ПРИНЦИП ДОПОЛНИТЕЛЬНОСТИ В СОВРЕМЕННОМ НАУЧНОМ ЗНАНИИ

Проблемой дополнительности, как показывает анализ, занимаются исследователи различных областей научных знаний. Обращение к дополнительности как объекту исследования, с одной стороны, и как общеметодологическому инструментарию – с другой, можно найти в философии, культуре, лингвистике, психологии и во многих других сферах научной и практической жизнедеятельности.

Основными идеями, на которых развивалась концепция дополнительности в философии, как показывает обращение к работам И.С. Алексеева. Н.Ф. Овчинникова, А.А. Печенкина, являлись идеи синтеза, соотношения, сравнения (17; 18). Анализируя сформулированный Н. Бором принцип дополнительности, с помощью которого он стремился разрешить один из «парадоксов» квантовой механики, авторы отмечают, что идею соответствия Н. Бор понимал как «некоторое основание для сравнения наших (квантовых) воззрений с обычными представлениями» (17, с. 158). Данная ситуация созвучна с ситуацией, обозначенной немецким физиком XX в. Вернером Гейзенбергом, состоящей в том, что невозможно равным образом точно описать два взаимозависимых объекта микромира, например, координату и импульс частицы. Это, в свою очередь, привело его к правилу (принципу) соотношения неопределенностей, которое гласит: если мы имеем точность в одном измерении, то она будет потеряна в другом. Философский аналог этого принципа был сформулирован Людвигом Витгенштейном в последнем трактате «О достоверности». Суть данного принципа состоит в том, что для того, чтобы сомневаться в чем бы то ни было, нечто должно оставаться несомненным (133). С помощью принципа соответствия теория приобретает более связное, стройное изложение и представление (Г. Крамерс, Х. Гольст). В свое время принцип соответствия был сформулирован как «эмпирическое правило», выражающее закономерную связь в форме предельного перехода между теорией атома, основанной на квантовых постулатах, и классической механикой (1913 г.) В современном толковании принцип соответствия гласит: «новая теория, приходя на смену старой, не...отрицает, а в определенной форме удерживает ее» (595, с. 438). Другими словами, теории, справедливость которых доказана ранее, с появлением новых, более общих теорий не устраняются как нечто ложное, но сохраняют свое значение для прежней области явлений как предельная форма и частный случай новых теорий. Принцип соответствия означает, в частности, преемственность научных теорий.

Сравнивая сущности принципа соотнесения и принципа неопределенности с принципом дополнительности, можно прийти к заключению, что принцип соответствия и принцип неопределенности являются не только истоками, но и составляющими принципа дополнительности. Действительно, в философском словаре принцип дополнительности трактуется как «методологический принцип», как «метод научного исследования», сущность которого состоит в том, что «для воспроизведения целостностиявления на определенном, «промежуточном» этапе его познания необходимо применять взаимоисключающие и взаимоограничивающие друг друга «дополнительные» классы понятий, которые могут использоваться обособленно в зависимости от особых условий, но только взятые вместе исчерпывают всюподдающуюся определению и передаче информацию» (595, с. 133). В другом словаре: принцип дополнительности – общенаучный принцип дополнительности Н. Бора, согласно которому для любой теории, описывающей явления определенного типа, всегда найдется такое из этих явлений, которое не может быть изучено (адекватно смоделировано, описано) в рамках этой теории, и тогда для изучения названного явления должна быть упреждающе создана адекватная теория, дополняющая исходную теорию (585, с. 295).

Далее, принцип дополнительности в научном знании рассматривают чаще всего как инструмент научного исследования, способствующий дальнейшему его развитию. Между тем начинают появляться исследования, стремящиеся расширить понимание самого боровского принципа дополнительности. В частности, интерпретируя культурологическую значимость принципа дополнительности для XX в., В.В. Налимов указывает на то, что классическая логика оказывается недостаточной для описания внешнего мира. По Бору признается допустимым взаимоисключающие категории, каждая из которой базируется на обычной логике. Принцип дополнительности – это, собственно говоря, признание того, что четко построенные логические системы действуют как метафоры: они задают модели, которые ведут себя и как внешний мир, и не так (414). В. Руднев, анализируя работу Ю.М. Лотмана «Феномен культуры», указывает на расширенное понимание им принципа дополнительности, обращая внимание на высказывания Ю.М. Лотмана о том, что по мере роста знания незнание будет не уменьшаться, а возрастать, а деятельность, делаясь более эффективной, – не облегчаться, а затрудняться. В этих условиях недостаток информации компенсируется ее стереоскопичностью – возможностью получить соврешенно иную проекцию той же реальности – перевод ее на совершенно другой язык. Польза партнера по коммуникации заключается в том, что он другой (358).

