Понятие универбализации

 

Представление об утрате формальной и семантической расчлененности наименования было введено в научный обиход под названием универбации А.В. Исаченко [Исаченко 1958, с. 339]. Исследователь обозначает этим термином следующие явления: 1) словосложения (рус. местожительство; ч. svetonázor); 2) сращения (рус. накануне; ч. pravděpodobny); 3) эллиптический пропуск одного из элементов комплексного наименования: а) эллипс означаемого члена, то есть субстантивация (рус. передовая; ч. krejčí;); б) эллипс означающего члена (рус. [ патефонная ] пластинка; ч. [ železná; ] dráha); 4) аффиксальную деривацию (ч. nástěnnénoviny — nástěnka); 5) нулевую суффиксацию (рус. противогазоваямаска — противогаз); 6) разные типы аббревиации (рус. медсестра; МГУ, ТЮЗ). В дальнейшем данный термин был специализирован только на одном типе преобразования словосочетания в слово – «способе образования слов на базе словосочетания, при котором в производное слово входит основа лишь одного из членов словосочетания, поэтому дериват (универб) по форме соотносится с одним словом, а по смыслу – со всем мотивирующим словосочетанием (многотираж ная газета ® многотиражка)» [Осипова 2004] (см. также: [Дьячок 2007; Осипова 1991]). По этой причине для родового обозначения процесса перехода словосочетания в слово стали использоваться другие термины: компрессия, конденсация, включение, импликация (см. обзор терминов в: [Петров 2004]). Следует сказать, что указанные наименования достаточно широки по объему и могут быть отнесены не только к образованию новых глосс (или номинатем), равных слову, но и к образованию многословных сокращенных сочетаний в пределах тождества номинатемы с доминантой словом. Как пишет Е.С. Снитко, «на базе одного исходного словосочетания в результате деривации (в моей терминологии – компрессии. – В.Т.) может возникать не только новая лексема, но и словосочетание», например: стаж работы по найму – стажпонайму, выступить в соревнованиях напервенствомира – выступитьнапервенствомира и т.п. [Снитко 1982, с. 85]. Эти ситуации в пределах моей концепции однозначно трактуются как ситуации дублетности аналитических лексико-семантических вариантов номинатем стаж и выступить, что подтверждается абсолютным тождеством значений развернутого и компрессированного словосочетаний. Для меня же наиболее важна ситуация преобразования словосочетания в слово, которая является результатом предельной компрессии (конденсации, включения, импликации): «Импликация имеет одно направление в своем движении – от большого количества компонентов к меньшему; пределом сокращения является отдельное слово» [Чепасова 1990, с. 56]. Для отграничения данного явления от всех других видов компрессии я предлагаю использовать термин универбализация, с одной стороны, указывающий на конечный статус конденсированной единицы (слово /verbum/ – глосса или номинатема), а с другой, отличающийся от удачного, но уже специализированного наименования универбация. Вопрос состоит в том, что же лежит в основе механизма универбализации, и в связи с этим – все ли процессы преобразования словосочетания в слово являются ею.

Традиционно процессы образования новых слов на базе словосочетаний рассматривают в пределах трех разных способов словообразования – морфологического, лексико-синтаксического, морфолого-синтаксического [Шанский 1968, с. 254-263]. К морфологическому способу обычно относят словосложение с аффиксацией, то есть «образование новых слов путем соединения в новом слове нескольких (двух и более) словарных единиц» [Немченко 1984, с. 116], например, хлебныйзавод – хлебозавод, железнаядорога – железнодорожник и т.п., и аббревиацию, то есть образование сложносокращенных слов, например, высшееучебноезаведение – вуз. К лексико-синтаксическому способу относят собственно словосложение, при котором осуществляется не осложненное аффиксацией стяжение компонентов словосочетаний в слово, например, с ума сшедший – сумасшедший, вечно зеленый – вечнозеленый [Ахманова 1957, с. 242], и образование сложносоединенных слов, например, школа-интернат, вагон-ресторан. К морфолого-синтаксическому способу относят словообразовательные процессы, в результате которых слово меняет свою частеречную принадлежность вследствие различного рода эллипсов, например, дежурный офицер – дежурный.

