Воспоминания Константина из Кургановки

Некоторое время я жил у батюшки в Пензе и был сви­детелем многих удивительных случаев.

Как-то к батюшке пришла одна женщина и стала слез­но молить его о помощи:

— Батюшка, помолитесь, дочь уже несколько месяцев болеет. Никакое лечение не помогает, уже назначили операцию.

Батюшка что-то еще спросил у этой женщины и потом сказал:

— Хорошо, помолюсь.

Фактически батюшка молился круглые сутки. Мы все, живущие рядом, удивлялись, сколько силы в нашем ба­тюшке. Часто нам в послушание приходилось ночью чи­тать псалтирь в комнате, смежной с батюшкиной. Мне приходилось читать и с 12 до 2 часов ночи, и с 1 до 3 ча­сов. Конечно, спать хотелось сильно.

Но самое интересное заключалось в том, что если я ошибался, батюшка меня сразу же поправлял. Все читали по-разному: один тараторил, второй бубнил, а кто и на­распев. А утром батюшка спрашивал:

— Кто это красиво ночью так читал, как-будто пел?
Ему отвечают, что это, к примеру, Виталик. Одним словом, мы все замечали, что батюшка ночью не спит.

И вот через три дня приходит вновь женщина, которая просила батюшкиных молитв, и с радостью сообщает:

— Батюшка, по вашим молитвам здоровье дочки улучшилось, ей отменили операцию и она пошла на поправку.

Женщина начала всячески восхвалять батюшку. А он этого очень не любил. Посмотрел он на эту женщину, как-будто впервые ее видит, и спрашивает:

—Зина, кто это? Что ей надо?

—Это женщина, которая вас просила помолиться о еедочери. Вот пришла благодарить вас за помощь.

—А я ее не помню и вовсе не молился. Я в это время сам болел и все время спал.

Как-то к батюшке приехало несколько человек из ка­кого-то города, все незнакомые. Стали подходить под благословение и рассказывать о своих проблемах. Я взял у батюшки благословение сходить в баню и пошел мыть­ся. Мылся долго, больше часа, хотя батюшка и не разрешает долго размываться. Когда вернулся в дом, то увидел, что все сидели за столом и уже заканчивали трапезничать. Почти все было съедено. Я сел в стороночке и подумал, что сейчас все разойдутся и потом покормят меня. Но как только я так подумал, батюшка сказал:

—Женя, корми Костика.

—Батюшка, первого не осталось, только второе.
Я стал отговариваться, но батюшка сказал:

—Молись и садись за стол.

Тетя Женя принесла большую миску с гречневой ка­шей и хотела мне из нее на тарелку положить, а батюшка говорит:

— Всю ставь на стол.

А сам смотрит на меня и улыбается. Я вообще-то нередко за столом привередничал. То просил поменьше мне положить, то варенья попрошу, то перчику, то лучку, то водички холодной или еще чего. Старался я это все про­сить у тети Жени потихонечку. Я знал, что батюшка всег­да мои просьбы слышал, но ничего мне об этом не гово­рил, только сестры меня иногда поучали:

—Ешь то, что подали, и ничего лишнего не проси.
Батюшка посмотрел на кашу и говорит:

—Женя, что-то каша сухая, положи туда варенья.
Тетя Женя берет пиалку с вареньем:

—А сколько положить?

 

—Все клади и перемешай. И кисель туда вылей. И салату добавь, и перчику горького.

—А перца много класть?

—Весь высыпай, весь бутылек.

Я сижу за столом в метре от батюшки и с недоумением слежу, что творится перед моим носом. Все за столом притихли и тоже напряженно наблюдают за батюшкой и тетей Женей. Батюшка говорит:

— Клади в миску всего, что еще осталось съедобного на столе, и все хорошенько перемешай.

Тетя Женя собрала все съестное в миску и перемешала. Получилась полная миска с верхом. Я думаю про себя, вот это попал под раздачу, лучше бы еще полчасика попа­рился. Батюшка благословил миску и говорит:

— Тебе, Константин, три полные ложки с верхом. Ешь и ничем не запивай.

Съел я первую ложку, у меня глаза на лоб полезли. Вкус не поймешь какой и во рту печет как огнем. Еле-еле пер­вую ложку проглотил, а батюшка торопит:

— Давай следующую.

