаких союзнических соглашений. Сложный рисунок отношений между Россией и Германией и в XIX в. и особенно в начале XX в. обусловливался различными факторами. В создании атмосферы сначала отчуждения, а потом плохо скрываемой вражды и, наконец, военного противостояния сыграли свою роль различные причины, и одна из главных среди них — личные отношения между последним царем и кайзером. Вильгельм II, еще до того как стать королем Пруссии и императором Германии, пользовался незавидной репутацией среди родственников. Бабушка, английская королева Виктория, относилась к нему с плохо скрываемой антипатией. Его же мать, германская императрица Виктория (супруга германского кронпринца, затем императора Фридриха III, урожденная английская принцесса Виктория-Фредерика, дочь королевы Виктории), просто ненавидела сына и нередко публично демонстрировала свои чувства. Его считали бездушным, сумасбродом, солдафоном, человеком, способным на низость. В поступках и поведении Вильгельма трудно было разглядеть то, что свидетельствовало бы о соответствующем его положению воспитании. Хотя он являлся безусловно образованным человеком, но светские манеры ему всегда были в тягость. Формируясь в атмосфере нелюбви, принц с ранней молодости стал замкнутым, порой нелюдимым, а его самолюбие и амбиции приобрели просто болезненные формы. Когда в 1918 г. в Германии свершилась революция и кайзер бежал в Голландию, то на его родине появились утверждения о том, что он «был психически больным человеком». Но подобное умозаключение вряд ли отражало истинное положение вещей. Обо всех чертах личности «повелителя Германии» цари и их ближайшее окружение прекрасно были осведомлены. И если Александр III, как человек более резкий, не очень скрывал свое нерасположение к прусскому родственнику (хотя ему приходилось с ним встречаться и даже принимать один раз у себя уже в качестве императора), то Николай II придерживался иной линии поведения. У них была заметная разница в возрасте: Вильгельм родился в 1859 г., Николай — в 1868 г. Они познакомились еще тогда, когда в России на троне находился Александр III, а в Германии — Вильгельм I (дедушка Вильгельма II). Разность в темпераменте и несхожесть манер не сделали русского цесаревича и германского принца друзьями, но у них установились доверительные отношения, сохранявшиеся долгие годы. Они писали друг другу письма, значительная часто которых была потом опубликована. По восшествии на престол Николая II германский император вознамерился играть роль «старшего брата» и ментора при молодом русском царе. «Друг Вилли» регулярно корреспондировал «дорогому Ники», использовал любой повод для личной встречи и всегда давал советы, делал оценки, предлагал решения. Царя и царицу раздражали манера общения, навязчиво-назидательный тон речей и посланий кайзера, как и их содержание. Александра Федоровна с ранней юности питала стойкую, почти физическую неприязнь к своему кузену и всячески избегала любых встреч и контактов с ним. Ирония же судьбы состояла в том, что во время Первой мировой войны именно ее, ненавистницу кайзера, беспощадная молва будет обзывать «агенткой Вильгельма». Но конечно же не эти личные антипатии стали причиной разлада русско-германских межгосударственных отношений. Кайзер последовательно отстаивал, близкую и сердцу русского царя, идею о необходимости тесных, дружественных отношений между Германией и Россией. Николая II не надо было в этом убеждать. Но то, что конкретно предлагал «дорогой Вилли» для достижения этой «жизненно важной цели», в большинстве случаев не соответствовало геополитическим приоритетам, интересам России. Для «истинного сближения», по замыслу кайзера, Россия должна была дезавуировать союз с Францией, отказаться от всякого сближения с Англией и обратить свое главное внимание на Восток, в Азию, откуда Европе якобы угрожала «желтая опасность». Это был излюбленный мотив Вильгельма II, который из его уст звучал постоянно. Правда, оставался «балканский узел», где у России имелись давние интересы, старые привязанности, исконные исторические цели. На Балканах усилению позиций России с конца XIX в. противодействовала не столько Турция, но в первую очередь Австро-Венгрия, ближайший партнер и союзник Германии. Для Берлина же теснейший альянс с Веной являлся краеугольным камнем всей внешнеполитической деятельности. Балканскую тему германский император старался не развивать в своих переговорах и переписке с царем, прекрасно зная, что она для России является чрезвычайно острой и больной. Но «предать забвению» этот важнейший клубок европейских противоречий не удалось, и именно события на Балканах стали детонатором Первой мировой войны. Ухищрения германского императора не оказывали существенного влияния на русский внешнеполитический курс, одним из важнейших постулатов которого было поддержание, насколько возможно, добрососедских отношений с Германией. Но подобное было возможно лишь при совместных усилиях обеих стран. В Берлине же твердо были уверены, что при сохранении союзнического договора с Францией Россия не может рассчитывать на дружбу Германии. Противоречия же между ней и Францией были непреодолимы, так как