Анализ научного знания в контексте феномена дополнительности приводит к выводу о том, что принцип дополнительности весьма тесно связан с антиномиями и дуальностью. Елена Гохнадель, комментируя концепцию дополнительности И.С. Алексеева, рассматривает дополнительные понятия как дуальные понятия (дуальные функции, дуальные установки) в соционике – дуальные типы. Исходя из этого, она прямо указывает, что принцип дуализации можно употреблять как синоним принципа дополнительности (672). Под дуальностью автор понимает противоположные классы понятий, единство которых составляет целостность. В качестве примера автор рассматривает единство или дуализм экстраверсии и интроверсии. Идея антиномии или парадоксальности, как указывает А.А. Остапенко, исходит из понятий двух видов суждений «тривиальное» и «нетривиальное». «Тривиальные (т.е. обычные) суждения – это те суждения, для которых противоположные утверждения являются ложными. Нетривиальные – это суждения, для которых противоположные утверждения являются истинными. Это хорошо показано в теории относительности, в неклассической квантовой механике» (444, с. 90). Другими словами, именно нетривиальные суждения в квантовой механике стали источником общеметодологического принципа дополнительности Н. Бора.

В широкий философский обиход понятие «антиномия» ввел немецкий философ Иммануил Кант, хотя до него этот термин уже упоминали Р.Гоклен и Ш. Бонне. Наиболее широко антиномия как методологический принцип использовался большинством русских религиозных философов. Начало фундаментальных обсуждений антиномизма независимо от влияния западных мыслителей, уделявших внимание парадоксальности (С. Къеркегор, К. Барт, Р.Нибур и др.), начал священник Павел Флоренский (599). В частности, он писал: «Антиномия есть такое предложение, которое, будучи истинным, содержит в себе совместно тезис и антитезис, так что недоступно никакому возражению. Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины» (там же, с. 147). Далее, развивая эту мысль, он писал: «единство во множестве называется идеей. Полюсы, являющие идею, будучи неразрывны, в то же время и взаимо-противоположны. Идея, единая в себе, является как сопряженность антиномически лежащих полюсов, – как антиномия. Целое – в явлении своем – есть противоречие «да» и «нет». И, напротив, наличность неразрывно связанных «да» и «нет» заставляет искать того единства, той идеи, которая в этой антиномии раскрывается. Антиномия – залог цельности, т.е. идеи, т.е. сверхчувствительности. Напротив простое единство свидетельствует о неполноте, эмпиричности и нецельности явления» (598, с. 462). Антиномия рассматривалась Е.Н. Трубецким, Н.А. Бердяевым, С.Н. Булгаковым, С.С. Глаголевым, современным исследователем С.С. Хоружим. Сложный принцип «антиномического монодуализма» обосновал С.Л. Франк. Мы согласны с А.А. Остапенко, что анализ содержания сути понятия «антиномии», представленный различными авторитетными мнениями, позволяет говорить о неразрывной связи данного принципа с принципом дополнительности Н. Бора в силу их сущностного единства, с той лишь разницей, что антиномия как методологический принцип рассматривался в большей степени в рамках религиозного философского знания, а принцип дополнительности в рамках естественнонаучного знания. Дальнейший анализ развития данных принципов показывает поиск путей единства или синтеза противоположных начал (полюсов), тезис – антитезис. Примечательны в этом контексте размышления Э.В. Ильенкова. Он пишет: «...друг против друга стоят две полярно противоположные по всем своим характеристикам сферы: тождество их (факт их согласия – истина) осуществляется как раз через переход, превращение одной в другую. Но переход, самый момент перехода иррационален и не может быть выражен через непротиворечивое понятие, ибо в этот-то момент как раз и совершается превращение А в не-А, их совпадение, тождество. Выразить его в понятии – значит разрушить форму понятия» (247, с. 107).