Кое-как съел я три полные ложки с верхом этой меша­нины. На уме только одно, куда бы убежать и чем бы за­пить. А батюшка следующих потчует. Всем благословляет, кому одну ложку, кому две, а кому совсем чуть-чуть. Мне

получилось больше всех. Гости за столом едят, морщатся, но ослушаться не решаются. Только спрашивают:

—Батюшка, это что-то означает. Наверное, нас ждет такой же огонь, как во рту, или еще что?

—Потом, позже узнаете.

Я для себя понял, что это за мои грехи. Живя с батюш­кой и каждый день находясь рядом с ним, я не исправлял­ся. Продолжал творить свою волю, не оставлял своих плохих привычек, чем и огорчал батюшку. И батюшке приходилось нас очищать и вразумлять и укреплять раз­ными средствами, в том числе и такими.

Живя на Победе, батюшка иногда брал меня ночевать к себе в келью. Я с неохотой шел к батюшке ночевать по одной простой причине. Батюшка ложился очень поздно, за полночь, а вставал очень рано. И мне приходилось также вставать, то в четыре часа, то в пять. Иногда я не спал всю ночь. Это сейчас я понимаю, какое это было для меня счастье и благодать - находиться рядом с батюшкой. А тогда я этого не понимал, роптал на него и очень хотел спать.

В один из дней батюшка мне сказал:

— Костик, ты сегодня будешь спать у меня.

Я сразу понял, что меня ждет бессонная ночь. С неохотой сходил за матрацем и возвратился в батюшкину келью. Батюшка молился, сидя в своей колясочке перед иконами, а я читал у него за спиной вечернее правило и молитвы, которые он мне говорил. Легли, как обычно, очень поздно.

В пять часов утра батюшка всех поднял. Его усадили в колясочку и пока матушка его одевала, умывала и причесывала, я тоже умылся и быстренько вернулся. Хотя я мало спал, но чувствовал себя бодро. Матушка закончила приводить батюшку в порядок и сказала:

 

 

 

— Вы молитесь, а я схожу по делам.

Колясочку поставили перед иконами, батюшка взял четки и стал молиться, а мне велел читать канон Иисусу Сладчайшему. Я стал чуть сзади батюшки и начал читать. Прочитал и ощущаю странное чувство, вроде небольшо­го недомогания. Думаю, странно, вроде бы встал бод­реньким, а тут сухость во рту и головокружение. А ба­тюшка говорит:

— Читай канон Пресвятой Богородице.

Смотрю на батюшку, а он голову откинул назад и глаза прикрыл. Ну думаю, уснул. Сейчас я быстренько дочитаю и уйду на улицу освежиться. Начал я торопиться и сбился. То ли неправильно уда­рение поставил, то ли слово не так прочитал. Батюшка сразу открыл глаза и меня поправил. Пришлось это место перечитать заново. Думаю, да батюшка вовсе и не спит и торопиться не стоит, а то ведь приходится из-за ошибок дважды перечитывать. Читаю, а меня пот прошибает холодный, голова кру­жится, во рту еще сильней сухость, тошнота подступает. Но терплю, не подаю виду. Только думаю, с чего бы это, может, несвежее что-нибудь вчера съел. Дочитал я второй канон, а батюшка говорит:

— Читай молебный канон Пресвятой Богородице.
Стал читать третий канон, а мне уже невмоготу. Меня прямо раскачивает, не могу ровно стоять. Бросает то в жар, то в холод, тошнота подступает к самому горлу, весь взмок, языком еле ворочаю. Думаю про себя: все, больше не могу.

Продолжаю я дальше, а в мыслях только одно, что я не дочитаю и вот-вот упаду. Думаю про себя, если батюшка скажет еще что-либо читать, то откажусь. Потом мне пришла мысль, Господь человеколюбец и не попустит больше моих сил. От этой мысли мне стало немного по­легче.

Значит, у меня еще есть резервы. Дочитал молебный канон, а батюшка говорит:

— Читай канон Ангелу Хранителю.

