Кириленко Галина Георгиевна 20 страница

 

Луначарский защищает идею предрасположенности человека к духу коллективности. Социализм как "религия подлинного коллективизма" отвечает человеческому призванию. В статье "Вопросы морали и Метерлинк" Луначарский писал: "Группа лиц объединяется здесь в нечто солидарное, целостное, а главное, соединяется воедино с данной личностью, с единицей. "Я" чувствует ярко и непосредственно радости и гордости этого "мы", этого большого "я". "Мы" рождается из естественной родовой группы и ее сотрудничества и растет: оно постепенно обнимает собою племя, город, нацию, наконец, все человечество; оно живо, ярко - эмоционально сопричисляет человека к различнейшим группам: семье, секте, партии и т.п. Оно в тысячу раз увеличивает поверхность ощущений, оно дает возможность радоваться победам, которые осуществляются лишь через столетие после смерти " маленького я ", жить жизнью давно погибших поколений, которые тоже принадлежали к "мы", составляли его часть" [1]. Установку сознания на то, что "я" находится внутри "мы", Луначарский называет "макропсихическим индивидуализмом, широкосердечием", в отличие от традиционного индивидуалистического эгоизма, который хотя может быть разумным, но все же является "микропсихикой, узкосердечием".

 

 

 

1 Луначарский А. Этюды критические и политические. М., 1906. С. 175.

 

 

"Макропсихический индивидуализм", по мысли Луначарского, расширяя жесткие рамки существования реального индивида, позволяет ему компенсировать индивидуальную смерть чувством расширения "я" до великого "мы", чувством "сотрудничества в великом строительстве". Историческая самотрансцендентность (" любовь к дальнему ") и направленность к другому "я" ("любовь к ближнему") занимают особое место в "коллективном индивидуализме". Богостроительство Луначарского, с его постоянным вращением вокруг проблемы бессмертия и верой в возможность преодоления индивидуальной смерти, находится в цепи давней историко-философской традиции. Со времен Р.Декарта, Р.Бэкона, Ж.Кондорсе идея продления жизни постоянно включается в теорию. В этом пункте богостроительство Луначарского является своеобразной "религией прогресса". "Спасение от смерти, - пишет он, - это перенесение центра тяжести с себя самого, со своего психического "Я" на великое "Мы", на творческое, борющееся, прогрессивное человечество". Чтобы сделать вероятным и очевидно убедительным преодоление смерти путем расширения "Я" до "Мы" и "Мы" как настоящего, "великогоЯ", Луначарский пытается найти аргументы у Эрнста Маха. У последнего "Я - не что иное, как определенное множество элементов", существующих в определенной комбинации. При индивидуальной смерти разрушается исключительно комбинация, сами же элементы (например, составные части опыта) остаются. Проблема бессмертия решается с помощью содержимого "элементов Я": индивидуальная смерть высвобождает их из комбинации "Я", но они продолжают существовать, сохраняя свое содержание, которое освобождается от "несущественных личных воспоминаний". Элементы входят в новые комбинации "Я" индивидуумов. Непрерывностью "элементов" совершается прорыв индивида к безличной, "сверхличной жизни". Добавить нечто к сумме таких элементов является величайшим счастьем художника, исследователя, изобретателя, социального реформатора. Таким образом, любой вклад в обогащение "содержания элементов" является вкладом в преодоление смерти. "Победа над смертью" растет с увеличением "содержания, то есть - с коллективным опытом... Бессмертие обретается в виде (в человечестве - авт.)". Богочеловек Луначар-

 

 

ского - это символ совпадения "видовых" (Мы) и "индивидуальных" (Я) характеристик. Луначарский ставит задачу сформировать такое миросозерцание, в котором человек "переживает" свою "видовую" сущность. В отличие от Бердяева, создавшего экзистенциальную мифологию, "упакованную" в формы религиозной философии, точнее - эсхатологической метафизики, Луначарский прямо говорит о целесообразности создания теории "социального мифа" в области пролетарского сознания. "Бог, как Всезнание, Всеблаженство, Всемогущество, Всеобъемлющая, Вечная жизнь, - пишет Луначарский - есть действительно все человеческое в высшей потенции".