Итак, связь принципа дополнительности с дуальностью и антиномиями заключается в том, что принцип дополнительности собственно является не только логическим следствием антиномичности (тезис-антитезис), о единстве которых говорил еще Гегель, но и источником их дальнейшего развития, которое, в свою очередь, на основе этой связи может привести и уже приводит к трансформации и дальнейшему развитию самого принципа дополнительности (дуальности).

Говоря о принципе неопределенности, А.А. Пузырей подчеркивает, что «данный принцип касается влияния эффектов измерения, так сказать, на «траекторию» движения изучаемых объектов. И, конечно же, не касается самих законов их существования.... Что же касается принципа дополнительности, то.....идея Н. Бора о дополнительных описаниях фиксирует то обстоятельство, что мы в принципе не можем дать единого и единообразного описания, в терминах одного какого-то языка, как плана изучаемого объекта, в данном случае какого-то явления микромира, так и плана аппаратов и средств, с помощью которых мы ведем изучение объекта, и описание которых мы должны включить в описание объектов. «Дополнительность» собственно и состоит в том, что мы неизбежно должны использовать два принципиально различных, несопоставимых, несоизмеримых языка описания: один для изучаемых процессов в узком смысле, а другой – по существу для исследовательской деятельности. Если соотносить боровское решение с тем, что можно найти в истории психологии, то это этап соответствующий примерно гештальт-психологии, что, кстати, и хронологически близко эпохе создания квантовой механики. Гештальт-психологи это тоже прекрасно понимали». Роль психологии в контексте дополнительности, по мнению автора, заключается в том, что именно в психологии должны быть сделаны шаги в осознании того, что не только план аппаратов, приборов и средств, но весь полный состав научно-исследовательской деятельности, включая понимание, процедуры рассуждений и т.п. должны быть включены в описание ситуации исследования, или, если хотите, – в описание объекта изучения (500, с. 2). Другими словами, принцип дополнительности как инструмент исследования призван обеспечить единство всего многообразия исследовательских методов, средств, подходов и собственно персоналий. Особо значимым для нашего исследования является выход исследователя на основе принципа дополнительности не только на бинарные структуры, но и на возможность перехода к триадическим (триадным) структурам. Проводя аналогию и осуществляя перенос принципа дополнительности в психологическое знание, А.А. Пузырей критикует академическую психологию как ориентирующуюся на человека вообще, обращается к психологии гуманитарной, рассматривая ее как многочисленные индивидуальные практики духовной работы человека над собой (500, с. 2). Таким образом, автор указывает: 1. на множественность («различные типы» психологий (индивидуальная психология); 2. на не допустимость игнорирования академичности в науке; 3. на триадное единство индивидуальной, традиционной или академической и гуманитарной психологий.

Дальнейшее свое развитие принцип дополнительности получил при рассмотрении его в качестве Единого закона эволюции (М.И. Беляев). В рамках данной теории любое двойственное отошение, не удовлетворяющее принципам взаимодополнительности, является не жизненным; отношения взаимодополнительности порождают законы сохранения симметрии, которые формируют природные операционные механизмы эволюции любого двойственного отношения. В качестве Единого закона эволюции двойственного отношения выдвигаются законы взаимодополнительности (рычажные весы). В общем случае «рычажные весы» характеризуют равновестность двойственного отношения с учетом их плеч. Рассматривая взаимодополнительность в окружающем нас мире, автор приводит примеры взаимодополнительности (вещество-поле, частица-волна, структура-функция, частицы-кварки и т.д.) Далее в контексте дополнительности автор рассматривает часть и целое, дополнительность и меру, видение и ведение, мир и мера, событие и перемена. Рассматривая диалектику единства противоположностей, осмысляет диалектическое единство тождества и различия, симметрии и ассиметрии, объекта и субъекта и т.д. и обозначает выход к многомерному диалектическому мышлению, в основе которого лежит учение о четырех стихиях (огонь-воздух, вода-земля) и рычажные весы двойственного отношения (янь-инь). Рассматривая законы диалектической взаимодополняемости, автор опирается на диалектические законы отрицания, что выводит его на диалектическую спираль эволюции противоположностей. В своих работах М.И. Беляев обращает внимание на то, что идея «квантования», рассмотренная в физике (дефект массы, дефект движения), может быть распространена на множественные другие процессы (дефект капитала, дефект сознания). В частности, автор указывает, что даже такие категории, как сознание, тоже могут квантоваться и рассматривает в связи с этим над-сознание, бес-сознание, под-сознание (69, с. 1–15), что отражает идею триединства (триадности).