А мне хоть на колени падай, стоять уже не могу. Одно утешает, что этот канон самый короткий. Читаю очень медленно, в глазах темно, язык как деревянный, стараюсь не ошибаться, чтоб не перечитывать дважды. Рубаха мок­рая от пота, даже вся потемнела. Ощущение такое, что вот-вот стошнит. Не помню, как я дочитал канон. Ба­тюшка ни разу во время чтения не глянул на меня. Хотя монашеское правило еще долго нужно было читать, но он, чувствуя мое состояние, сказал:

— Достаточно.

Я попросился выйти. Батюшка, не оборачиваясь ко мне, ответил:

— Иди.

Я в одной рубашке выполз из кельи и сел на завалинку возле окна. На улице стоял мороз -20°. От меня шел пар, как-будто я вышел из бани. Мимо проходила матушка Тавифа, увидела меня и спрашивает:

— Константин, что с тобой? Ты весь какой-то зеленый.
Я ничего не ответил, только показал рукой на батюшкину келью. Матушка все поняла и сказала:

— А ты думал, легко молиться рядом со старцем?

Обитель на Победе разрасталась, и надо было возводить всякие постройки. Но постоянных строителей в обители не было, и приходилось чаще всего пользоваться услугами "приезжих" специалистов. Зачастую один советовал одно, второй иное, а третий свое тянул. Получалась не стройка, а сплошной спор.

Однажды начали строить какое-то здание. Собрались "знатоки" и начался "консилиум". Спорят и спорят. Подошел к ним батюшка и стал говорить, как надо строить и что нужно строить. Но они даже не послушали и начали доказывать, что так не строится, что по-другому будет лучше и быстрее. Я в строительстве тоже немного понимаю и попытался внести свою лепту, но меня сразу же отсекли.

Наконец начали строить и что-то у них не получается никак. Пытаются снова, опять не выходит. Батюшка си­дит недалеко, наклонил голову, наблюдает и перебирает четки. Я говорю:

—Батюшка, вы ведь знаете, как правильно, скажите им.

—Я им говорю, а они меня не слушают.

—А вы заставьте, чтобы они сделали по-вашему.

—Господь Сам управит и все построится, если не с пер­вого раза, так с третьего. Но смирение дороже. И ты так
старайся всегда поступать. А если в обители что делаешь, то всегда делай как-будто для себя.

Я с отцом Геннадием приехал к батюшке в Пензу. Захо­дим в дом, а батюшка угощает всех сухариками из Дивеевского монастыря. Он подозвал и меня с Геннадием и благословил сухариков. Я подошел первым. Батюшка дал мне несколько сухариков и сказал, что можно съесть пря­мо сейчас.

Я сразу высыпал все сухарики в рот, стал их грызть и слегка поперхнулся, но виду не подал. А батюшка в это время сильно раскашлялся.

Матушка Зиновия спросила:

— Батюшка, может воды подать или чаю?

Не дожидаясь ответа, она попросила тетю Женю при­нести бокал с водой. К этому времени у меня сильно пер­шило в горле, я с трудом сдерживался, чтобы не закаш­ляться и про себя подумал:

— Вот бы и мне водички.

Тетя Женя быстро принесла бокал воды и мать Зино­вия стала предлагать воду батюшке. А он чуть-чуть пригу­бил ее и сказал:

— Дай Костику, Костику дай, ему нужно воды.

Принесли кружки и из батюшкиного бокала налили воды мне и Геннадию. Мне вода пришлась особенно кстати, иначе я бы просто задохнулся.

Было прощеное воскресенье. Многие думают, что в этот день надо у всех просить прощения и всех прощать. Так думал и я. Хожу по батюшкиному дому и кого встре­чаю, у всех прошу прощения. Батюшка сидел посреди комнаты, где всегда трапезни­чают и ни к кому не обращаясь, запрокинув голову назад, медленно произнес:

— Ангел Господень выгонял Адама из Рая. Тот не хотел выходить, а надо. И плакал. Адам прощался с Раем. По­этому и назвали "Прощеное Воскресенье".

Однажды Рождественским постом батюшка приехал на Победу. Было много гостей. Накрыли праздничный стол и все стали трапезничать. На столе была рыба, так как был воскресный день.