касались территориального спора о районах Эльзаса и Лотарингии, отторгнутых от Франции во время франко-прусской войны. В Берлине полагали, что принадлежность этих территорий рейху не может служить темой обсуждений, а Париж в самой категорической форме требовал возврата того, что было добыто в результате «военного насилия». В этом были солидарны общественные круги Французской республики. Лишь один раз, как показалось Вильгельму II, его непрестанные воздействия на царя увенчались успехом и долгожданная цель — разрушение франко-русского союза — близка к достижению. Это произошло в июне 1905 г., когда во время свидания в финских шхерах кайзер и царь подписали так называемый Бьёркский договор. Общая ситуация для России в тот момент была неблагоприятной. Только недавно, в мае 1905 г., в морском сражении при Цусиме русский флот был разбит, и война с Японией становилась бесперспективной. Внутри же страны с каждым днем множились социальные волнения. На мировой дипломатической сцене дела не были благоприятны. Франция заключила в 1904 г. договор с Англией и не оказала никакой практической поддержки России во время дальневосточного кризиса. Российская дипломатия теряла почву под ногами. В этих условиях царь согласился во время краткосрочного отдыха на яхте встретиться с германским императором, прибывшим в Бьёрке (около Выборга) на своей яхте «Гогенцоллерн». Ничто не сулило никаких осложнений, и встреча походила на обычную, не раз до того происходившую. Но кайзер считал иначе и решил, воспользовавшись тяжелыми политическими условиями России, сделать не предусмотренный заранее шаг. Он предложил царю подписать союзнический договор с Германией. Это предложение было неожиданным, но сулило выход из дипломатической изоляции. Конечно же сразу возникла тема о союзе с Францией, и кайзер заверил царя, что в дальнейшем к соглашению может присоединиться и Франция. Царь был не настолько наивен, чтобы не знать глубины и остроты франко-германских разногласий, но он полагал, что поддержание мира в Европе соответствует желаниям всех стран, а существующие проблемы можно будет урегулировать дипломатическими средствами. И Николай II поставил свою подпись под текстом на листе, который «случайно» оказался в кармане кайзера. Вскоре после события Вильгельм II в характерной для него напыщенной манере самовосхваления описал происшедшее. «Хотите Вы это подписать? Это будет очень милым воспоминанием о нашем свидании», — заметил кайзер, после того как царь трижды прочитал предложенный текст. В ответ на это последовал утвердительный ответ царя. Происшедшее далее в каюте русской императорской яхты «Полярная Звезда» в изложении германского императора выглядело следующим образом. «Я открыл чернильницу, подал ему перо, и он подписал «Николай». Затем он передал перо мне, и я тоже подписал. Когда я встал, он, растроганный, заключил меня в свои объятия и сказал: «Благодарю Бoгa! Я благодарю Вас. Это будет иметь самые благоприятные последствия для моей страны и для Вашей». Казалось, исполнилось давнее заветное желание «дорогого Вилли». Кайзер не скрывал восторга: «Слезы радости наполнили мои глаза, и я подумал: Фридрих Вильгельм III, королева Луиза, дедушка и Николай I, наверное, смотрят на нас в эту минуту и радуются вместе с нами!» Что же такое подписали два монарха, что, по мнению повелителя Германской империи, должно было вызвать радость умерших правителей Пруссии и России? В пункте первом говорилось о том, что каждая из сторон обещает в случае нападения на другую сторону прийти на помощь своей союзнице в Европе всеми сухопутными и морскими силами. Далее заявлялось, что страны обязуются не вступать в сепаратные соглашения с противником одной из сторон. При этом Россия брала на себя обязательство не сообщать Франции о подписанном соглашении до его вступления в силу. Лишь затем Петербург получал право оповестить Францию и побудить ее присоединиться к договору. В Бьёркском соглашении был очень важный пункт, предоставлявший России свободу дипломатического маневра. Он вступал в силу лишь после того, как Россия подпишет мирный договор с Японией, перспективы заключения которого в июне 1905 г. были более чем отдаленными. После того как с соглашением ознакомился русский министр иностранных дел граф В. Н. Ламздорф, а затем, осенью 1905 г., и премьер С. Ю. Витте, они убедили императора отказаться от договора, так как он явно противоречил интересам Франции, которая ни при каких условиях на союз с Германией пойти не могла. Царь остался верен французскому союзнику и 13 ноября 1905 г. послал Вильгельму письмо, где сообщал о том, что считает необходимым дополнить договор двусторонней декларацией о неприменении статья 1-й в случае войны Германии с Францией, в отношении которой Россия намеревалась соблюдать принятые договоренности «впредь до образования русско-германо-французского союза». Подобная постановка вопроса была совершенно неприемлемой для Германии, и тонко задуманная интрига потерпела неудачу. Больше попыток заключения русско-германского союза предпринято не было, хотя разговоры о возможности не стихали и в России, и в Германии вплоть до начала Первой мировой войны.
|
