Воспитывать внутреннюю свободу

Я предлагаю Вове Бахарову усилить синий цвет у деревьев на его рисунке. Он смотрит на свою картинку. Я ощущаю, как в его душе совершается некоторое движение чувств. Наконец он твердо говорит:

-Нет.

Вот это побуждение ребенка к самостоятельному решению, вдумчивое проявление собственного и есть основание внутренней свободы. Если внешняя свобода как бы устраняет насильственные вмешательства других людей в жизнь личности, то внутренняя свобода сама полагает границы своих действий. Я сделал попытку вмешаться в творческое решение Вовы Бахарова. Он отверг это вмешательство, потому что не принял моей подсказки. Не принял потому, что его собственный вкус, его собственные убеждения подсказывали ему другие решения. Уважение к внутренней свободе ребенка, к его ориентациям и решениям формирует высокий статус личности, чувство собственного достоинства. А высо-

кии статус — это разумное достоинство, реальная самостоятельность в принятии решений, это как раз то, чего недостает нашим российским детям.

Значит ли, что надо всегда следовать за волей ребенка? Ведь дети могут и ошибаться. Они могут принимать и неверные решения.

...Катя окунула кисть в черную краску и провела линию по своему рисунку, где предполагалось изобразить солнечный день. Черная краска блестела на бумаге и, наверное, так увлекла Катю, что она решила закрасить весь угол сажей газовой.

— У меня будет ночь, — сказал она.

Я промолчал. Но потом все же не выдержал, когда увидел, что она чернит свой великолепный набросок карандашом.

— Но ночь тоже бывает разная: и синяя, и фиолетовая, и огни могут быть...

— Нет, ночью ничего не видно.

— Сначала не видно, а потом, когда глаза привыкают, видно все, — сказал я. — Как ты считаешь, Вова?

Я не случайно прибегнул к помощи Бахарова. Он тут же отозвался:

— А я выходил ночью на улицу, и все было видно. Фонари горели. В одном углу совсем темно, а в другом светло, как днем.

— Великолепно, — говорю я и гляжу на Катю.

— Я тоже видела фонари, — говорит она.

— Может быть, нарисуешь фонари? — спросил я. Она лезет в кадмий оранжевый и делает несколько желтых точек на черном: фонари!

— А каким бывает свет от фонарей? — спрашиваю я. Дети думают. А потом отвечают:

— Синим, красным, желтым... разным...

— Замечательно, — отвечаю я. — А ты как думаешь, Катя?..

Катя действительно думает, решает, и через несколько секунд ее кисть погружается в синюю краску.

«Что здесь произошло? С чем я имел дело?» — спрашиваю я у себя и отвечаю: «Я имел дело с внутренней свободой ребенка. Я нашел способ прикоснуться к этой свободе. Макаренко, возможно, назвал бы этот способ параллельным действием. Возможно».

Я не посягал на свободу ребенка, но я вторгся в систему детских представлений и дал ему новый материал для расширения границ его свободы. Внутреннюю свободу надо не только воспитывать, но и вооружать, если можно так выразиться, необходимой технологией. Ребенка надо учить работать. Учить без насилия, основываясь на любви и свободе.