Надо ли от всего отказываться?

Педагогику послереволюционной России принято сегодня рассматривать как бы в двух измерениях. Первое — это педагогика двадцатых годов, точнее, педагогика первого пятилетия после Октября. Эта педагогика считается до предела гуманистической, вобравшей в себя все лучшее, что было в педагогическом наследии человечества. Это первое пятилетие представлено такими именами, как Луначарский, Блонский, Шацкий, Крупская, Пинкевич и др. По мере развития, скорее регресса, социализма, по мере укрепления сталинистских позиций снижается роль названных педагогов, угасает

педагогика активности и самостоятельности личности, педагогика самоуправления и гармонического развития.

Определяя задачи новой народной школы, выдающийся педагог и психолог Павел Петрович Блонский обозначил двенадцать позиций противостояния старых и новых установок в воспитании. Среди них основные выглядят так.

Если старая школа стремится внушить учащимся определенные догматические истины, в лучшем случае воспитать автомат, хорошо запоминающий весь пройденный материал, то новая школа создает творца новой человеческой жизни, где ребенок осваивает способы овладения человеческой культурой и общением (все по Марксу, и все против таких педагогов, как Штейнер!).

Если старая школа учила послушанию, то новая школа воспитывает активного творца новой жизни.

Если старая школа изучала язык, математику, природоведение в отрыве от жизни, то новая школа делает изучение учебных предметов методом преобразования действительности. Выступая против школы памяти, внушения, подражания старшим, Блонский говорит: «Новая философия признает морально ценной лишь автономную личность: только тогда личность может иметь нравственное значение, когда она сама себя определяет к действию по своим собственным внутренним законам; исполнение внушенного чужой волей обучения есть лишь внешний механический процесс, есть лишь подражание чужой жизни, но не своя жизнь» {Блонский П. 77. Избр. педагогические и психологические сочинения. - М., 1979. - Т. 1. - С. 41-42).

Сравнивая эти фундаментальные теоретические позиции Блонского и Штейнера, определенно отмечаешь полную их несхожесть или даже антагонистичность.

Если же коснуться соотношения теории и практики, то тут противостояние совершенно откровенное. Как Блонский и Шацкий, так и Луначарский и Крупская ратовали за демократию в школьном деле. Они призывали с ранних лет воспитывать детскую самостоятельность, всячески поощряли детское самоуправление и участие школьников в управле-

нии школьными делами. Луначарский в своей установочной речи на Первом Всероссийском съезде по просвещению говорил: «Всюду там, где старший ученик может проявить свою самостоятельность, пусть он и проявляет ее. Пусть дети сами справляются со своими детскими делами. Надо постараться влиять на них так, чтобы они сумели организовывать свои коллективы и чтобы общий дух солидарности мог всегда заставить отдельные единицы свернуть на путь истины... Наконец, детям должна быть предоставлена полная свобода в организации научных, гимнастических, музыкальных обществ, театров, в создании всякого рода журналов, политических клубов и т. д. Пускай лучше учителя не входят туда, чтобы присутствие взрослого не стесняло ищущих своего пути детей» {Луначарский А. В. О воспитании и образовании. - М., 1976. - С. 31-32).

Ознакомившись с основами социалистической школы, Штейнер сделал такой вывод: «Самое страшное, что только можно предложить человечеству, это школьная программа, учебный план и учебные курсы, это то устройство школы, которые связаны с именем Луначарского, министра образования в России. То, что осуществляется в России как программа воспитания, является убийством всякого истинного социализма. Но и в других местах Европы программы воспитания — я имею в виду социалистические программы воспитания — это поистине раковые опухоли, поскольку они проистекают из совершенно немыслимого положения».

Итак, альтернатива: кто же авторитарен? Луначарский, Блонский, Шацкий или Штейнер и его последователи?

Штейнер отдает себе отчет в том, что позиция социалистической школы не так уж одинока в мире. Больше того, он подчеркивает, что сегодня в мире его, Штейнера, убеждения многие готовы «ославить как ничего не понимающего в воспитании и в социальной жизни». Добавим также, что идеи Крупской, Луначарского и Блонского опирались на культурно-историческую практику, на опыт американской и английской школ, на опыт бойскаутских и других детских движений.

Я считаю: этот альтернативный подход к образованию и воспитанию может быть решен на самом глубинном уровне. Надо основательно вникнуть в существо штейнеровской позиции, в культурно-историческую практику в области демократизации школьного дела, и тогда можно установить, что мы имеем дело отнюдь не с противоречащими системами. Больше того, два названных направления могут по-настоящему обогатить друг друга, дополнить.