Как уже говорилось выше, данная классификация не лишена целого ряда недостатков. Во-первых, многие процессы преобразования словосочетания в слово вовсе оказались за ее границами. Это универбация, когда «на смену словосочетаниям <…> приходят суффиксальные существительные, образованные от основ зависимого имени прилагательного» [Прокопович 1966, с. 57-58], например зачетная книжка – зачетка; телескопическое словосложение, когда осуществляется «накладывание», так сказать, «редуплицированных» частей компонентов словосочетания, например, халтурное турне – халтурне [Шевелева 2003] и т.п. Во-вторых, я снова вынужден констатировать неопределенность и размытость основания для классификации – понятия «средство словообразования»: в одном случае в качестве средства выступает субстанция – аффикс, в другом – процесс – компрессия словосочетания, в третьем – результат – переход слова из одной части речи в другую. В этой ситуации целиком возможно неоправданное отнесение одного и того же явления к разным словообразовательным моделям. Так, например, эллипс в сторону зависимого слова (учительская комната – учительская) традиционно относят к морфолого-синтаксическому способу, а эллипс в сторону главного слова (высокая температура – температура) – к лексико-семантическому, хотя сущность этого процесса и в первом, и во втором случае идентична: идиоматизированное словосочетание заменяется одним из своих компонентов. Можно, конечно, утверждать, что в первом случае отмечается изменение частеречной принадлежности зависимого слова, а во втором – сохранение грамматической отнесенности главного компонента словосочетания. Однако следует учесть, что получившаяся в результате субстантивации лексема, хотя и отличается грамматически от своего словарного эквивалента (прилагательное – существительное), имеет все-таки ту же грамматическую отнесенность, что и эталонное словосочетание (субстантив). Это и позволяет рассматривать эллипс в сторону зависимого слова и эллипс в сторону главного слова как две разновидности одного процесса.

Как уже говорилось выше, современное языкознание стремится объединить все указанные типы преобразований под одним термином – конденсация. Обычно выделяют две её разновидности [Москович 1969, с. 78]:

1) семантическую конденсацию, традиционно определяемую как «включение значения (план содержания) одного из компонентов сочетания слов (при редукции его плана выражения) в семантическую структуру другого компонента» [Кудрявцева 2004, с. 123] (см. также: [Мурясов 1989]), например: девятиэтажный дом – девятиэтажка (универбация), первыйсекретарь – первый (эллипс в сторону зависимого слова), повышенноедавление – давление (эллипс в сторону главного слова);

2) лексическую конденсацию, которая определяется как стяжение компонентов словосочетания в сложное слово, например: автоматическаякормушка – автокормушка (аббревиатура); сбелойголовой – белоголовый (бахуврихи); вездесущий – вездесущий (юкстапозит), возитьбензин – бензовоз (дериват); копательканав – канавокопатель (композит).

Общая тенденция современного языкознания заключается в том, чтобы объявить указанные процессы деривационными, то есть приводящими к образованию новых номинативных единиц. Например, С.Д. Кацнельсон предлагает считать процессы преобразования словосочетаний в слова синтаксической деривацией [Кацнельсон 1965, с. 108], поскольку разнообразные виды конденсации/универбализации «образуются по определенным синтагматическим деривационным моделям» [Кудрявцева 2004, с. 105].

