У истоков антроподицеи

Предприняв попытку обесценить мифологические традиции и разрушить религиозные абсолюты, софисты получили возможность поставить в центр миропорядка человека. В истории мировой культуры это была первая форма антропоцентризма. Индивидуальное «я», выде­лившись из родового «мы», устремилось в своем транс­грессивном порыве вперед, к новым рубежам самоутвер­ждения, пока не достигло ценностно-смыслового преде­ла, дальше которого двигаться было уже некуда. Таковым оказался протагоровский антропоцентризм, возносящий человека над миром, ставящий его выше традиционных нормативных ограничений, несущий в себе идею автоно­мии человеческого духа, который совершил дерзкий акт по присвоению себе права произвольной расстановки цен­ностных ориентиров и нормативных акцентов. Его транс-грессивность несла в себе, наряду с известной долей ин­теллектуального авантюризма, также и рациональные начала. Так, Протагор справедливо утверждал, что у человека всегда имеется возможность высказать о лю­бом предмете два противоположных мнения, чему спо­собствуют следующие обстоятельства:

1) любая вещь внутренне противоречива и тем са­
мым позволяет обращать внимание то на одни ее свой­
ства, то на другие, противоположные по характеру;

2) мнения людей о конкретном предмете могут быть
различными в силу естественных расхождений вкусов и
взглядов.

Из этого следовал вывод: если предметы внутренне

неоднозначны, а люди различны и их мнения о вещах

далеки от единообразия, то не может быть и речи о

существовании объективной истины. Любое знание о чем

*бы то ни было — это образчик противоречия, поскольку

1оно выражает действительность, будучи не в состоянии

see выразить; оно передает истину, будучи не в силах ее

передать. Отсюда любая истина имеет все основания быть

одновременно и ложью.

В лице софистов человек впервые обнаружил беспре­дельные возможности языка, удивительную гибкость и многозначность понятий, способность выстраивать и оп­ровергать любые доводы и сразу же начал применять

свои открытия на практике, нанеся тем самым знач* тельный урон делу поиска истины. Так, Горгий сформ5 лировал несколько принципиально важных положений!

1) ничто не существует;

2) если что-либо и существует, то не может быть по-|
знано;

3) если нечто и может быть познано, то эти знания |
нельзя ни выразить, ни передать кому-либо.

Таким образом, открывался путь не только к «бого-j убийству», но и к «убийству» истины. Та же участь г поджидала общее благо и справедливость. Горгию была \ близка мысль о том, что мы живем в мире не истин, а \ мнений, которые по-своему первичны в общественных оценках этических и правовых вопросов. Но поскольку у каждого имеется свое, особое мнение, то у людей нет почвы для единства взглядов, формирования общих для всех, универсальных подходов к морально-правовым яв­лениям. В своей речи в защиту Елены Прекрасной, из-за которой, согласно древним мифам, началась Троянская война, Горгий блестяще оправдал виновницу гибели Трои. Согласно его версии, Елену толкнули на путь невернос­ти, во-первых, воля могущественных богов Олимпа, во-вторых, энергичные притязания Париса и, в-треть­их, беспощадный Эрос, а сама она при этом оставалась чистой и ни в чем не повинной. Аналогичным образом софисты могли оправдать любой неблаговидный посту­пок и даже преступление. Для этого достаточно было лишь сослаться на неодолимую силу внешних обстоя­тельств, исключить из поля зрения проблему личностной мотивации, и тогда человек освобождался от ответствен­ности за содеянное и представал в роли несчастной жер­твы надличных сил. Софисты обучали всех желающих навыкам использования этого стереотипа для оправда­ния своих поступков как в обычных, повседневных ситуа­циях, так и в условиях судебных разбирательств.