В контексте рассмотрения принципа дополнительности как Единого закона эволюции представляет интерес идея стимулирования антитез, доступно и наглядно представленная В.М. Жариновым при рассмотрении процесса развития философского знания (206). Основным механизмом развития философского знания, по мнению автора, является взаимодействие противоположных философских течений, результатом которого является возникновение новой теории. Развертывая историю развития философского знания, автор пишет, что развивающийся мир – предмет философии, поэтому развитию философского знания не может быть конца. Однако могут быть ограничения, связанные с параметрами сущности бытия. Так философия, как собственно наука и наука о науках, начинается с догадок о сущности своего объекта – природного мира, что позволяет говорить о том, что мир еще не охватывается сознанием целиком. Первоначально возник вопрос: из чего возникает все сущее (из воды? воздуха? огня? – древняя Греция). За вопросом о «материале», перед человечеством встает вопрос о механизме возникновения всего сущего (как?). Этот механизм однозначен и неизменен или он заключается во взаимодействии основных, противоположных сторон? Так возникает метафизика и диалектика. В узком смысле метафизика – понятие, означающее учение о статике бытия (в силу его однозначной сущности), а диалектика – учение о динамике бытия (взаимодействие противоположностей). Из истории философии известно, что первые тупики, как в той, так и в другой теории, заставляют исследовать возможности субъекта, выраженного в тезисе «познай самого себя», свой внутренний духовный мир. В результате чего опять возникают два противоположных философских направления, природно-материалистическое и духовные теории. Возникает вопрос об их примате. Соответственно формируются материализм (первично материальное) и идеализм (первично духовное). Попытка вслед за познанием природного и духовного мира познать природу Бога, привела к рождению религиозной философии (в условиях Древней Греции – неоплатонизм). Начавшаяся в XVII в. философия рационализма (Декарт), как противоположная богословию, с ведущей ролью разума в свое время вошла в противоречие с другой философией – эмпиризмом, с ведущей ролью чувственной сферы человека. Начался поиск доминирующей философии, который привел к «чистому онтологизму» (XVIII в.), а от него к «чистому гносеологизму». Это означало, что стал акцентироваться не объект познания, а способ его познания (не что познаю, а как познаю). Далее автор указывает на то, что «акцентировано выданный Кантом гносеологизм, в сочетании с ранее разработанным другими философами, онтологизмом помог его преемникам в немецкой философии создать воистину классические, развернутые системы идеализма, где через субъект и объект последовательно, по восходящей предстали его три главных (выделено нами. – О.Ж.) основания: воля – у Фихте, мышление – у Гегеля, дух – у Шеллинга» (206, с. 87).

Рассматривая далее историю развития философского знания, автор отмечает, что вслед за вновь осмысленным в полной мере идеализмом в прямой исторической преемственности в качестве философской антитезы заявил себя с аналогичной полнотой диалектический материализм Маркса-Энгельса. Далее идеализм через единство гносеологизма – онтологизма проявился в эмпириокритицизме, в основе которого лежат ощущения. Объективированный, космический волюнтаризм, диктующий волю человеку, выразился в пессимистической философии Шопенгауэра. Это вновь стимулировало антитезу: его ученик Ф. Ницше, напротив, воспел гимн абсолютной воле субъекта в учении о сверхчеловеке. Сухой логицизм к жизни как субстанции привел к появлению противоположного течения под названием «философия жизни» и близкого к нему интуитивизма, онтологическая версия которого выступила в космософии «жизненного прорыва» А. Бергсона. Интуитивизм в виде иррационализма излился в онтологии через «негативную религию» Э. Гартмана. Анализ «феноменов» реальных и виртуальных явлений на путях слияния объекта и субъекта породил феноменологию Э. Гуссерля. Объективизация личностного начала породила персонализм, как религиозный, так и безрелигиозный, на котором созрел экзистенциализм, сосредоточенный целиком на реальной личности, а также философию софийности (Владимир Соловьев), в которой реальный человек рассматривается как божественное начало. Взаимодействие чувственного и рационального было последовательно раскрыто только в диалектическом материализме (206).