 

Тогда так и скажем: Бог есть человечество в высшей потенции. Но человечество в высшей потенции не существует? Святая истина. Но оно существует в реальности и таит в себе свои потенции. Будем же обожать потенции человечества, наши потенции и представлять их в венце славы для того, чтобы крепче любить их" [1]. Чтобы воздействовать на чувство и "заразить" человека интересами человеческими, Луначарский свободно использует художественные образы, разнохарактерную религиозную терминологию, даже бравирует ею. Все это - своеобразная "игра в религию", прием, при помощи которого он как бы отгораживается от всех видов традиционного миросозерцания. Для Луначарского "бог" выступает как метафора, образно-художественное отношение к миру. Да и сам он об этом прямо говорит в своем кратком послесловии к пьесе "Иван в раю" и в предисловии к пьесе "Маги" [2].

 

1 Луначарский А. Атеизм. // Очерки по философии марксизма. Спб., 1908. С. 157.

2 Луначарский АЛ. Драматические произведения в 2-х тт. М., 1923. Т.2. С. 43-45.

 

 

Стремясь сделать философию марксизма "мудростью жизни" пролетарских масс, Луначарский рассчитывал, что идеи богостроительства легко усвоятся традиционным сознанием, находящимся под влиянием религиозного миросозерцания. Иной смысл образов, постепенно внедряясь в сознание, переродит чувства, потребности, ценностные ориентации масс. Однако эффект, на который он рассчитывал, оказался противоположным. Рассудок вписывал образы в традиционные воззрения, и новое "мирочувствование" угасало в рационализированных формах обыденного сознания. С одной стороны,

 

 

 

образы "новой религии" Луначарского часто лишались общедоступности и непосредственности эмоционального воздействия. А с другой - размывались границы между философской теорией и мифологией обыденного сознания, что оставляло впечатление мистификации, под власть которой попал и сам автор. Богостроительские идеи оказались крайне неудачной формой решения проблемы формирования внутреннего мира личности, проблемы личностной обращенности философских идей. Значительно позже, критически оценивая свою попытку подвести народные массы к "истинам социализма" через "полупоэтическую публицистику", Луначарский назвал ее "ложным шагом"; проблему формирования практического миросозерцания невозможно решить созданием "адаптированной" философии.

 

Неудача "социального мифа" Луначарского позволила ему сформулировать ряд проблем. В частности, если есть философия как теоретическая система идей, и философия как практическая мудрость жизни, то в каких координатах сознания они действительно продолжают и развивают друг друга?

 

Отношения между индивидуумом и коллективом Луначарский содержательно определяет через практику (" совместный труд во времени и пространстве") и через чувство ("радости, солидарности, справедливости к роду, истории и т.п."). Идея таким образом понимаемого коллективизма подразумевала необходимость решения проблемы общечеловеческой организации труда как основы "истинной человеческой культуры".

 

Автором первой "всеобщей организационной науки" (тектологии) был А.А.Богданов (1873-1928) [1].

 

1 Богданов Александр Александрович (Малиновский) - философ, экономист, публицист, социал-демократ. Постоянный оппонент В.И.Ленина по философским и социально-культурным вопросам социалистических преобразований в России.

 

 

Он рассматривает три проблемы. Первая - системность мышления. В этом аспекте "тектология" Богданова по сути - современная формулировка вопроса о том, как наиболее целесообразно организовать комплекс элементов (реальных или идеальных). Он доказал, что организация свойственна явлениям неживой и живой природы, общества и мышления и, таким образом, имеет универсальный и объективный характер; что она связана с определенными, состоящими из элементов комплексами ("системами"), а также с управлением и актив-

 

 

 

ностью; что организованность может изменяться в сторону своего повышения ("организации") или понижения ("дезорганизации"). Все это позволяет установить ряд "тектологических законов", на основе которых можно управлять настоящим и успешно прогнозировать будущее.

 

Вторая проблема - производство, в котором Богданов выделяет три уровня: технологический (отношения "системы - окружающей среды ", человека и природы); экономический (отношения между людьми, т.е. - элементов внутри комплекса); идеологический (идеи, нормы, обычаи с точки зрения их содействия организации производства). Между тремя уровнями существует упорядоченная взаимосвязь: технология задает параметры экономики и обе обуславливают идеологию, которая, однажды возникнув, влияет и на технику, и на экономику.

