И. Б. Микиртумов 3 страница

— Угу… Сейчас я его очень даже понимаю, — он заправил за ухо прядь ее волос и прикоснулся к губам.

— Но так нельзя.

— А как можно? Пока с тобой не было связи, я чуть инфаркт не схватил. Завтра куплю даже не один, а два телефона. Кроме того, встрою чип в машину, второй положу в сумку и буду отслеживать каждый твой шаг. А еще лучше — приставлю Зиновьева.

— И за что мне такое счастье? Гиперопека какая-то получается, — перехватила она его ладонь, коснулась губами пальцев и тихо добавила: — Ты сумасшедший, Ладышев. Я начинаю тебя бояться.

— Я сам начинаю себя бояться, — Вадим нагнул голову, потерся щекой о ее ладонь.

И вдруг он оказался у нее за спиной, обхватил обеими руками и крепко прижал к себе.

— Если это такое сумасшествие, то я готов жить с ним всю жизнь, — услышала она над ухом его жаркий шепот. — Я никуда тебя не отпущу и никому не отдам.

— Так ведь сказала уже, что никуда не собираюсь, — успела она ответить, и в ту же секунду горячее дыхание переместилось и переросло в бесконечно долгий страстный поцелуй.

— Я и не представляла, сколько от этого можно получать удовольствия, — прервалась на секунду Катя. — Это так затягивает… Это так… так вкусно, — не сразу подобрала она слово.

— А я не представлял, что могу быть таким ненасытным, — улыбнулся Вадим и, снова прильнув к ее губам, мягко увлек за собой в направлении спальни.

В этом замедленном сладострастном пути он не терял времени даром: джемпер, джинсы, как Катины, так и его, были сброшены где-то в гостиной, все остальное лихорадочно расстегивалось, снималось, стаскивалось совместными усилиями уже в спальне. Спустя пару минут с белоснежной кровати слетело покрывало и два тела слились в одно…

Две сигареты, медленно тлевшие в пепельнице, так и не дождались своих хозяев, упали на стеклянное дно и погасли…

После событий второго января и страстной ночи любви Катя и Вадим практически не расставались. А если и разлучались на несколько часов, то без конца перезванивались по поводу и без. Встретили Рождество вместе с Ниной Георгиевной, души не чаявшей в Кате, и вернувшейся из России Галиной Петровной. К слову, та сразу прониклась к Кате большой симпатией. По вечерам они гуляли, ходили в кино, катались на лыжах. И говорили, говорили, говорили — рассказывали друг другу о детстве, о юности.

Иногда проводили время на диване перед телевизором. В обнимку. Порой так и засыпали, но ненадолго. Стоило переместиться на кровать, как сон, практически не сопротивляясь, уступал место любви — самому прекрасному действу на свете. Необыкновенно нежному, желанному, сладострастному…

Только сейчас, умудренная десятилетним опытом семейной жизни, Катя поняла смысл коробившей ее прежде фразы «заниматься любовью». Именно любовью, а не избитым, бывшим на слуху ее заменителем, сухо описывающим то, что за этим словом скрывалось. И это открытие наполняло каждую ее клеточку такой неописуемой радостью, таким восторгом, что она вдруг снова стала писать стихи. Они выплескивались из нее настоящими потоками — утром, днем, ночью. Тихонько вскакивала, на цыпочках бежала в кабинет к ноутбуку, записывала, редактировала и оставляла открытыми на мониторе для Вадима…

«Утром прочтет», — улыбаясь, заползала она опять под одеяло и, уткнувшись в теплое плечо, наконец-то засыпала. Спокойно, умиротворенно. Счастливо…

Хочу тебя… К тебе… С тобой —

Забыть про все, что так тревожит…

Известно только небесам:

Как быть могло, а как быть может.

И невозможно заглянуть

В процесс мыслительный Вселенной…

Лишь пережив, постигнешь суть

Всего, что свято и нетленно.

Не потеряв — не пожалеть,

Что так беспечно не хранили.

Не сделав шага — не узнать,

Так или не так поступили.

Поможет зеркало узреть,

Как быстро время пролетело.

Испуг позволит ощутить,

Как страхом сковывает тело.

