Летописный свод

Понятие «летописный свод» адекватно определяет специфику работы древнерусских авторов - продолжение труда, начатого их предшественниками. При этом материал предшественников не заимствовался механически, а подвергался редактированию – сокращению или, напротив, дополнению сведениями из иных источников. В качестве последних могли выступать не только другие летописные своды и хронографы, но и повествовательные или официальные памятники. Летописи составлялись и при дворах князей, и в церковных учреждениях – монастырях, митрополичьей канцелярии.

Составление летописей, насколько об этом позволяет судить их содержание, было не частной инициативой, но своего рода заказом со стороны церковной или политической элиты. Летописи нередко противоречили друг другу, как в изложении фактического содержания, так и в оценке отдельных событий, что, вероятно, отражает позицию заказчиков. Что было характерно и для писания всемирной истории в средние века.

По своему смыслу и функциям с собственно историческими смыкались агиографические сочинения (жития): они содержали повествование не только о самих святых, но и более широкий очерк истории того сообщества или местности, с которыми святой был связан при жизни. Авторы искали в нем подтверждения идей, актуальных для сообщества, к которому сами принадлежали: исторические сочинения должны были свидетельствовать о великом прошлом народов и отдельных династий, родов, доказывать эту идею отсылкой к образам великих предков и значительным деяниям предшественников. Память о прошлом могла подтверждать права на определенные земли, имущество, легитимировать претензии на власть и социальный авторитет. Одним словом, историческое повествование не было просто собранием более или менее достоверных сведений, но использовалось как средство поучения, источник самосознания и инструмент для решения актуальных проблем.

Средневековое восприятие истории основывалось на признании абсолютной значимости предопределения, направлявшего жизнь человека, отдельных народов и человечества в целом. Существование людей во времени приобретало особый глубинный смысл, поскольку за ним стояла воля Бога и завершённый план существования человечества. Божественный замысел обладал качествами завершённости и абсолютной обязательности. Христианство оказало значительное влияние и на истолкование смысла исторических событий. Рациональное объяснение взаимосвязи явлений прошлого и мотивов человеческого поведения было потеснено историко-теологическим пониманием Божественного провидения как высшей и изначальной причины любой социальной реальности. Кроме того, христианство принесло и существенное изменение всей системы этических представлений: античный идеал мудрости, гражданских добродетелей и личной доблести был замещен христианской моделью религиозного подвижничества, основой которого были благочестие, смирение и стремление к личному спасению.

Поэтому, летописцы, включая в состав своих сочинений произведения самых разных типов (жития, проповеди, исторические повести, дипломатические документы), не делали различия между летописанием (сухими погодными записями) в собственном смысле слова и иными типами литературной продукции. Летописи, по существу, становились литературными сборниками, которые могли произвольно расширяться и дополняться за счёт текстов или устных преданий, доступных отдельным авторам или редакторам. Не случайно летописание называют основным и наиболее универсальным типом древнерусской литературы.

Летописи воспринимались как универсальные, всеохватывающие произведения, видимо, и самими авторами. Каждый летописец выступал лишь в роли продолжателя и редактора предшествовавшего сочинения. Записывая сведения о событиях и персонажах, представлявших локальный интерес, т. е. связанных с определенной территорией, церковной институцией или княжеским домом, летописцы неизменно вписывали их в контекст предшествовавшей «истории». Переделки ранних произведений, зачастую весьма значительные и тенденциозные, не выходили за рамки признания абсолютного авторитета традиции и не претендовали на создание отдельного сочинения, особого по своей тематике и взгляду на прошлое. В этом заключалось принципиальное отличие древнерусского летописания от античной или современных ему византийской и европейской практик историописания. В этих историографических традициях существовала, реализуясь в разных формах и с разной степенью осознанности, модель авторского исторического сочинения, в котором использование трудов предшественников и порой весьма высокая степень зависимости от них не препятствовали созданию собственной версии прошлого и интерпретации его связей с настоящим.