Более того, иногда высказывается мнение о том, что «содержание номинации всегда (выделено мной. – В.Т.) является конденсацией значения высказывания» [Гак 1977-1, с. 233]. В силу этого всякий словообразовательный акт определяется как акт свертывания синтаксического развернутого описания в номинативную единицу (см., например, у И.С. Торопцева: «За исключением звукоподражаний, всякому новому слову (всякому слову вообще) предшествовало описание – синтаксическая объективация» [Торопцев 1964, с. 12]). Модель акта деривации здесь получает такую трактовку: новое слово (номинатема) появляется не как результат простого прибавления форманта к производящей основе, а как результат «структурного преобразования одной формы номинации (словосочетания) в другую, синонимичную ей форму (в производное слово)» [Сахарный 1985, с. 9-10]. В этом случае, в принципе, любое новое слово языка определяется как возникающее в результате конденсации, что и позволяет отождествить последнюю с деривацией.

Предложенная трактовка абсолютно противоречит речевой практике. Если, например, для ситуаций преобразования словосочетания промышленнаязона в слово промзона, а словосочетания группапродленногодня в слово продленка абсолютная тождественность значения подкрепляется возможностью свободной взаимозамены словосочетания и слова в одном и том же окружении, то для случаев образования, например, слов стол – столяр, глухой – глухарь, глядетьповерхам – верхогляд это абсолютно невозможно. Например, если во фразе Оппонентами городских властей в судебном процессе выступили бывший депутат Ленсовета Владимир Чернышев (противник уничтожения пригородных лесов и развития на их месте промышленных зон) и шестеро представителей движения ЗОВ (Коммерсантъ. – 23.07.07) заменить словосочетание промышленных зон на промзон, смысл фразы в целом не изменится, поскольку значение словосочетания промышленная зона абсолютно идентично значению слова промзона (развития на их месте промзон), причем такая замена мотивирована не простым поиском синонима, а стремлением «поддержать равновесомое единство формы – единство значения» [Мокиенко 1989, с. 99]. В то же время, найти словосочетания, при формальной связанности имеющие тождественное значение и дистрибуцию словам столяр, глухарь, верхогляд, не представляется возможным. Вряд ли возникновению номинатемы столяр предшествовало описательное наименование тот, ктоделаетстолы, глухарь – тот, которыйглухой, верхогляд – тот, ктоглядитповерхам. Указанные описания являются только рефлексией на слова, образованные как одноактный процесс аналогического словообразования (образования новых номинативных единиц), и могут использоваться либо в редких ситуациях интерпретации слова – так сказать, «амнезийной», когда осуществляется поиск наименования к тому или иному понятию, например: «а как ты думаешь, как называется тот, кто в группе играет на музыкальном треугольнике? Треугольщик?» (http://nik-brun.livejournal.com), либо в ситуациях интерпретации внутренней формы, мотивации производного слова путем «словообразовательной перифразы». При этом лингвисты прямо указывают на чисто лингвистический статус последней, считая, что она – «своего рода формула словообразовательного (деривационного) толкования, словообразовательной семантизации производных слов» [Моисеев 1987, с. 30]. Как убедительно показывает Н.В. Дьячок, это словообразовательное (деривационное) толкование абсолютно не адекватно словосочетанию, подвергшемуся универбализации: «Словообразовательная перифраза слова прогрессивка могла быть представлена следующим образом: то (род), что имеет отношение к прогрессивному (вид) (прогрессив -), напоминая перифразу мутационного словообразования, если бы не тот факт, что прогрессивка – это не все то, что относится к прогрессивному, а именно прогрессивнаязарплата» [Дьячок 2007, с. 116].