Подводя итог выше изложенному, можно констатировать, что принцип дополнительности расширяет свое влияние и рассматривается как принцип, конкретизирующий «бесконечность процесса познания на пути от истины относительной к истине абсолютной»; как инструмент плюрализма идей,... полипарадигмальности..., как «способ гармонизации отношений» и «вероятностных смыслов..» (585, с. 295–296).

Весьма неординарный подход к рассмотрению феномена дополнительности мы находим в философии Ж. Деррида (183). В частности, А.А. Грицианов, анализируя одну из его работ, пишет, что «дополнительность – понятие и регулятивный принцип, введенные в дисциплинарный оборот современной философии Деррида («О грамматологии» – 1967г.) и постулирующие идею одновременной возможности-невозможности начал (всегда производного и вторичного)... концепция дополнительности полагает конструирование начала (присутствия) как такового. Дополнительность есть «пространство повторения-замещения отсутствия». Разрывая и задерживая присутствие, подвергая его отсрочке и разделению, дополнительность, таким образом, выступает как операция различения (дифференциации), призванная в статусе «неразрешимости» раскрыть характер различия между началом и его «дополнением». По-видимому, замечает А.А. Грицианов, главную роль в данной схеме Деррида исполняет понятие «дополнение» (164, с. 1-2). Далее автор обращает внимание на то, что обязательной установкой философии Ж. Деррида выступает преодоление изначальной самонеполноты внешне самодостаточных терминов, понятий и явлений. Принцип дополнительности предполагает, таким образом, насущную необходимость осуществления самого-по-себе-дополняющего составного репертуара определенного различения, адресованного «самодостаточному» понятию «дополнение», восполняющему тем самым собственную неполноту. Являясь новаторской моделью парадигмальной эволюции философии Другого, концепция дополнительности сопряжена с идеями дифференциации и следа; в то же время – отличие от последних – дополнительность указывает не на необходимость отсылки к Другому, а на обязательность его дополнения..... Природа дополнения, по мысли Ж. Деррида, амбивалентна: оно «избыточно» постольку, поскольку компенсирует недостаток, изъян начала; оно при этом и само нуждается в определенном «возмещении». По логике Деррида дополнительность – есть «посредник». Поэтому бессмысленно рассуждать о некой тождественности начала и дополнения: данному началу требуется некоторое дополнение только в целях некоторого дополнения иного начала и т.д. Порождение ощущения «именно той вещи, чье появление она все время задерживает» (Деррида), и обусловлено бесконечной игрой беспредельной цепочки дополнений-замещений (там же).

Таким образом, по Ж.Деррида дополнительность – это:

1) понятие и регулятивный принцип, постулирующие одновременность возможности-невозможности начал, которые всегда производны и вторичны;

2) бинарность «за счет исключения третьего» (183, с. 22);

3) операция различения (дифференциация) в статусе «не разрешимости» начала и его дополнения;

4) операция единения, амбивалентности, отражающая собственно природу дополнительности;

5) посредник между различными началами, поскольку «данному началу требуется некоторое дополнение только в целях некоторого дополнения иного начала» (там же);

6) условие бесконечного развития;

7) условие или механизм получения (созидания) полноты.

Причем само дополнение является неполным, с одной стороны, а с другой – оно самодостаточно и полно.

Таким образом, философия Ж. Деррида серьезно продвинула развитие феномена дополнительности, отразив в единстве такие его характеристики, как единство, одновременность, амбивалентность, дифференциация, посредник и др. Но самое главное, вместо боровского «целостность» он использует понятие «полнота».