Не полюбив — нельзя взлететь.

Лишь страсти испытав объятья,

Поймешь, как просто позабыть

О скомканном, измятом платье!

Не отстрадав — не осознать,

Как боль ночами душу гложет…

И я хочу… Тебя… С тобой…

Пусть кто-то сверху мне поможет…

Лишь одно, пусть и ненадолго, омрачало блаженное состояние Кати: к отцу она по-прежнему наведывалась одна. Здесь Вадим был непреклонен: рано им пока знакомиться, не стоит нагнетать обстановку. Тем более накануне развода. Кто знает, на какие козни способен бывший супруг?

В остальном все было невероятно красиво, даже сказочно. И если выражение «носить на руках» может существовать в реальной жизни, то с Катей именно это и происходило. Вадим был настолько внимателен и заботлив, что у нее от избытка чувств слезы порой наворачивались: неужели так бывает? Неужели это происходит наяву с ней, а не с мифической девушкой, которую тоже зовут Катя?

Забота, или, как она выразилась, гиперопека, проявлялась на каждом шагу. И она начинала к ней привыкать. Дело даже не в новом телефоне, не в шубе, которую она теперь обязательно надевала, выходя на улицу. Хватало мелочей, о которых она раньше не то что бы не мечтала, не задумывалась.

Стоило ей однажды проснуться с головной болью, как обеспокоенный Вадим тут же организовал консультацию у специалиста. Ничего страшного, но сосуды слабые, надо беречь. Желательно высыпаться. На следующее утро Катя осталась и без утреннего секса, который стал привычным, и без кофе. А все потому, что доктор рекомендовал ей сон. Вадим даже Галине Петровне приказал не приходить раньше десяти: не дай Бог разбудит!

Когда во время оттепели она промочила ноги и сболтнула об этом по телефону, ровно через час в квартиру были доставлены три пары сапог ее размера. И хоть понравились и подошли все, две пары по настоянию Кати все же вернули в магазин. Зачем ей столько обуви? Она не привыкла менять ее каждый день.

И так во всем. Стоило ей о чем-то заикнуться, как реакция Вадима следовала незамедлительно. Она даже стала побаиваться сказать ему лишнее.

Правда, одно желание все же озвучила: ни разу не была в Германии, а хотелось бы посмотреть. Тем более что Вадим вскоре снова собирается туда лететь. Расстроившись, что не подумал об этом сам, он тут же развил бурную деятельность. Замечательная идея! Он поможет ей открыть многократную визу, вместе они полетят во Франкфурт, где ему в самом деле необходимо быть по делам в двадцатых числах, затем поедут в Зельден, покатаются на лыжах и отметят Катин день рождения.

Она не уставала удивляться, насколько быстро Ладышев не только что-то планировал, но и осуществлял задуманное. Буквально через несколько дней из Германии пришло приглашение от благотворительного фонда, а с ним еще и гарантии влиятельных людей, что проволочек с открытием визы для Проскуриной не возникнет.

Однако все же вышла неувязка: в Катином паспорте почти не осталось чистых страниц. Притом обнаружилось это буквально за день до подачи документов в посольство! И хотя Вадиму удалось и этот вопрос решить довольно быстро, стало понятно: вылететь вместе нереально.

А время отъезда неумолимо приближалось.

— Обещай, что без меня будешь жить здесь, в моей квартире, — накануне вечером попросил он. — Пожалуйста. Мне так спокойнее.

— Твой дом — моя крепость? — прижавшись к нему, отшутилась Катя.

— Крепость не крепость, но мне бы этого хотелось. Маму и Галину Петровну я уже предупредил. Извини, без твоего согласия.

Катя задумалась. Так уж получилось: ни разу за эти три недели они не ночевали на Чкалова. То ли на самом деле все так складывалось, то ли Вадим умудрялся придумывать разные поводы, но факт есть факт. Даже днем она все больше времени проводила в его квартире на Сторожевке, так что, если честно, почти к ней привыкла. Как и к тому, что Ладышев теперь — необходимое и вполне достаточное условие ее жизни. Не видеть и не слышать его несколько часов было невыносимо, не говоря уже о том, чтобы провести без него ночь.