В некоторых работах предпринимается попытка преобразовать универбализируемое словосочетание в перифразу, чтобы показать тождество этих явлений. Например, Н.Ф. Клименко интерпретирует словообразовательное значение слова золотошукач как той, хто шукач золота [Клименко 1984, с. 111], а великомученик как той, хто є великий мученик [Клименко 1984, с. 114]. Однако очевидным является то, что не указанные перифразы, а именно словосочетания шукач золота и великий мученик являются абсолютными синтагмными эквивалентами, дублетами указанных слов и могут свободно с ними взаимозаменяться в тексте. См., например: Тому наша робота нагадує діяльність шукачів золота — просіваємо масу піску, щоб роздобути одну, але дорогоцінну піщинку (Команда. – 12.03.04) и Тому наша робота нагадує діяльність золотошукачів – просіваємо масу піску, щоб роздобути одну, але дорогоцінну піщинку; Нагадаю відомі любовні невдачі нашого великого мученика долі (Вечірній Київ. – 10.11.07) и Нагадаю відомі любовні невдачі нашого великомученика долі. Это становится еще более очевидным при сравнении слов данного типа с теми единицами, которые однозначно трактуются мной как деривационные композиты. Например, если сравнить ономасиологические модели лексем вольнослушатель (универбат от вольный слушатель) и легкоатлет (дериват от легкая атлетика), имеющих внешне сходную морфемную организацию (Основа Прилагательного + интерфикс + Существительное), можно обнаружить значительные расхождения в структуре представления в них знания о референтах. Так, для вольнослушателя возможны, если использовать методику Н.Ф. Клименко, две семантические интерпретации: «вольный слушатель» и «тот, кто является вольным слушателем», а для легкоатлет – только одна «тот, кто занимается легкой атлетикой». Но, во-первых, если в текстах вольнослушатель может быть свободно заменено на вольный слушатель (ср.: В том же году поступил вольнослушателем в институт имени И.Е. Репина в Санкт-Петербург (http://www.grozny-inform.ru/main.mhtml?part=12&PubID=3443) и В том же году поступил вольным слушателем в институт имени И.Е. Репина в Санкт-Петербург), то легкоатлет не имеет текстового эквивалента (невозможно, по крайней мере, в данном значении – * легкий атлет). Во-вторых, если интерпретация «тот, кто является вольным слушателем» устанавливает абсолютное тождество («является») между левым («тот, кто») и правым («вольным слушателем») компонентами формулы, то «тот, кто занимается легкой атлетикой» отмечает только наличие признака («занимается легкой атлетикой») у субъекта («тот, кто»). Таким образом, в первом случае семантика исходного словосочетания и композита тождественна и характеризует универбализационные отношения между указанными единицами, а во втором – взаимосвязанна и интерпретируется как перифрастическая, то есть констатирующая деривационную связь между источником и результатом. Впрочем, и сама Н.Ф. Клименко, косвенно подтверждая мою трактовку соотношения перифразы и значения исходного словосочетания, пишет: «Для пояснения слов вівцеферма, конеферма достаточно развернуть их в словосочетания вівчарськаферма, кінськаферма» [Клименко 1984, с. 85], то есть указывает на абсолютную семантическую тождественность словосочетания и возникшего на его базе универбализационного слова.

В силу вышесказанного следует согласиться с мнением Е.Н. Сидоренко, что универбализация – «это не словообразовательный прием и не словообразовательное средство языка, а выражение тенденции к устранению разногласия между единством значения и расчлененностью формы лексической единицы, которое использует разные словообразовательные приемы» [Сидоренко 1992, с. 44]. Это ситуация, когда слово, замещающее словосочетание, выступает в качестве его дублета в пределах тождества номинатемы. Вполне справедливы в этом случае слова Е.С. Кубряковой: «Каждый акт словообразования (в моей терминологии – деривации. – В.Т.) – акт номинации, но не каждый акт номинации – акт словообразования (деривации. – В.Т.) в буквальном смысле этого слова» [Кубрякова 1965, с. 23‑24]. Процесс замены словосочетания словом здесь должен трактоваться не как деривация, не как формирование новой номинации, а как усовершенствование старой, как акт замены расчлененного наименования, утратившего статус аналитического лексико-семантического варианта номинатемы-слова и ставшего самостоятельной номинатемой‑словосочетанием, универбализованным наименованием, наименованием, равным слову и являющимся дублетом (дублетной модификацией) указанного словосочетания в пределах тождества номинатемы.