Вдруг мать Анна вспомнила, что в холодильнике есть рыбные пельмени, их передали сестры из Заречного и предложила приготовить для батюшки. Матушка Зино­вия сказала:

- Было бы не плохо.

Пельмени быстро сварили и поставили перед батюш­кой. Но он сказал:

— Я эти пельмени есть не буду. Мать Зиновия добавила:

- И мне они кажутся подозрительными.

Она спросила сидящих за столом: - Кто будет есть пельмени?

Мария и Валентина, приехавшие из Нижнего Новго­рода первые откликнулись:

— Мы будем.

Батюшка благословил пельмени, и гости стали "со сма­ком" есть. Они хвалили их и приговаривали:

— Очень вкусные пельмени и точно из рыбы. Да, да, батюшка, они рыбные.

Вдруг зазвонил телефон. Батюшка мне говорит:

— Константин, иди подними трубку и поговори.

Я поднимаю трубку. На том конце провода быстро за­тараторили:

—Скажите мать Анне, что те пельмени, которые мы пе­редали для батюшки не рыбные, а мясные. Их батюшке нельзя варить.

Батюшка спросил:

—Что они там говорят?

—Говорят, что пельмени не рыбные, а мясные.
Мария и Валентина, доедая пельмени, настаивают:

—Рыбные, рыбные. Точно рыбные.
Я говорю в трубку:

—Говорят, что рыбные.

— Нет, нет, они мясные. В пост их есть нельзя. Пере­дайте, чтобы их не ели.

Сестры, евшие пельмени, после этого звонка запеча­лились.

Батюшка в это время поднял руку как для благослове­ния в сторону Марии и Валентины и с улыбкой сказал:

— Ешьте, ешьте. Они рыбные.

Как-то батюшка мне сказал:

—Костенька, поехали собирать живую милостыню.

—А что это такое?

—Вот и узнаешь.

Поехали мы в одну деревню, а проезжать нужно было мимо нашего села. Я попросил батюшку заехать ко мне, так как долго не был дома, да и все мои домочадцы были всегда рады приезду батюшки. Батюшка сказал:

— Вот с твоего дома и начнем.

Подъехали к дому. Все домашние очень обрадовались приезду батюшки и выбежали благословляться. В то вре­мя мы держали большое хозяйство. Корову, телочку, уток, курочек. В этом году вывелось много цыплят. Они уже подросли и бегали по двору. Батюшка всю мою семью благословил и с улыбкой мне говорит:

—Костик, с твоего двора пять курочек.

—Хорошо, батюшка.

Я подошел к жене и говорю:

—Батюшка сказал дать ему пять курочек.

—Ой, у нас курочек мало, больше петушков. Спроси, может лучше дать ему семь петушков.

Я спрашиваю:

—Батюшка, а может лучше семь петушков дать?

—Да, очень хорошо, давай семь петушков... и пять ку­рочек.

Все так и заулыбались.

Как-то к батюшке пришла одна пожилая женщина и начала рассказывать о своей жизни:

— Паспорта у меня нет, нигде не работаю, пенсию не получаю. Ко мне несколько раз приходили из собеса и заставляли получать пенсию. Но я им отвечала, что ваша советская власть от беса и мне от вас ничего не надо.

Батюшка, наклонив голову, молча слушал эту женщи­ну, а потом тихо сказал:

— А я грешный и паспорт имею, и пенсию получаю.

В Крещение все насельники обители, взяв благослове­ние у батюшки, окунались в речке. Первый раз я смалодушествовал и не пошел со всеми. На следующий день батюшка меня спросил:

—А ты окунался вчера?

—Нет, батюшка.

—А почему?

—Да я сильно устал пред этим и лег отдохнуть. Заснул и все проспал.

—Эх ты трусишка.

После этих слов я твердо решил, что в следующее Кре­щение, обязательно окунусь.

Прошел год. Приближался праздник Крещение. Я же­не говорю:

— В этот раз я возьму у батюшки благословение и обя­зательно искупаюсь.

Жена меня поддержала, и все дети с радостью изъяви­ли желание тоже погрузиться в крещенскую купель. Мы всей семьей собрались и поехали на Победу.

