Два восприятия детства

В средневековом обществе, которое служит нам отправной точкой, детство не осознавалось как нечто особенное. Это не означает, что на детей не обращали никакого внимания, и они были предоставлены сами себе. Не следует путать восприятие детства с любовью к детям: первое соответствует осознанию особенности этого периода жизни, того, что отличает детей от взрослых, пусть даже и молодых. Подобного осознания не существовало. Вот почему, как только ребенок выходил из-под постоянной опеки матери, кормилицы, няни, он оказывался в обществе взрослых людей и к нему относились столь же серьезно. Конечно, сегодня взрослые того времени часто кажутся нам скорее детьми; без сомнения, это вопрос не только сознательного возраста, но и возраста физического - слишком много детей и очень молодых людей~ Слово «ребенок» не имело строгого языкового значения: его употребляли так, как мы сегодня говорим «парень». Эта возрастная неопределенность распространяется на все виды общественной деятельности: игры, ремесла, военные искусства. Не существует ни одного группового портрета, где не было бы детей, больших и маленьких: на руках у матери, или писающих в сторонке, или выполняющих свою роль на традиционных праздниках, или ученика в мастерской, или пажа какого-нибудь кавалера и т. д.

Слишком маленький ребенок, который не в состоянии еще войти в жизнь взрослых - не в счет, это говорит Мольер, свидетельствуя о силе древней традиции в ХУН веке. У Аргана из

«Мнимого больного» две дочери: одна на выданье и другая, Луизон, едва начавшая говорить и ходить. Известно, что он грозится отдать старшую в монастырь, если та не откажется от своей любовной привязанности. Брат Аргана так ему говорит: «Объясните мне, братец, как это при вашем богатстве, имея только одну дочь - потому что маленькую Луизон я не считаю - как вы дошли до такой мысли, чтобы отдать ее в монастырь?»2 Младшая была не в счет, потому что она могла умереть. «Я потерял двух или трех детей, когда они были в грудном возрасте. Мне было жаль их, но я не сильно роптал» - признается Монтень3. Как только ребенок выходил из возрастного периода высокой смертности, то есть периода, когда было неизвестно, выживет он или нет - он сразу смешивался со взрослыми.

Слова Монтеня и Мольера свидетельствуют о живучести архаического отношения к детству. Оно устойчиво, но поколеблено. Начиная с XIY века новый подход стремится выразить в искусстве, в иконографии, в культе умерших личность, которую признают в ребенке, поэтический и повседневный смысл особенностей детского возраста. Мы проследили эволюцию путти, детского портрета и даже портрета рано умершего ребенка. В конце концов, у ребенка и даже маленького ребенка - там, где проявляется ощущение детства, то есть в высших слоях общества

в ХУI и ХУН веках появляется собственный костюм, который выделяет его среди взрослых. Эта специализация детского костюма и особенно костюма самых маленьких в обществе, где внешние формы одежды имели очень большое значение, свидетельствует о пере менах в отношении к детям. С ними считаются больше, чем представляет себе брат Мнимого больного. И действительно, в этой пьесе, на первый взгляд столь же суровой к маленьким детям, что и некоторые афоризмы Лафонтена, существует целый диалог между Арганом и маленькой Луизон:

«- Посмотри на меня. Ну? - Что, папочка? - Да ну же!

Что? - Ты ничего мне не имеешь сказать? - Если вам угодно, чтобы вас позабавили, я расскажу вам сказку про ослиную кожу или прочту басню о вороне и лисице, которую я недавно выучила». Здесь мы видим совершенно новое отношение к детству. Благодаря своей наивности, милому поведению и забавности, ребенок становится источником радости для взрослого - это называют «сюсюканьем». Естественно, такое отношение исходит, прежде всего, от женщин, которые занимаются детьми - матерей или кормилиц. Читаем в «Большом собрании всякого рода вещей» по поводу кормилицы: «Она радуется, когда радуется ребенок; ей жалко его, когда он болеет; она поднимает его, если он падает; она связывает его, если он сильно возится во время мытья или когда она его подмывает. Она воспитывает дитя, учит говорить и произносит слова по слогам, как если бы она заикалась, чтобы ребенок раньше и лучше усвоил родную речь... Если он плачет, она берет его на руки и качает или сажает себе на плечи, она пережевывает для него мясо, дабы он смог его проглотить, не подавившись, она укачивает его, крепко, спеленав, перед, сном, он уходил совершенно успокоенные матерью, причин для слез больше не было, хотя проблема оставалась неразрешенной опоздавшего мальчика, несомненно, высекут в школе.