Без сомнения, дублетами полных наименований являются лексемы, возникшие в результате семантической конденсации-универбализации.

Модель 1: (А+В)/(Х)/ → А/Х/. К данной модели относятся все случаи эллипса, когда представителем словосочетания (А+В), имеющего значение /Х/, становится один из его компонентов (А) с тем же значением /Х/.

Это может быть зависимое слово, например дежурныйофицер (А+В) – дежурный (А), или главное слово, например высокая температура (А+В) – температура (А). Я не буду здесь описывать эллипсис словосочетания в слово – это тема других исследований. Отмечу только, что отсутствие в этом случае семантических изменений, свободная взаимозамена словосочетания и слова в одинаковых окружениях и формальная связанность этих единиц дают основание считать эллиптические модели моделями универбализации.

Модель 2. (А+В)+С/(Х)/ → АС/Х/. В этом случае к словосочетанию (А+В), имеющему значение (Х), прибавляется формант С при опущении компонента В. Данное прибавление имеет, скорее, структурную значимость. Его следствием является возникновение не новой номинативной единицы (значение правого компонента формулы абсолютно идентично значению левого компонента), а вербального (словесного) эквивалента словосочетания. Например, к зависимому компоненту – маршрутное (А) такси (В) при опущении компонента (В) при опущении компонента (В) добавляется формант - / к /(а) (С), в результате чего возникает слово маршрутка (АС) со значением, абсолютно тождественным значению исходного словосочетания (Х). В данном случае перед нами классическая универбация. Нет никакого сомнения в том, что к моделям деривации указанную модель я отнести не могу – здесь нет того внешнего мотивационного отношения, которое характеризует последнюю, когда значение производного слова включает значение производящего как часть своей внутренней формы. Добавление словообразовательного форманта лишь имитирует процесс деривации.

К универбализации относится и большое количество единиц, которые возникли вследствие лексической конденсации. В этом случае универбализация имеет своим результатом сложное слово.

В противоположность деривации, которая имеет своим итогом продуцирование новых номинативных единиц с семантикой, отличной от семантики исходных словосочетаний (ср.: рубитьмясо – мясорубка, лазить в воде – водолаз и т.п.), в языке отмечаются процессы, в результате которых между словосочетанием и образованным на его базе композитом не возникает никаких семантических расхождений, например: артобстрел (< артиллерийскийобстрел), черноволосый (< счернымволосами), шумопоглощение (< поглощение шума), двурукий (сдвумяруками), горсовет (< городскойсовет), вышеупомянутый (< упомянутыйвыше). Абсолютно очевидно, что на базе словосочетания здесь возникает новое слово. Однако открытым остается вопрос о том, каков его статус как в системе языка в целом, так и относительно производящей единицы. Очень часто утверждают, что «между исходным словосочетанием и его конденсатом существуют отношения производности» [Снитко 1982, с. 88], т.е. внешней мотивированности. Однако если исходить из того, что последняя трактуется мной как отношение между двумя номинатемами, значение одной из которых (производной) формируется значением другой (производящей), но не совпадает с ним, я должен констатировать, что в упомянутых выше примерах между производящей и производной единицами вовсе не существует отношений внешней словообразовательной мотивации. Во-первых, значение слова здесь не «определяется через значение» словосочетание, а абсолютно совпадает с ним (не вызывает сомнения тождественность значений, например, словосочетаний заменитель кожи, печение хлеба, с одной стороны, и слов кожзаменитель, хлебопечение – с другой). Во-вторых, при трансформации подобного типа не происходит и грамматических изменений. Поскольку «подобно тому, как слова распределяются по частям речи, словосочетания по их стержневым словам обычно подразделяются на глагольные, именные, наречные и т.д.» [Прокопович 1966, с. 52], в композитной лексеме только осуществляется абсолютизация этого свойства словосочетания, перенесение грамматического содержания стержневого слова на новообразованный композит целиком. Например, субстантивность словосочетания филологический факультет реализуется в субстантивности аббревиатуры филфак, а атрибутивность словосочетания с белой бородой – в атрибутивности бахуврихи белобородый.