Свое дальнейшее развитие принцип дополнительности, как единство противоположных категорий, получил в теории бинарного архетипа
(М.С. Уваров). Автор замечает: «Научное познание можно представить в качестве одного из самых удачных объектов для исследования феномена бинарного архетипа. Его «биполярная», «двухсоставная» природа обнаруживается не только в общетеоретических, но и в более специальных анализах (586, с. 1). Другими словами, автор демонстрирует универсальность бинарности, как механизма развития процессов познания и нового знания, на множественных примерах частных и специальных наук (геометрофизике, психотерапевтической практике, этнографии, историко-философского анализа, физике и т.д.), обращая внимание на методы, в основе которых лежит бинарный архетип («метод аналогий», когда можно говорить о том, что бинарные структуры представляют собой простейшие модели эволюции систем с началом и концом; метод «парадоксальной интенции», «метод парадоксов», «апоретический метод», «метод альтернатив» и др.). При этом автор не смешивает бинарность с проблемной ситуацией, поскольку, с его точки зрения, это приводит к формализации и «огрублению» динамики процесса познания. В работе детально рассматриваются бинарные отношения в научном мышлении, в связи с чем автор выделяет девять способов разрешения антиномий. Первым и наиболее распространенным способом разрешения антиномий является попытка изначального синтеза противоположностей. При этом имеется в виду признание относительного равноправия тезиса и антитезиса, а их дополнительность рассматривается в качестве неизбежного элемента характеристики объективной реальности» При этом автор замечает, что данный способ «не обладает функцией разрешения: признание равноправия противоположностей означает, скорее, что антиномия «блокируется» в своем первоначальном виде». Второй способ разрешения антиномии-проблемы связан с динамикой науки на начальной стадии исследования, когда процесс нарастания ассиметрии между тезисом и антитезисом только набирает силу. В результате складывается своеобразная антиномическая ситуация, когда одна теория считается «частично» истиной, а другая – ведущей. Третий способ заключается в выявлении причинно-следственной связи тезиса и антитезиса, в котором, как указывает автор, «ведущей тенденцией... является синтез ассиметричных, неравнозначных противоположностей». Четвертый способ заключается в поиске третьего синтезирующего начала, в результате чего были созданы первые системы многозначных логик. Данный способ объективно проявляет себя в многообразных естественнонаучных ситуациях, традиционно описываемых по принципу соответствия. Описывая этот способ, автор справедливо замечает, что современная логическая мысль часто идет именно по этому пути, в результате чего возникают оригинальные концепции, исходящие из поиска синтезирующего начала. Далее описываются предельные, экстремальные, вспомогательные и вырожденные (в логическом смысле) способы разрешения антиномий. Делая завершение рассмотрению многообразных способов, автор замечает, что центральное, стержневое положение содержательных методов разрешения антиномий, задающих общее направление для выхода из подобных ситуаций, занимают нарастающая ассиметрия противоположностей и логика поиска третьего, синтезирующего начала (586, с. 3–8).