— Извиняю и обещаю: никуда отсюда не уеду! — улыбнулась Катя и, погрустнев, добавила: — И буду очень по тебе скучать.

Вадим лишь вздохнул и крепче прижал ее к себе.

На фоне располагающего к сантиментам посленовогоднего периода расставание в аэропорту получилось необыкновенно нежным и печальным. Хотя оба изо всех сил старались не показать, что на самом деле творится в душе, и даже пытались шутить.

— Хорошо, что носишь шубу, — поправил он меховой капюшон у нее за спиной. — Ветрено. Смотри не простудись без меня.

Вадим осторожно убрал с лица Кати светлые пряди волос, приподнял ладонями голову, долго смотрел ей в глаза, словно пытался запомнить, запечатлеть в памяти, затем нежно поцеловал в лоб и прижал к себе.

— Организация на хорошем счету, так что визу тебе откроют как минимум на полгода. И вот тогда ты просто обязана будешь сопровождать меня в деловых командировках! — попробовал он поднять себе и ей настроение. — …Ну-ка, улыбнись! — отстранившись, он снова заглянул ей и глаза. — Всего лишь четыре дня, а в субботу отметим наш маленький юбилей, — заговорщицки подмигнул он.

— Какой юбилей?

— Ну вот! А ты подумай хорошенько, вспомни, какого числа мы познакомились? Ровно три месяца!

— Надо же… Всего три месяца, а такое чувство, словно я знаю тебя всю жизнь, — задумалась Катя. — Или как минимум несколько лет.

— И у меня такое же чувство. Даже не представляю, как я жил без тебя… А ну немедленно прекрати плакать, иначе я никуда не полечу! — заметив, что на ее ресницах показалась слезинка, пригрозил Вадим. — Ну хочешь, я сейчас сдам билет? Полетим вместе в следующий вторник, задержимся на пару дней во Франкфурте, затем сразу в Зельден, а оттуда на свадьбу к Клюеву. Ты не забыла, что мы приглашены на свадьбу?

— Нет, не забыла. Но не хочу, чтобы ты сдавал билет, — кончиком мизинца убрала она непрошенную каплю. — Я же знаю, почему именно завтра утром ты должен быть во Франкфурте: нотариат, который нельзя перенести.

— Все в жизни можно перенести. Все, кроме даты рождения и смерти, — Вадим снова прижал ее к себе.

— Не волнуйся, я как-нибудь соберусь, зажмусь в кулачок, вытерплю. Но ты должен вылететь сегодня.

— Кто бы мог предположить, что все так быстро изменится? Месяц назад я сам выбирал и согласовывал эту дату, — сокрушенно произнес он.

— Всего месяц назад… Не верится.

— Вернусь — сразу поедем знакомиться с твоим отцом, — снова сменил он тему.

— Погоди… С чего бы это? — вскинула она удивленный взгляд. — Ты ведь отказывался… Власть переменилась?

— Еще нет, но скоро переменится, — ответил он загадкой.

— И что же такое должно случиться?

— Ну… К примеру… К примеру, я ему скажу… — с улыбкой стал подыскивать слова Вадим. — Я скажу, что он — прекрасный отец, если вырастил такую замечательную дочь, что… Что он — настоящий полковник, что…

— А если этот настоящий полковник выставит тебя за дверь? — насмешливо поинтересовалась Катя.

— Скажу, что очень рад. У него перед забором растут два клена — один красный, другой желтый. Буду любоваться.

— Так это осенью, а сейчас зима.

— Ну, тогда попрошу, чтобы пока за дверь не выставлял. Готов бесплатно колоть дрова, топить печь…

— Не пойдет. В доме газовое отопление, — улыбнулась Катя.

— Что тогда? А… Снег могу чистить. Летом газон косить. Умею копать, кое-что смыслю в проводке, — принялся он перечислять свои достоинства. — Наверное, все.

— Негусто, — деланно вздохнула она.

— Ты так считаешь? — Вадим сделал вид, что опечалился. — Ну, тогда колеса могу поменять, машину помыть. И не одну. В общем, готов вечно замаливать свои грехи. Вот! — гордо заключил он.