Исходя из вышесказанного, можно утверждать, что между словосочетанием и его словесным эквивалентом здесь реализуются словообразовательные, но не внешние, деривационные, а внутренние, межглоссовые мотивационные отношения. Получившаяся лексема является наряду со словосочетанием дублетом номинатемы, включающей в свой состав оба эти компонента. Само же преобразование словосочетания в слово должно быть определено не как деривация и не как лексикализация, предполагающая семантическое саморазвитие речевой реализации исходной номинатемы и распад ее актуального тождества, а как универбализация, которая характеризуется не изменением, а сохранением семантики словосочетания в получившемся слове. Композиты же, возникшие в результате такого преобразования, я называю универбализационными. Необходимо установить, какие сложные слова могут получить указанную атрибуцию, то есть определить объем понятия «универбализационный композит».

Данный статус, без сомнения, имеет бóльшая часть аббревиатур – тех, которые возникли не в результате различного рода аналогических процессов, а как следствие синтаксической компрессии словосочетания. Как отмечает А.П. Шаповалова, «одни лингвисты считали, что сокращение является вариантом полной исходной формы слова или сокращаемого словосочетания. Другие полагают, что аббревиатура – это не вариант слова, а новое слово» [Шаповалова 2004, с. 9]. Вторая концепция наиболее распространена. Проведенный же мною анализ трансформаций сочетаний слов в аббревиатуры позволил предположить, что она вряд ли может быть признана правильной. По моему мнению, аббревиация в большинстве случаев – это не образование новых номинативных единиц, а простая замена одной речевой субстанции другою, созданной на основе предыдущей без изменения её номинативного статуса. Кстати, даже сторонники теории деривационной природы аббревиации вынужденно констатируют, что сокращение выступает не как номинация, а «как один из способов концентрирования информации в целях повышения эффективности общения» [Сахибгареева 2005]. Другими словами, это преобразование базируется на состоянии функциональной эквивалентности исходного и конечного наименований и обусловлено потребностями не формирования новой, а совершенствования старой номинации. Такая трактовка позволяет считать аббревиатуры только формальными дублетами номинатем-коллокаций.

Предпринимались, правда, попытки определить аббревиацию как разновидность морфологического словообразования и отождествить сокращенные элементы словосочетаний с морфемами. Д.И. Алексеев, например, считает, что «сложносокращенные слова, представляющие, по общему признанию, новый тип слов, состоят из морфем также нового типа (выделено мной. – В.Т.), которые нельзя в полной мере назвать ни корневыми, ни аффиксальными» [Алексеев 1966, с. 19]. Для подтверждения своего мнения ученый отмечает, что «отсечения лит -, гос -, обл -, хоз -, фак - и т.п. обладают достаточным фонемным составом, чтобы служить носителями морфемных значений (морфемная значимость трех-, двухфонемных корней в русском языке – дело обычное, ср.: рот, роза, ум, уж и пр.). Что касается семантического родства морфем литерат - – лит -, государств - – гос -, факультет – фак - и т.п. при знании говорящими законов аббревиации, <его определение> требует не больше усилий, чем в случаях, когда состав морфемы сильно изменен вследствие чередования звуков. Ср.: мох – мшистый, тереть – трет, жать – жнет и пр.» [Алексеев 1966, с. 15]. См. также у В.Н. Троицкого: «Что касается таких слов, как физкультура, откомхоз и т.п., то с течением времени (если уже не сейчас) начальные части таких слов превращаются в префиксы; в слове откомхоз, пожалуй, даже в настоящее время от - и ком - уже ощущаются именно как префиксы; то же, может быть, начальное физ - в слове физкультура» [Троицкий 1940, с. 294-295].