 

Третья проблема - системность культуры. Богданов стремится к поискам факторов, стабилизирующих и развивающих культуру. Если в целях приближения к социализму изменить только экономику, то культура, считал Богданов, спонтанно будет воспроизводить прошлую духовную структуру общества. Поэтому преодоление отчуждения пролетариата невозможно без развития его собственной культуры. Без этого самые кардинальные политические изменения, по его убеждению, малопродуктивны. С точки зрения Богданова, культура задает социальную инфраструктуру и является "каркасом" взаимоотношений человека с обществом. Поэтому революционные изменения в обществе возможны с установлением не политической, а культурной гегемонии пролетариата. Следовательно, революционная ситуация, т.е. условия для взятия власти, возникает только тогда, когда прогрессивный класс превзошел правящий по уровню культуры и научился управлять целостной системой. Чтобы культивировать новые ценности и отношения, социальной опорой которых признавался пролетариат, Богданов организовал первые "пролетарские университеты" - школу на о. Капри (1909), а также в г. Болонье (1910-1911). Движение за пролетарскую культуру ("пролеткульт") как единственный гарант социалистического пути развития вызвало резкое его неприятие ортодоксальным большевизмом и было в конце концов упразднено. Но Богдановым были заложены первые основания марксистской контркультуры, которая продолжала существовать до середины 30-х годов. Идеи Богданова - не

 

 

 

просто модификация марксизма, но совершенно иная концептуализация общества, социальной стратификации, идеологии, культуры. Социокультурная рефлексия Богданова во многом оказалась близкой современной структуралистской концепции.

 

 

"Абсолютная мифология" А.Ф.Лосева

 

События начала XX века (революция, гражданская война в России, социальное переустройство общества и последствия этого) А.Ф.Лосев (1893-1988) оценивал как процесс и результат мифологического хаоса в общественном сознании, стремящемся создать некий социально-ценный гибрид из компонентов разных мифологий и утопических стремлений к всеобщему счастью, к земному раю. С точки зрения Лосева [1] - не экономика, не наука, не идеология, не политика, не искусство и не церковь управляют историей: они сами в своем становлении и изменении управляются мифологическими силами, которые отражают различные варианты совмещения в личности ее одновременных стремлений к вечному и преходящему.

 

1 Далеко не полный список его работ включает свыше шестисот наименований. Среди них "Диалектика мифа". М., 1930; "Философия имени". М., 1926; "История античной эстетики" в 8 тт. 1963-1994 и др.

 

 

Признание тотальности мифологии, в которой живет человек, по Лосеву, вовсе не означает фатальной обреченности на несвободу воли. Напротив, мыслитель стремится помочь человеку решить задачу обретения своего подлинного места в бытии, дать ему чувство устойчивости, не раствориться в мире. Так появляются центральные категории его философии - жизнь, диалектика, миф. Строго говоря, это даже не понятия, а символы. Отказываясь от традиционного теоретического метаязыка, на который раньше "переписывалось" сознание, жизнь человека, мир его потребного будущего, Лосев прибегает к тому типу описания, который он сам же называл символическим - как альтернативу естественно-научному.

 

Концепция Лосева отличается от подходов, сложившихся в русской религиозной философии. Там двойственность материального и духовного примиряется в лице Иисуса Христа, затем, как утверждал В. Соловьев, "эта истина овладела людьми, но люди ею пока не овладели". Лосев же исходит из уже осуществленного единства, неразрывной связи идеи и вещи, человека и

 

 

 

мира, которая воплощается в понятии "жизнь". Только на этом пути можно решать вопросы свободы и необходимости, вечности и смерти, рая и ада. Именно в этом изначальном единстве заключено напряжение самой жизни реально живущего человека, драматизм человеческого существования: "противоречие есть жизнь и жизнь есть противоречие, ждущее синтеза". Лосев идет не от абстрактного гносеологического субъекта, а от человека, погруженного в жизнь, т.е. "жизненного субъекта", для которого существуют некоторые жизненные очевидности, делающие его жизнь осмысленной и не позволяющие "погрузиться в хаос и безумие". Именно в таком подходе к человеку неклассичность Лосева: человек вначале живет, а потом решает то, что задается жизнью. Это значит, что человек изначально живет в мифе. И лосевская диалектика решает не традиционные вопросы импульсов, механизмов, направленности развития. Она - "жизненная диалектика" как "подлинный и единственно возможный философский реализм. В основе такой человеческой диалектики вечного блаженства и вечных страданий пять, казалось бы, простых категорий - "личности, жизни, сердца, вечности и символа". В этом также отличие Лосева. Прошлая философия ставила человека в противоречивую ситуацию и заставляла его мучительно думать, выбирать "или-или". Диалектика Лосева имеет особый смысл: она помогает человеку не выбирать, но - жить в противоречиях.