Детские забавы всегда, должно быть, казались притягательными матерям, кормилицам, сиделкам, но эти чувства оставались без выражения. Отныне с детьми сюсюкают и забавляются с нескрываемым удовольствием - это становится нормой. Мадам де Севинье эмоционально рассказывает о времени, которое она проводит со своей внучкой: «Я читаю сейчас об открытии Западной индии Христофором Колумбом. Чтение развлекает меня невероятно, но ваша дочь - еще больше. Я ее люблю... она так гладит ваш портрет и хвалит ваш вид, что я не могу удержаться и тут же ее целую» 6. «Вот уже целый час я играю с вашей дочерью, она премилая». Ее подстригли и необычно причесали. «Эта прическа будто специально для - Нее придумана. Меня восхищает цвет ее лица и кожи. Что бы она не делала: говорит, ласкается, крестится, просит прощения, делает реверанс, целует руку - она прелесть во всем. Я забавляюсь с нею часами». А так как она очень боится ~заразных болезней, мадам де Севинье добавляет с легкостью, которая поразила бы современного человека, для которого смерть ребенка очень страшная вещь и не может быть темой для шуток: «Я не хочу, чтобы все это умерло». Даже при новом отношении сохранилось, как мы это уже видели у Мольера, определенное традиционное безразличие. Та же мадам де Севинье, таким образом, описывает траур матери, только что потерявшей ребенка: «Мадам де Коткен, получив известие о смерти маленькой дочери, упала в обморок. Она была потрясена и сказала, что У нее никогда уже не будет такой милашки». Однако мадам де Севинье считает мать несколько бессердечной и добавляет: «Но ее муж просто безутешен»?

Еще лучше мы узнаем о восприятии детства по критически реакции на него в ХУI и особенно ХУН века. Наиболее сварливые нашли совершенно недопустимым повышенное внимание к детям, что тоже ново и является как бы оборотной стороной «сюсюканья». Монтень по этой причине настроен достаточно враждебно: «Я, например, не могу проникнуться той страстью, в силу которой мы целуем новорожденных детей, еще лишенных душевных или определенных физических качеств, которыми они способны были бы внушить нам любовь к себе. Я поэтому не особенно любил, чтобы их выхаживали около меня»8. Он не допускает мысли, что можно любить детей так просто, «как любят играть с обезьяной», что можно с удовольствием наблюдать за их» выкрутасами И детскими глупостями». И все оттого, что окружающие уделяли детям слишком много внимания.

А вот еще один сторонник подобного образа мысли, двоюродный брат мадам де Севинье, через сто лет после Монтеня9.

Чувствуется, насколько сюсюканье друзей и родственников выводит его из себя, Эту песню он посвятил «отцам семейства»:

Чтобы воспитать хорошо ваших детей,

Не щадите ни учителя, ни няньку;

Но, пока они не вырастут,

Пусть в обществе они молчат,

Поскольку нет печали хуже,

Чем слушать чужого ребенка.

Ослепленный отец всегда думает,

Что его сын говорит изысканные вещи,

Другие же готовы оглохнуть,

Слыша лишь глупости.

Но обязательно приходится

Хлопать избалованному ребенку.

Когда Вам сказали, как и положено,

Что он красив, что он умен,

Когда ему дали конфетку

Не требуйте большего,

Отправьте его прислуживать за столом,

Как и его учителя.

Кто поверит, что, оставаясь в своем уме,

Можно писать письма

Трехлетним младенцам,

Которые научатся читать не раньше четырех?

Совсем недавно видел я

Подобную забаву одного отца,

Знайте также, любезные мои,

Что нет ничего более невыносимого,

Чем видеть ваших детишек

Торчащих, как луковицы, за столом,

Сопливых, с жирным подбородком,

Сующих пальцы во все блюда.

Пусть они едят в стороне,

Под надзором гувернера,

Который бы не потакал им,

Поскольку учиться есть опрятно

Никогда не бывает рано.

Или эта записка отцу семьи, куда г-н де Куланж был приглашен обедать:

Вместе со своим учителем на кухне, Поскольку сегодня здесь обедает Бич маленьких детей.

Следует подчеркнуть - отрицательная реакция настолько же нова, как и «сюсюканье», она еще дальше от безразличного смешения возрастов средневекового общества. Монтень и Куланж, как и мадам, де Севинье, реагируют на присутствие детей' нужно заметить, что первые даже более современны, если посмотреть, насколько необходимым они считают отделение детей от взрослых. Дети не могут больше всюду находиться со взрослыми, в частности за столом; причина, безусловно, в том, что иначе детей слишком балуют, в итоге они становятся плохо воспитанными.

В то же время моралисты и воспитатели ХУН века разделяют отрицательное отношение Монтеня и Куланжа к «сюсюканью». Известный своей строгостью Флери говорит в своем «Трактате об учении» почти так же, как Монтень: «Стоит им (маленьким детям) на чем-нибудь попасться, сказать какую-нибудь глупость, пользуясь тем, что им все позволено, как взрослые заливаются смехом, торжествуя ловкий обман, бросаются их целовать, ласкать, будто только что встретились (это и есть сюсюканье). И, кажется, будто бедные дети созданы только для развлечения взрослых, как маленькие собачки или обезьянки (мартышки Монтеня).