С таким мнением трудно согласиться. Как справедливо указывает И.Г. Милославский, «производное слово может передать весьма ограниченный круг номинативных значений, словосочетание (и слово композитного типа. – В.Т.) – практически неограниченный комплекс значений» [Милославский 1977, с. 53]. Так, например, «генеральша и женагенерала – синонимы, однако в словообразовательной структуре производного слова нашли отражение только семы “генерал” и “лицо женского пола”. Сема, обозначающая характер семейных отношений, в синтаксической структуре представлена слитно с семой “женский пол”, а в словообразовательной структуре не представлена вовсе» [Милославский 1977, с. 54]. В аббревиатуре же отражены все семы исходного словосочетания, и вряд ли возможна какая-либо иная интерпретация комплексов раб -, - фак (рабфак), об -, - ком (обком) и т.п., нежели интерпретация их как сокращенных дублетов корней (основ) компонентов исходных сочетаний слов раб очий фак ультет, об ластной ком итет. Именно отсутствие собственного значения и явно отсылочная функция (ком отсылает к слову комитет, об – к слову областной и т.д.) и не позволяет отождествить сокращенные части аббревиатурных наименований со служебными морфемами. Впрочем, и сам Д.И. Алексеев в той же работе приходит к такому же выводу: «Все они воспринимаются как усеченные по своей структуре: госхоз, обком, уисполком, педсовет, натуроплата, пионерлагерь и т.д. При этом говорящие, подчиняясь аналогии, понимают пионерлагерь только как пионерскийлагерь, а не лагерьпионеров, натуроплату – как натуральнуюоплату, а не как оплатунатурой, кожизделия – как кожевенныеизделия, а не как изделияизкожи»[Алексеев 1966, с. 19].

В отличие от производного вследствие действия морфологической деривации слова, которое «вместе со словообразовательным элементом <...> приобретает дополнительное значение (выделено мной. – В.Т.)», аббревиатура «теряет неморфемный элемент, но продолжает соотноситься с тем же денотатом (выделено мной. – В.Т.)» [Каховская 1980, с. 9], что и не позволяет рассматривать ее в границах не только морфологического способа словообразования, но и деривации вообще.

Некоторые исследователи относят аббревиацию к лексикализационным процессам. Однако создание аббревиатуры на основе сочетания слов характеризуется не изменением, а сохранением семантики последнего, что абсолютно не характерно для лексикализации. Правда, в отдельных работах говорится о том, что «аббревиатура создается сокращением материальных единиц производящего комплекса и уплотнением, конденсацией, но не сокращением его значения (выделено мной. – В.Т.)» [Каховская 1980, с. 4], то есть указывают на наличие каких-то семантических изменений при переходе от словосочетания к слову. Но даже тот же автор одновременно считает, что, «будучи новыми единицами в плане выражения, сокращенные слова в плане содержания сохраняют со словосочетанием (словом) генетическую связь, которая основана на общности референтного значения (выделено мной. – В.Т.) словообразовательной пары» [Каховская 1980, с. 5]. Замена коллокации словом не сопровождается конденсацией его значения, а наоборот – «конденсированность», монолитность семантики генерирующих коллокаций, которые, «хотя и состоят из нескольких слов, в плане номинации глобальны, так как значения целого не вытекает из значения компонентов» [Солнцев 1987, с. 134], являются основными факторами, мотивирующими их замену словом. Как пишет Л.К. Крайняк, «семантический синтез является одним из необходимых условий образования сложной лексемы. <…> Это – тот фактор, который дает толчок к преобразованию синтаксических единиц, вследствие чего теряются их синтаксические признаки, и сложное слово получает статус единицы лексической системы языка» [Крайняк 2001, с. 6]. При этом исходное словосочетание и аббревиатура очень часто в текстах существуют параллельно, интерпретируясь одно через другое, например: «Что такое КНУ? – Киевский национальный университет!», «Что такое зарплата? – Заработная плата». Это и подтверждает их полную семантическую тождественность. Такого же мнения придерживается и Л.И. Рудницкая, которая отмечает: «Любая аббревиатура связана с тем словосочетанием, на базе которого она образовалась; она является вторичной по отношению к этому словосочетанию. Аббревиатура не обозначает каких-либо новых предметов, понятий, отличных от тех, которые обозначены полными словосочетаниями» [Рудницька 2007, с. 54‑55].