 

По сути дела у него речь идет о двух типах, уровнях диалектики. Во-первых, диалектика - "всегда непосредственное знание... это самое простое, живое и жизненное, непосредственное восприятие". Иными словами, это "первичная" диалектика, устанавливающая ту гармонию бытия, которая необходима, чтобы жить. Но человеку, прошедшему искус разделения субъекта и объекта, духа и материи, мира и самого человека, необходим иной синтез - понятийный. Здесь-то и появляется новое понимание диалектики: это попытка не только найти разрешение противоречий, но и показать, в чем жизненный исток противоречий и почему человеку надо их разрешать. " Диалектика не только " захватывает " вещи, но она и есть сами вещи в их смысловом саморазвитии" [1]. Перефразируя Лосева, можно утверждать: если человек в этом мире глух и нем, то и сам мир будет тьмой и безумен. Сама исходная первичная жиз-

 

 

 

ненная интуиция (первичная диалектика) требует духовно-смыслового оформления мира. Человек, "обживая" мир, в котором живет, превращая его " в свой дом, придавая ему уют, тем самым преодолевает судьбу и смерть". Улавливание ритма жизни, оформление и осмысление жизни на основе диалектики, как "непосредственной основе жизни", на деле есть развертывание диалектической мифологии.

 

1 Лосев А.Ф. Мифология. Философия. Культура. М., 1991. С. 239, 241.

 

 

Диалектика Лосева - постоянно развивающийся "смысловой" синтез в сознании человека и одновременно это как бы теория, объясняющая, в чем исток его жизни. Как диалектика мифологической реальности, по сути своей она ближе к Платону, но пользуется Лосев категориальной сеткой Гегеля, усиливая ее понятиями античной философии и святоотеческого богословия. У Лосева миф диалектичен, а диалектика мифологична, и в этом также заключено два смысла "абсолютной мифологии" Лосева. Образно говоря, живя в этом мире, человек может построить свой "дом" (уютный миф), в котором он будет отгорожен от всего мира. Но можно обрести уютный дом и в универсуме. Третьего здесь не дано. Человек обречен жить в мифе и за его рамки выйти не может. Но какой это будет миф: или замыкающий на себя, своих близких и "родные вещи" (миф человека повседневности, "первичный миф"), или другой миф, тот, что связывает человека с общим, миф возвышающий, дающий силы, мужество и благородство быть Человеком универсума в этом обездушенном мире? Лосев считает, что только через любовь к общему, к идее человек начинает чувствовать себя смысловым центром мира, он отталкивается от повседневности и ее преодолевает. В этом и заключен абсолютизм мифологии Лосева. Философия в такой ситуации меняет свою направленность. Основной ее проблемой становится рефлексия о возможных и оптимальных структурах индивидуального человеческого бытия в универсуме. Собственно, этому и были посвящены почти все работы Лосева по философии и эстетике.

 

Интерпретация диалектического мифа позволяет приблизиться к пониманию специфики используемых Лосевым категорий, которые не носят абстрактно-логический характер, а являются "выразительными формами", т.е. - символами (родина, жизнь, смерть, жертва, страдания, радость и т.п.), в которых вечное и временное "синтезированы в фигурную вечность". По неоднократному определению самого Лосева, указанные выразительные формы входят в предмет эстетики,

 

 

 

предполагающий "прежде всего такую внутреннюю жизнь предмета, которая обязательно дана и внешне, и такое внешнее оформление предмета, которое дало бы нам возможность непосредственно видеть и его внутреннюю жизнь". Кажется парадоксом, что предмет философии им определяется почти так же: "Философия есть неразличимое тождество идеи и материи... воспринимаемое чувственно, чувственными формами" [1]. Так что же представляют многотомные работы Лосева - эстетику или философию? Ответ достаточно определен: предельно общие категории-символы, которые несли в себе мысль Лосева, привели к единственно возможному результату: философия его стала эстетической, а эстетика философской. Лосев писал по этому поводу: эстетика есть не внешнее украшение жизни, но ее организация и теория этой жизни, т.е. - "философия в ее предельной целостности". В основе же этого синтеза: Жизнь реально живущего в истории Человека, Диалектика и Миф.

 

1 Лосев А.Ф. История античной эстетики. М., 1992. С12.