Автор «Галатео», учебника хороших манер, распространенного в лучших коллежах, находившихся под патронажем иезуитов, говорит в один голос с Куланжем: «Весьма дурно все времяраспространяться только о своей жене, малых детях и их кормилице. Мой мальчик меня так позабавил! Подумать только!»11

Д'Аргон, автор трактата о воспитании де М0нкада (1690), тоже жалуется на то, что интерес вызывают лишь самые маленькие дети за их «ласки И глупости»; слишком многие родители «за

Уже у моралистов и воспитателей ХУН века можно наблюдать формирование иного понимания детства, которому мы посвятили предыдущую главу - оно вдохновляло воспитание вплоть до хх века, как в городской среде, так и в деревенской, как среди буржуа, так и - в среде простого сословия. Особый интерес к детству и всему тому, что свойственно раннему возрасту, проявляется больше не в «сюсюканью> И баловстве, а в заботе о здоровье ребенка, физическом и моральном. Ребенок уже не занятная и приятная игрушка: «Всякому знакома приторность детства, противная здравому уму; этот неприятный привкус зеленой молодости, которая насыщается лишь чувственными вещами, являя грубый набросок будущего разумного человека - так говорится в "Благоразумном", трактате о воспитании Бальтасара Грасиана 1646 года, переведенном на французский в 1723 году отцом иезуитом Только время в силах излечить от детства и юности, вовсех отношениях являющихся несовершенными возрастами»14. Чтобы понять это высказывание, надо рассматривать его рядом с другими текстами того времени, в контексте эпохи. Исследователи истолковали их как невежество в отношении детства. Однако их следует рассматривать скорее как начало серьезного и верного понимания проблемы. Не следует приспосабливаться к этой легковесности детства, это было бы повторением старой ошибки. Необходимо сначала изучить его, потом поправить - и тексты конца ХУI и ХУН веков полны заметок по детской психологии15. Делаются попытки проникнуть в образ мысли детей, чтобы лучше адаптировать к их уровню методику воспитания. Детям уделяется громадное внимание - они сама невинность, похожие на ангелов, близкие к Иисусу, который их так любил. Этот интерес толкает воспитывать в них рассудок, пусть еще хрупкий, готовить из детей здравомыслящих людей, добрых христиан. Часто тон достаточно суров - акцент поставлен на строгости в противовес свободе нравов, но не всегда. Место для юмора и преданной нежности находится даже у Жаклины Паскаль. К концу века люди пытаются соединить вместе нежность и разум. Вот как пишет об этом аббат Гуссо, советник Парламента, в своем труде «Портрет достойной женщины»: «Близкое общение со своими детьми, долгие разговоры на разные темы, отношение к ним как людям разумным, ласковое обращение с ними - вот необходимый секрет того, как получить желаемый результат. Дети подобны молодым растениям, за которыми надо ухаживать, которые надо поливать - добрый совет, пришедшийся, кстати, несколько ласковых дружеских слов расположат по-доброму ребенка. Приласкайте его, дарите небольшие подарки, говорите с ним доверительно, это производит сильное впечатление на детскую душу, и вы увидите - ничто не сможет противостоять этим простым нежным средствам вырастить из дитя порядочного и достойного человека»

Итак, первое восприятие детства - «сюсюканье» - Появилось в узком семейном кругу по отношению к совсем маленьким Второе, напротив, исходило из внешнего источника - от церковных деятелей, от редких дО ХУI века и все более Многочисленных в ХУН веке моралистов, озабоченных здоровыми и цивилизованными нравами. Моралисты тоже с чувством Относятся 1\ явлению, прежде малозначительному, то есть к детям, НО они против отношения к ребенку как к милой игрушке, так как Видят в нем хрупкое творение Бога, которое необходимо и Воспитывать и оберегать. Второй подход, в свою очередь, стал доминирующе~ и в семьях.

В ХУIII веке наблюдается соединение двух этих старых элементов с третьим, совершенно новым - заботой о гигиене и физическом здоровье. Забота о теле не была неизвестна моралистам и воспитателям ХУН века. За больными ухаживали с большой тщательностью (и предосторожностью, чтобы выявить симулянтов), но здоровое тело никого не интересовало, разве что в плане моральном, ведь незакаленное тело располагало к излишней мягкости, лени, сладострастию, ко всем тяжким грехам.

Переписка генерала де Мартанжа со своей женой может дать представление о том, что занимало супружескую чету примерно век спустя после мадам де Севинье17. Мартанж родился в 1722 году. Женился в 1754 году. У нас еще будет возможность вернуться к его переписке. Мартанжа занимает все, что касается жизни его детей - от «сюсюканья» до воспитания. Он добавляет к этому заботу об их здоровье, даже о гигиене. Все, что связано хоть как-то с детьми, с семьей, становится серьезным и достойным внимания. Ребенок занял центральное место в семье не только с точки зрения продолжения рода, но и потому, что ОН просто есть.