Одной из разновидностей лексикализационных теорий является мнение о том, что «словообразовательная пара словосочетание – аббревиатура расширяет сферу синонимии» [Каховская 1980, с. 9]. Нужно сказать, что, действительно, отношения дублетности и синонимии имеют схожую природу (тождество семантики), но различаются статусом единиц, которые противопоставляются в системе: дублеты являются речевыми реализациями одной номинатемы, синонимы – разных. На первый взгляд, именно последний тип отношений мы имеем, когда обращаемся к анализу пары «словосочетание – эквивалентная аббревиатура», так как словосочетание и слово, как было показано выше, априори считаются разными языковыми сущностями. Но предлагаемая мной концепция построена на убежденности в том, что словосочетание и слово потенциально могут быть реализациями одной номинатемы. Для меня различие типа номинативной субстанции недостаточно для того, чтобы считать, что словосочетание и слово уже по своей природе должны быть разными номинатемами. В силу того, что аббревиация происходит только как реализация желания заменить избыточную многочленную форму более адекватной ситуации означивания цельного референта словесной, в то время как синонимия является либо фактом случайного совпадения в значении разных номинативных единиц (бегемот – гиппопотам), либо все же существует как способ уточнения оттенков значения идентичного концепта (умный – разумный), я и склонен считать аббревиатуру только однословной модификацией, дублетом коллокации.

Вышесказанное позволяет сделать вывод о том, что образование сложносокращенных наименований не может быть интерпретировано ни как деривация, ни как лексикализация – между исходным словосочетанием и его вербальным эквивалентом нет не только никаких семантических, но и грамматических (аббревиатура сохраняет грамматическую отнесенность базового сочетания слов: например, военврач сохраняет субстантивную значимость сочетания слов военный врач) и синтаксических (ср.: он теперь военный врач и он теперь военврач, где аббревиатура и сочетание слов выступают в качестве части именного сказуемого) расхождений. Перед нами очевидно процесс универбализации, и аббревиатуры – «это только особый класс способов номинации, а не класс новых слов» [Рудницька 2007, с. 54-55].

Одинаковый с аббревиатурами статус имеют и многие из тех единиц, которые обычно относят к разряду осново- и словосложений. Как отмечает Е.А. Дюжикова, идея «близости аббревиации и словосложения хотя и витала в воздухе, тем не менее, эти два способа никогда реально не сопоставлялись» [Дюжикова 1997, с. 4]. По мнению ученой, «аббревиатура как бы составляет <…> часть словосложения» [Дюжикова 1997, с. 3-4]. По моему же мнению, она является особой формальной разновидностью универбализации и отражает те же модели, которые используются при образовании универбализационных композитов, в которых не отмечается сокращения плана выражения компонентов исходного словосочетания. Например, абсолютно совпадают по модели образования такие единицы, как, с одной стороны, бортпроводник, образованная аббревиатурным способом (часть основы слова бортовой + слово проводник) от бортовойпроводник (Бортпроводник должен знать: конструктивные особенности и расположение служебных, бытовых и общественных помещений на ВС разных классов; инструкции по предполетной и послеполетной работе бортового проводника» (Единый 1986), а с другой – вольнослушатель, образованная композитным, в видовом значении этого термина, способом (основа слова вольный + интерфикс + слово слушатель) от вольныйслушатель (Времени даром не терял и посещал