 

 

Не следует думать, что цель Лосева - погрузить человека в очередной современный миф - у нас их сейчас слишком много. Как раз современная мифология (политическая, экономическая, идеологическая, технократическая и т.п.) является свидетельством и результатом распада универсальности мира и создания множества удобных индивидуально разъятых мифов, закрепляющих атомарность человеческого сообщества. До диалектической мифологии Лосева можно подняться лишь с помощью значительного интеллектуального усилия. Этот миф интеллектуала XX века является возвратом человека на новый виток развития культуры, к универсализму античности.

 

Философия сознания М.К.Мамардашвили

 

Концепцию философского сознания как выражения спонтанности личности, как духовной деятельности, воспроизводящей в человеке то, что является в нем специфически человеческим развивал М.К.Мамардашвили (1930-1990). В известном смысле его работы ("Как я понимаю философию". М., 1990; "Лекции о Прусте", М., 1995; "Лекции по античной философии", М., 1997; "Кантианские вариации", М., 1997;

 

 

"Психологическая топология пути", С-Петербург, 1997 и др.) - это построение концепции философии как формы индивидуального самосознания в его предельном выражении и одновременно - сама "реальная философия", "философский акт", который как бы встроен, инкорпорирован в режим выполнения человеком своих сознательных духовных целей и жизни. Неоднократно разъясняя свою мысль, Мамардашвили подчеркивает: все человеческие изобретения, институты, нравственные нормы, мысленные образования, все, что содержится в человеческой памяти и передается культурой, есть совершенно особые вещи, которые сами по себе не живут, в отличие, скажем, от деревьев. Дерево, как известно, воспроизводится природой. А вот даже простейшая норма, или, скажем, политическая норма, юридическая и т.п., жива только в той мере, в какой постоянно воспроизводится внутреннее условие ее существования, которое само не является нормой. Условие, состоявшее в том, чтобы в каждый момент достаточно большое количество людей ценой собственного труда, страданий, риска, ценой собственной жизни шло на то, чтобы эта норма или определенный институт были. Тогда эти вещи длятся. Обыденное сознание, как правило, считает дление во времени исторических, человеческих вещей само собой разумеющимся. Что они пребывают или живут точно так же, как, скажем, деревья, камни и реки. Но они не живут так. "И если мы это теперь понимаем, то начнем понимать и другое. То есть чем занимается философия".

 

Особенности индивидуального самосознания Мамардашвили представил как "связь понимания": "Все мы живем, прислоняясь к теплу непосредственно нам доступной человеческой связи, взаимному пониманию, чаще всего неформальному". Сгущая, концентрируя, наполняя жизненным смыслом идеи семантической концепции личности, Мамардашвили строит "отрицательную онтологию" личности в ее способности отказаться от мира, с которым она срослась. "Непосредственная человечность", данность человека самому себе в его антропологических свойствах - "это первое, что мешает человеку мыслить, что отгораживает его, как экран, от самого себя, от своего реального положения в мире и своего предназначения, призвания".

 

 

 

Реальный философский акт, присущий личности, - это "невербальное состояние активности", нахождение в пространстве собственного усилия: "трансцендирующего усилия, состоящего в способности поставить самого себя на предел, за которым в лицо глядит облик смерти, на предел, который символизирует для человека его способность или готовность расстаться с самим собой, каким он был к моменту события, расстаться со слепившейся с ним скорлупой".

 

Наряду с "реальной философией" - предпринимаемым человеческим существом ежедневным усилием, воспроизводящим человеческое в любых актах личностных деяний, - параллельно и рядом с ней существует "профессиональная философия, или философия учений и систем, вырабатывающая те понятия, с помощью которых эксплуатируются содержания реальной философии. Перевод живого невербального акта философствования как выражения спонтанного, свободного действия на язык философских категорий не есть простая рационализация, в которой умирает наше неповторимое бытие Я. Философия сохраняет связь с живым проявлением человеческой спонтанности, если ее язык рассматривать не как язык понятий, не как язык "строгой науки" с ее смысловой определенностью и предметной заданностью, но - как язык "предельных символов", в которых просвечивает трансцендентное, "всесвязность космического целого". Символизм фило- софского мышления открывает бесконечную возможность самоинтерпретации.

 

Концепция "отрицательной онтологии" (хотя такое определение, по логике автора, не более чем одна из символизации) дает способ сознания личностью себя как творческого начала, субъекта деятельности, "делает историю ответственным полем драмы человеческого существования".