Древнерусский летописец, напротив, всегда был лишь анонимным продолжателем предшественников, вносившим свой вклад в создание одного единственно возможного, универсального по смыслу и содержанию исторического текста.

По своим функциям древнерусское летописание далеко выходило за пределы прагматической задачи создания правдивого рассказа о прошлом и достоверной фиксации настоящего. Эта задача истории, осознанная античной традицией, подчиняла себе иные функции – моральные, дидактические, занимательные. Как говорилось выше, подобный взгляд на написание истории как на создание особого типа литературной продукции был воспринят и латинской Европой. Это позволяло более или менее точно соблюдать жанровые границы исторических сочинений и не смешивать их с произведениями религиозно-назидательного или литературно-занимательного типа, равно как и с официальными документами. Иную картину представляет собой система функций древнерусского летописания. Правдивое повествование о прошлом синкретически переплетается в нём с функциями религиозного, дидактического и прагматического характера.

Исторические сочинения, включая и компиляции, созданные на основе переводных византийских хроник, рассматривались как вероучительные. Они содержали очерк основных событий библейской истории, вводя читателя в проблематику эсхатологического процесса – движения человечества от дней Творения к Страшному суду. Начиная с первой русской летописи, получившей название «Повесть временных лет» (начало XII в.), в практику историописания вошло предварять повествование о реальных событиях кратким изложением библейской истории. Эти очерки ставили в общий ряд события, описанные в Ветхом и Новом Завете, с теми, что имели отношение к местной истории. История русских земель являлась, таким образом, продолжением и органической частью Священной истории, смысл которой заключался в создании образов народов, избранных или отвергнутых Богом. Идея избранного народа – инструмента и объекта. Божественного провидения и всемогущества – стала центральной для историко-религиозной идентификации Руси в древней литературе. Характеристика «Русской земли» и «народа русского» как избранных была сформулирована уже в первых оригинальных памятниках домонгольского периода (вторая половина XI – начало XII в.) – «Слове о законе и благодати» митрополита Иллариона, житиях Бориса и Глеба, «Повести временных лет».

В отличие от укоренившейся в латинской Европе практики последовательного различения собственно исторического, религиозно-мистического и морального смыслов библейской истории, древнерусская летописная традиция не фиксировала подобных смысловых расхождений.

Любое событие библейской истории было для неё сакральным актом, сходство с которым придавало священный смысл актуальным событиям отечественной истории. Для русских летописей характерен поразительный буквализм в уподоблении реальных персонажей или отдельных происшествий национальной истории библейским, главным образом ветхозаветным, героям и событиям. Прямые и косвенные цитаты из Библии или текстов, посвященных её толкованию, нередко замещали непосредственное изображение реальных событий. Последние воспринимались в качестве буквального воспроизведения библейских прототипов, что свидетельствует о мифологической парадигме исторического сознания древнерусской учёной традиции.

В связи со спецификой древнерусского летописания возникает вопрос о его происхождении, то есть о генетических связях с какой-либо предшествовавшей традицией, непосредственным продолжением которой оно и стало.

Истоки русского летописания следует искать, скорее всего, в местной письменной традиции. Таковой, с одной стороны, могла быть практика сухих деловых записей, практиковавшихся церковными институциями – монастырями и епископскими кафедрами. С другой стороны, летописание могло развиться в продолжение традиции составления монотематических повествований о начальных событиях русской истории. В частности, высказывались предположения, что первая русская летопись возникла на основании подобного сказания (созданного в первой половине XI в.), которое условно называют то «Древнейшим сводом» (А. А. Шахматов), то «Повестью о начале Русской земли» (М. Н. Тихомиров), то «Сказанием о первоначальном распространении христианства на Руси» (Д. С. Лихачев).

Этот древний рассказ интерпретируется либо как запись устных преданий о возникновении Киева и первых русских князьях, либо как целостное повествование о введении христианства, ядро которого составляют рассказы о первых христианских князьях, от Ольги до Ярослава. Гипотеза о таком изначальном повествовательном ядре не объясняет механизмов формирования на его основе летописания как особой формы фиксации исторической памяти.