Сексуальность и современные методы наказания

Общественное сознание (нормативная культура) в XX столетии приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в легитимации и является само ценной. Э. Гидденс отмечает, что либерализация сексуальности в современном обществе строится на отделении секса от функции воспроизводства и благодаря этому «сексуальность стала податливой, открытой для разнообразных форм, она стала достоянием личности»[96]. Формирование гибкой сексуальности стало основой сексуальной революции последних десятилетий. Гидденс выделяет два основных элемента трансформации сексуальности:

1. становление женской сексуальной автономии, имеющей значительные последствия для мужской сексуальности;

2. расцвет мужской и женской гомосексуальности[97].

Процесс либерализации человеческой сексуальности во многом определил и характер современной пенитенциарной системы, которая, помимо открыто декларируемого инструмента наказания — лишения или ограничения личной свободы — использует и латентные дисциплинирующие механизмы, из которых одним из самых эффективных является ограничение и контроль над сексуальным поведением индивида. Как только демографическая политика государства перестает быть направленной исключительно на интенсификацию рождаемости и принимает более гибкий, экономически и социально оправданный характер, как только сексуальность возводится в ранг приоритетов для индивида, тот час механизмы наказания, принадлежащие государству, располагаются в интимном, приватном пространстве индивидуальных практик.

Контроль над сексуальностью, над интенсификацией сексуального желания, как утверждает М. Фуко, распространяется с конца XVIII столетия на многие сферы жизнедеятельности индивида[98]. Он используется в медицине через систему медицинских запретов или, напротив, показаний, в образовательной и профессиональной сферах — через обучающие программы и утверждение норм этически и сексуально корректного поведения, в семейной политике — через систему воспитания. Но откровенно дискриминационные черты он получает в системе наказания, где запрет на сексуальность объясняется не стремлением сохранить здоровье или морально-нравственный облик индивида, а необходимостью продемонстрировать преступнику недоступность для него двух «абсолютных» ценностей в современном обществе — свободы и сексуальности. Принцип ограничения сексуальности не артикулирован в официальной риторике современных уголовных кодексов или в документах регламентирующих режимный порядок в местах лишения свободы. В подавляющем большинстве случаев мы сталкиваемся лишь заявлением о раздельном содержании осужденных мужчин и женщин, а так же о строгой регламентации свиданий осужденных с интимными партнерами, к которым принадлежат лишь законные супруги, заключившие гетеросексуальный брак. В случаях тяжких и особо тяжких преступлений интимные свидания запрещаются вообще.

Одновременно, запрет на сексуальность в тюрьме, используемый с самого начала функционирования пенитенциарной системы, не позволил легализовано проникнуть в замкнутое социальное пространство тюрьмы двум основным характеристикам современного типа сексуальности — женской сексуальной автономности и гомосексуальным практикам. Традиционная пенитенциарная система, преследующая своей целью устрашение и исправление индивида, никогда в своем дискурсе не репрезентировала женский субъект отдельно от репродуктивной функции женского организма. В современном уголовном праве женщина упоминается лишь в двух случаях — беременности и наличии несовершеннолетнего ребенка. Гомосексуальные практики не транслируются в тюрьме в качестве легализованных стратегий, они не являются следствием добровольного выбора индивида. Их применение входит в систему наказания индивида, его окончательной депривации и маргинализации. Со стороны администрации тюрем гомосексуальные отношения так же всегда подвергались строгому наказанию — от помещения в карцер, до увеличения срока отбывания наказания[99].

Следует сделать вывод, что контроль над сексуальностью в условиях тюремного заключения носит латентный характер, но от этого не снижается его тотальность и действенность. Отсутствие четких рекомендаций и распоряжений относительно сексуального поведения осужденных способствует спонтанному и неограниченному использованию контроля над сексуальностью со стороны тюремной администрации. Латентный характер ограничения сексуальности осужденных определяется воздействием двойной структурации в условиях лишения свободы: первичная структурация, выраженная в режимных правилах тюремного распорядка, ведет к нарушению, разрыву привычных интимных связей осужденного, а вторичная структурация, связанная с установками внутренней субкультуры пенитенциариев, трансформирует этот разрыв в кардинальную потерю легализованных и традиционных полосоциальных ролей. Причем для мужских и женских исправительных учреждений механизмы трансформации и сам процесс искажения полосоциальных ролей будут принципиально отличаться.

Субкультура осужденных по признанию большинства исследователей носит маскулинный характер в силу количественно превосходства заключенных мужчин над женщинами-осужденными, и благодаря формированию гегемонической институциальной маскулинности в криминальном мире. Однако приписывать субкультуре исправительных учреждений исключительно маскулинные черты, по нашему мнению, неправомерно.

Скорее речь идет о формировании в условиях принудительного лишения свободы специфической, принципиально отличной от традиционной, асексуальной субкультуры, но не гипер-сексуальной, как ее понимает Ж. Бодрийар[100]. Именно запрет на всякую артикулированность сексуального желания, запрет на малейшее проявление сексуальности (вплоть до жестокого наказания со стороны заключенных за случайное прикосновение) санкционировал уклад «классического» тюремного сообщества[101].

Однако запрет на сексуальность, санкционируемый и администрацией, и самим тюремным сообществом, не является единственным доказательством того, что субкультур пенитенциарной системы не могут носить традиционно понимаемый маскулинный или феминный характер.