 

Основное противоречие самосознания, являясь одновременно основной проблемой личности, ее "предназначения", - это способность "поместить себя в свою мысль". Не в том смысле, что необходимо "правильно", адекватно отразить свое Я в образе Я, но - в смысле быть способным к жизненной интерпретации своей мысли о себе, способным сделать мысль о себе - собою, способным мысль о свободе воплотить в свободный поступок, мысль о добре - в акт добра. Философская символизация как некая "пауза недеяния" оказывается посредником между невербальным актом выхода за пределы "непосредственной человечности" и поступком как ценностно-ориентированным действием.

 

 

Именно это опосредование проявлений человеческой спонтанности предельными культурными символами блага, красоты, справедливости, добра, истины и характеризует самосознание как социальный в широком смысле феномен. Это хороню понимали древние, считает Мамардашвили. Не случайно они в один "шаг" философского размышления соединяли истину, добро и красоту. Это не было, как известно, соединением дисциплин, а "было выражением самой природы, самого вот такого странного способа человеческого бытия, где бытие есть в той мере, в какой есть понимание бытия в самом бытии и усилие по его поддержанию и воспроизводству".

 

Феномен философии сознания М.К.Мамардашвили удивителен своей открытостью, незавершенностью. С его идеями можно вступать в общение, диалог, находя в них каждый раз нечто новое, совершенно неожиданно вдруг высветляющее новые пути к решению классических проблем философии.

 

Рекомендуемая литература

 

1. Зенъковский В.Н. История русской философии в двух томах. М., 1991.

2. Левицкий СА. Очерки по истории русской философии. М., 1996.

3. Лосский Н.О. История русской философии. М., 1991.

4. Бобков К.В., Шевцов Е.В. Символ и духовный опыт православия. М., 1996.

5. Бердяев Н.А. Философия свободы. Смысл творчества. М., 1989.

6. Богданов АА. Всеобщая организационная наука (тектология). Ч. 1 - 2. М., 1913-1917; Ч.З. Берлин, Пг., М., 1922.

7. Достоевский Ф.М. Полное собрание сочинений, В 30 тт. М., 1981.

8. Киреевский И.В. Избранные статьи. М., 1984.

9. Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. М., 1981.

 

10. Луначарский А.В. Этюды критические и полемические. М., 1905.

11. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М., 1996.

12. О великом инквизиторе: Достоевский и последующие. М., 1991.

13. Памятники литературы Древней Руси. М., 1978.

14. Соловьев B.C. Сочинения в двух томах. М., 1993.

15. Толстой Л.Н. Статьи об искусстве и литературе. // Толстой Л.Н. Собр. соч. В 20 тт. Т.15. М., 1964.

16. Хомяков А.С. Сочинения. М., 1989.

17. Чернышевский Н.Г. Антропологический принцип в философии. Эстетические отношения искусства к действительности. // Чернышевский Н.Г. Избранные эстетические произведения. М., 1974.

 

 

 

Бытие и познание

 

Проблемы онтологии Субстанция и бытие

 

Бытие - одна из главных философских категорий. Изучение бытия осуществляется в такой "отрасли" философского знания, как онтология. Жизненно-ориентирующая направленность философии, по существу, ставит проблему бытия в центр любой философской концепции. Однако попытки раскрыть содержание этой категории сталкиваются с большими трудностями: на первый взгляд, оно слишком широко и неопределенно. На этом основании некоторые мыслители полагали, что категория бытия - это "пустая" абстракция. Гегель писал: "Для мысли не может быть ничего более малозначащего по своему содержанию, чем бытие" [1]. Ф.Энгельс, полемизируя с немецким философом Е.Дюрингом, также считал, что категория бытия мало чем может нам помочь в объяснении единства мира, направления его развития. Однако в XX веке намечается "онтологический поворот", философы призывают вернуть категории бытия ее подлинное значение. Как согласуется реабилитация идеи бытия с пристальным вниманием к внутреннему миру человека, его индивидуальным характеристикам, структурам его мыслительной деятельности?

 

1 Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т.1. С. 175.

 

 

Содержание бытия как философской категории отлично от обыденного его понимания. Бытие повседневного обихода - это все, что существует: отдельные вещи, люди, идеи, слова. Философу же важно выяснить, что такое "быть", существовать? Отличается ли существование слов от существования идей, а существование идей - от существования вещей? Чей вид существования более прочен? Как объяснить существование отдельных вещей - "из них самих", или же искать основу их существования в чем-то еще - в первоначале, абсолют -