После литургии, взяв благословение у батюшки, все пошли на речку. Как правило, "открывал иордань" отец Геннадий. За ним в воду вошел я. Когда окунулся, меня обожгло как огнем. Потом я стал заводить в речку всех своих семерых детей и помогал им погружаться.

Последней я окунал самую младшую дочь Аню. Ей бы­ло четыре года и поэтому мне пришлось второй раз погружаться, держа ее на руках. В течение сорока минут, я в одних трусах и босиком, пробыл на двадцатиградусном морозе. Но после крещенского купания, я не только не заболел, а даже насморка не получил. Вот такую силу имеет батюшкино благословение.

Наши старшие приемные дети имели нехорошие при­вычки. Наталья обманывала и была нечиста на руку, а Са­ша очень много ел. Мы с Валентиной много над ними ра­ботали, но особых перемен не было видно. Как-то раз мы отправили их к батюшке в Пензу на по­слушание. Через неделю мы их забрали, и дома стали спрашивать, чем они там занимались и какие послушания выполняли. Наташа рассказала чем она занималась, а потом добавила:

—Однажды батюшка дал мне книгу и велел читать ему вслух.

—А про что была книга?

—Про женщину, которая всех обманывала и воровала.
А потом эту женщину бесы в аду мучили.

—Саша, а тебе батюшка давал что-нибудь читать?

 

—Да, и мне давали читать, но я не помню про что.
Наташа говорит:

—Что ты обманываешь? Все ты помнишь.

—Да нет, не помню.

Тогда мы попросили, чтобы Наташа рассказала, про что Саша читал.

— Батюшка дал ему читать книгу о женщине, которая за один раз съедала целую курицу. Потом пять. А потом
ела, ела, никак не могла остановиться... и лопнула.

А ведь мы с Валентиной до этого не рассказывали ба­тюшке о пристрастиях наших приемных детей.

На первое августа батюшка всегда ездил в Дивеево к Преподобному Серафиму Саровскому. В одну из таких поездок мы решили поехать на источник в Цыгановку. Приехали. Я первым трижды окунулся в открытом источ­нике и спрашиваю:

—Батюшка, а Вы будете погружаться?

—Конечно буду, для чего же я сюда приехал.

Мы подвезли батюшку к месту, где все погружались, но матушка Зиновия сказала:

— Батюшка, вам негоже со всеми окунаться, пойдемте в кабинку.

Мы пошли к кабинкам. В одну из них зашли мы с ба­тюшкой, а в другую зашли пять женщин. Мы стали ба­тюшку раздевать, а за перегородкой было слышно как женщины уже начали погружаться. Вдруг одна из них на­чала грубым мужским голосом кричать:

—Ой, сдохну, сдохну здесь.
А батюшка ей отвечает:

—Не сдохнешь. Иди, иди.

В это время женщины, находившиеся с ней в кабинке, стали ее уговаривать:

— Ну давай, прыгай в воду и окунайся с головой.
Но женщина продолжала истошно кричать:

—Ой горю, горю.

Батюшка тихонько повторяет:

— Гори, гори.

Мы засмеялись. Женщина снова кричит:

— Ой, боюсь, боюсь.

Батюшка в это время своей ручкой благословляет в ее сторону и улыбаясь, говорит:

— Иди, иди, не бойся.

После этих батюшкиных слов, было слышно, как жен­щина плюхнулась в воду. Она еще немного покричала, а потом уже стихла. Все порадовались за нее.

Мы раздели батюшку. Я взял его на руки и стал по сту­пенькам опускаться в купель. Вдруг я поскользнулся и стал падать в воду. Но так как я обеими руками держал ба­тюшку, то сам не смог задержаться. Успел только крик­нуть:

— Александр, падаю. Держи.

Александр успел схватить меня за левую руку, когда моя голова была уже наполовину в воде. Я восстановил

равновесие и попытался со скользкой ступеньки стать на дно, но у меня ничего не вышло, так как вода доходила почти до глаз. Я опять поднялся на нижнюю ступеньку и с помощью Александра трижды окунул батюшку в воду.

Когда я вышел из купели, то меня бил озноб от страха за батюшку, что я его чуть было не утопил. Мне сразу по­думалось, это бес злился на батюшку, что тот выгонял его из кричавшей женщины и хотел погубить. Но Господь уберег!