На основании выше изложенного можно и нужно говорить уже не о собственно принципе дополнительности, а о феномене дополнительности как категории, вышедшей за рамки собственно Боровского принципа дополнительности. Тем более что весьма широкие возможности в развитии дополнительности открылись в связи с возникновением новой научной области – синергетики – науки о саморазвивающихся системах. Как указывает В.Г. Буданов, именно синергетика, как наука исследующая механизмы эволюции становления реальности, самоорганизации и «управления» хаосом (Г.Хаккен), призвана разрешить проблемы, выраженные: в росте объема информации, который порождает фрагментарное восприятие мира; кризисе самоидентификации как личности, так и социальных групп; напряженность в межнациональных и межконфессиональных отношениях, отношениях человека и природы, культуры естественнонаучной и культуры гуманитарной и т.д. Автор указывает, что «ситуация напоминает библейский сюжет о смешении языков, начиная уже с уровня научного дисциплинарного знания, и старые подходы в образовании, скорее, усугубляют ситуацию. Целостность знания как доминанта новой фундаментальной парадигмы образования должна разрешить проблему двух культур, преодолеть субъектно-объектую дихотомию нашей ментальности, восстановить гармонию отношений человека с природой» (105, с. 285–286). Синергетика в понимании В.Г. Буданова способствует появлению «единого метаязыка естественника и гуманитария. И это естественно, хотя одна из культур представляет преимущественно рациональный способ постижения мира, другая – дополнительный, интуитивный, ассоциативно-образный. Их диалектическое единство заключается в том, что ни одна из культур не самодостаточна и, согласно знаменитой теореме Курта Геделя о неполноте, рано или поздно не сможет развиваться без привлечения методов другой, вырождаясь иначе в застывшую догму либо хаос абсурда....Принципы гармонии, пронизывающие реальность, во многом имеют синергетическую природу» (там же, с. 287–288). В.И. Моисеев в статье «Феномен «сильной» синергетики: ментальное моделирование «ктойности» и саморазвитие» говорит о «слабой» и «сильной» синергетике, показывая, что это «не альтернативы, а скорее всего два дополнительных источника единого синтеза» (406, с. 383). Опираясь на то, что «субъект» и знание о нем дополнительны, автор указывает на необходимость возникновения методологии, имеющей в виду эту дополнительность (406, с. 387–389) и т.д. Возникновение новой методологии не заставило себя долго ждать, поскольку оно было обусловлено и подготовлено всем ходом развития феномена дополнительности, результат которого выразился в тринирности как синтезе нового уровня. В частности, А.А. Кобляков в рамках синергетической парадигмы обосновал единство физического знания с гуманитарным с позиций творчества как саморазвивающегося феномена, присущего субъекту. Он пишет: «Общеизвестно, что в научной деятельности мы изучаем не мир как таковой, а его замещающую модель. Каждая научная эпоха выдвигала свою парадигму (исходную концептуальную схему) и свою замещающую мир модель (так называемую «познавательную модель» – Чайковский Ю.В.)... Познавательная модель лежит в основе любой парадигмы. Начиная с Ньютона, все модели были физикалистскими, субъект и субъективное устранялись из концептуального аппарата науки. Поэтому, очевидно, что «новой» концепцией будет та, которая включает Субъекта в научную картину Мира... Как известно, весь новейший этап развития естествознания характеризуется поисками адекватных познавательных моделей, репрезентирующие такие субъектные категории, как рефлексия, интуиция, смысл. Это значит, что новая парадигма знания и новая познавательная модель должна принадлежать к объектам гуманитарных наук, поскольку именно гуманитарный объект включает в себя субъекта как непосредственного творца-интерпретатора. Как вид новая парадигма знания есть Творчество» (277).

Итак, к уходу от любой дихотомии (внутреннего-внешнего, искусственного-естественного, анализа-синтеза и т.п.) и выход в «третье пространство» склоняет синегретический подход (2). Это означает, что антагонистические процессы могут успешнее всего разрешаться в рамках синергетики, поскольку «сутью синергетики является кооперация антагонистических процессов, взаимодополняемость конкурирующих структур». Это взаимодействие при определенных условиях приводит к устранению противоречий, переходу дизъюнкций в конъюнкции, консенсусу и компромиссу (277).

Рассматривая синергетику как науку о саморазвивающихся системах, надо указать на то обстоятельство, что, с одной стороны, звучат призывы к объединению синергетики и системного подхода, а с другой – предостережение от такого объединения (263, 274, 275, 276, 510 и др.). Все дело в том, что синергетический подход, основной характеристикой которого является беспорядок и хаос, самопроизвольно стремящийся к новому порядку, противоречил системному подходу как способу внешнего управления. Противоречие системного и синергетических подходов как междисциплинарных имеет тенденцию к снятию и замене его единым системно-синергетическим подходом. Эти объединяющие тенденции противоречивых и взаимоисключающих друг друга классов понятий, происходящие на различных уровнях и в различном знании, являются закономерными на путях поиска механизмов целостности.

Между тем, как показали дальнейшие исследования, синергетическая парадигма, являясь более общей по сравнению с системным подходом, сделала его своим частным случаем.

