Коммуникация, или техническая работа по сохранению и распространению художественных образов, следовательно, производит материальные объекты, метафорически называемые "художественными", "произведениями искусства": картины, скульптуры, строения, литературные и музыкальные сочинения, фонограммы и диски, воспроизводящие голоса и звуки. Но не эти картины, голоса и звуки - настоящие произведения искусства существуют только в душах, их создавших и тех, кто их увидел и услышал. Чтобы убрать видимость парадокса с положения о несуществовании объективированного прекрасного, будет уместно обратиться к аналогии в экономической науке. Известно, что нет полезных вещей в природном и физическом смысле слова, есть только труди потребности, от которых вещи обретают то или иное прилагательное-метафору. Тот, кто возьмется выводить стоимость из физических характеристик вещей, допустит грубейшую ошибку ignoratio elenchi.
Тем не менее в эстетике такая ошибка закрепилась в доктрине частных искусств и жанров, словно каждый из них обладает собственным эстетическим характером. Разделение искусств технично по процедуре: звуки, тона, краски, скульптурный материал различаются по физическим свойствам, соответствие природным телам сомнительно. Какой порядок образов выражается в звуках, а какой - в колорите и линиях и т. П.? Этот вопрос равнозначен вопросу для экономиста: какие физические качества вещей принимают форму цены, а какие - нет? Разве не очевидно, что физические качества не имеют отношения к вопросу о ценах, ибо любая вещь может стать предметом рыночного спроса, а цена на нее будет большей или меньшей в зависимости от обстоятельств и меняющихся потребностей. По неосмотрительности и Лессинг встал на эту скользкую дорожку, что отразил ось в его странных суждениях о поэзии, якобы призванной описывать действия, и скульптуре, которой подвластны тела. Да и Вагнер настроил немало догадок о некоем художественном агрегате, который бы смог объединить силу разных видов искусства. Наделенный художественным вкусом человек найдет всего в одной поэтической строке все вместе - музыкальность и живописность, скульптурность и архитектонику. Это равно справедливо и для живописи, которая не столько для глаз, сколько для души. Именно в душе образ живет не только цветом, но и звучащим словом или даже молчанием, ведь и молчание - своего рода звук и слово. В противном случае, музыкальность и живописность, взятые порознь, превращаются одна в другую и затем улетучиваются. Их раздельное употребление условно, что подтверждает истину: искусство едино и неделимо на виды и жанры. Оно бесконечно разнообразно, однако многоформностью оно обязано не техническим понятиям, а бесконечному разнообразию артистической персональности, а также множеству состояний творческой души.
В связи с частой подменой художественных творений инструментами общения или вещным моментом мы должны вернуться к проблеме прекрасного в природе. Оставим в стороне вопрос о животных, по природе якобы поэтических. Ответ, видимо, следует дать положительный не столько из уважения к певчим птичкам, сколько в пользу идеалистической концепции мира, согласно которой все полно жизни и духовности. Как в народной сказке: положил травинку в рот и понимаешь голоса растений и животных. "Прекрасными от природы" в самом деле называют людей, вещи, места: воздействуя на струны души, они роднятся с поэзией, живописью, скульптурой, музыкой. Несложно принять их на "по природе художественные вещи", поскольку с ними артист поступает так же, как с продуктами-артефактами. Фантазия влюбленного творит прекрасную Даму и персонифицирует ее в образе Лауры, а странник, фантазируя, создает утонченный пейзаж. Эти и другие поэтические творения иногда смешиваются и проникают в более или менее широкие социальные круги. Так возникает некий профессионально смоделированный образ "женской красоты", к которому все стремятся, знаменитые панорамы, которыми более или менее искренне восхищаются. Такие формации непрочны: их легко высмеять, насыщение делает капризы моды переменчивыми, поэтому в отличие от художественных произведений им сложно дать адекватную интерпретацию. Неаполитанский залив, увиденный с высоты, где находится одна из самых прекрасных вилл Вомеро, был несказанно красив, пока виллу не приобрела одна русская дама. Голубой бассейн, обрамленный зеленью, возвели по ее прихоти, и он настолько испортил все, что пришлось продать виллу. Возможно, образ cuvette bleue тоже был поэтическим творением, однако здесь не место обсуждать его.