В рамках синергетического подхода принцип дополнительности Бора, вылился в новую интерпретацию, выраженную в одном из принципов синергетики (неопределенность – дополнительность – совместимость). Развивая идею триадности как синтеза нового уровня, исследователи выделяют три типа триад: линейные, переходные и системные (61, с. 11–14). Линейные триады состоят из элементов, которые расположены на одной оси в семантическом пространстве. Когда один элемент поднят на более высокий уровень, олицетворяя выход к синтезу, а остальные два являются противоположными, то такие триады называются переходными. Классическим образцом переходной триады является гегелевская формула: тезис–антитезис–синтез. Триада будет являться системной, если каждая пара элементов находится в соотношении дополнительности, а третий задает меру совместимости (60, с. 16), результатом чего является новый синтез. Такой подход сопряжен с уходом в прошлое эпохи анализа (которая основывалась на смене бинарных позиций, их противоположностей и выделением той или иной доминанты), с признанием эпохи синтеза, но не как доминанты, а как структуры и условия их существования (56, с. 193–210; а так же 57–61).

Итак, на основе синергетики феномен дополнительности получил возможность приобрести новое звучание, выраженное в переходе с бинарного уровня на тринитарный уровень (Р.Г. Баранцев). В отличие от классических представлений феномена дополнительности (принципа дополнительности) как антиномий и их соотнесения с принципом соответствия – несоответствия синергетическая парадигма перешла к идее единства несоответствия – дополнительности – соответствия, как способа выражения феномена дополнительности в его новом синергетическом контексте (С.С. Аверинцев, В.И. Арнольд, В.И. Аршинов, Р.Г. Баранцев, В.Л. Васильев, С.А. Волков, Т.П. Григорьева, А.А. Кобляков, О.Н. Козлова, К.К. Колин, П. Маляска, В.И. Моисеев, Г.С. Померанец, В.И. Редюхин и др.). В синергетической формулировке дополнительность предстает триединством (триадой). Многочисленные исследования показали достаточно высокую жизнестойкость триад, а также эффективность их учета и использования в различных сферах деятельности.

Сегодня идет интенсивный процесс создания триадных структур как отражение новой тринитарной методологии, в рамках которой решается проблема устойчивого равновесного развития целостности. Так, М.Н. Эпштейн выделяет три типа событийности. Это поступок по своей воле – поступок по чужой воле – происшествие по закономерности (судьба). Рассматривая теорию судьбы, он также выделяет три подхода к ней: эстетический – религиозный – философский (650, с. 65–67). Поиски целостности на основе системной дополнительности можно найти на различных уровнях и в различных сферах: в частности, на уровне подходов (Р.Г. Баранцев, О.Н. Козлова, В.И. Аршинов, В.И. Редюхин, К.К. Колин); в религиозно-духовной сфере (С.С. Аверинцев, А.Н. Яковлев, В.В. Налимов, Ж.А. Дрогалина, Г.С. Померанц); в морально-нравственной сфере (Т.П. Григорьева); в культурно-нравственной (Н.К. Рерих); в социальной (П. Маляска) и так далее (7; 51; 52; 61; 244; 372; 414; 477; 658). В математике – ассимптология, в основе которой лежит триада точность-локальность-простота, в религии – Святая Троица, в герменевтике: жанр – стиль – композиция (577); в философии: гносеология – аксиология – онтология (331); в человеке взаимодополняются потребности-мотивы-цели (26), «вера – разум – чувства» (562; 291), «молчание – речь – диалог» (328) и др.

Сегодня можно насчитать более шести тысяч работ по триадическим структурам, которые собраны в двух томах Международной библиотеки тринитарной литературы (668; 669).

Интенсивный поиск триадических структур объясняется тем, что сегодня есть острая потребность в смене парадигм, которая, как показывает история, событие чрезвычайно редкое. Как считает Н.Л. Коршунова, «парадигма способна произвести революцию в науке в том случае, если станет общеметодологической установкой» (303, с. 23).

Итак, анализ ряда научных работ по проблеме дополнительности, осуществленное на основании принципа единства необходимости и достаточности, позволил выделить две линии ее развития. Первая отражает развитие самой категории дополнительности как объекта научного исследования, вторая – возможности дополнительности как универсального методологического инструментария. Надо заметить, что выделение двух направлений развития феномена дополнительности являются весьма условными, поскольку ясно, если развивается, расширяется, обогащается сущность понятия, то, как следствие, расширяются и границы его применимости.

Было определено, что дополнительность рассматривают как механизм целостности через взаимодействие двух противоположностей. М