— Лети уж, грешник, — рассмеялась Катя и легонько оттолкнула его от себя. — Так и быть, буду ждать тебя в твоей квартире.

— Ладно, уговорила, — коснулся он ручки чемодана, но вдруг посуровел, свел брови к переносице и уточнил: — А ходить будешь исключительно в шубе?

— Даже если нежданно наступит весна — напялю шубу! — расхохоталась она. — Могу и дома ее носить. Даже летом, если для тебя это так важно.

— А что? Надо же ее как-то от моли выгуливать. Хотя летом… — задумался он. — Летом не стоит. Летом будем хранить шубу в морозильнике. А дома будем ходить нагишом! Ты мне гораздо больше нравишься обнаженной.

— Посмотрим, — продолжала смеяться Катя. — Иди уж! Мягкой посадки, — поцеловала она его, отступила назад, но тут же снова была схвачена в охапку и прижата.

— Не отпущу! Никогда не уходи, пока я тебя не отпущу, — шепнул он ей на ухо.

— Господи, и угораздило же связаться с тираном, — вздохнула она. — Иди, регистрация заканчивается. А меня к двум часам Жоржсанд ждет. Сам знаешь, начальство нервировать себе дороже.

— Так и не удалось мне развести тебя с журналистикой! — посетовал Вадим. — Ладно, твоя законная неделя отпуска в запасе нам всегда пригодится. Так что езжай, — наконец отпустил он ее, прихватил за ручку небольшой дорожный чемодан, кейс и шагнул к двери терминала.

— Позвони, как только прилетишь! — напомнила она.

— Обязательно! — раздалось сквозь полузакрытые двери.

Добравшись до парковки, Катя завела двигатель и с грустью оглянулась на здание аэропорта: где-то там, в накопителе, дожидался отлета Вадим.

«Я тебя люблю, — шепнула она и, глубоко вдохнув, усилием воли задержала готовую выкатиться слезу. — И как продержаться без тебя четыре дня? Надо заняться делом, иначе совсем раскисну… Пора в редакцию!»

Признаться, при всей сказочности мира сбывшихся фантазий, при всем нежелании его покидать в последнее время она все чаще чувствовала охоту заняться делом. Особенно остро по утрам, когда вдруг обнаруживала, что Вадима нет: проснулся, тихонько встал, умчался на работу.

А как же она? Чем ей заняться? Галина Петровна категорически не позволяла хоть в чем-то помочь: мол, отпуск, отдыхай, наработаешься еще. Но как это — проводить целые дни, ничегошеньки не делая, Катя не понимала.

Она привыкла быть в коллективе, где ее не баловали ничегонеделанием, не сдували пылинки. Там ее ценили, гордились ею, завидовали, недолюбливали, сплетничали, вставляли палки в колеса, в последний момент снимали статьи с номера или же, наоборот, срочно требовали материал с пылу с жару…

Ничего не поделаешь: редакция — цельный живой организм, состоящий из амбициозных индивидуумов, скромных трудяг-мышек, завистливых или же добродушных коллег, готовых помочь, подставить плечо. Словом, всего в избытке, так что иногда и шагу не сделаешь, чтобы ненароком не затронуть чьи-то интересы или чью-то тему. Мир-то вокруг — один на всех. Но именно здесь, среди собратьев, Катя жила и дышала полной грудью, чувствовала себя личностью.

К тому же в последнюю неделю ею овладела невероятная тяга к сочинительству. Даже за книгу снова засела, отредактировала написанное. А пару дней назад сон привиделся, будто она быстро-быстро стучит по клавиатуре. При этом слова на мониторе набираются не привычным глазу шрифтом, а красивыми прописными буквами. А за спиной почему-то стоит мама, отслеживает правописание, исправляет ошибки, ободряюще кивает головой.

Катя истолковала свой сон так: как бы ни сложилась ее жизнь, она не сможет не писать. А потому, как только улетит Вадим, она выйдет на работу. Потому и позвонила Жоржсанд. Та искренне обрадовалась: работы — море! Не за горами 8 Марта, давно пора браться за рекламную акцию. Договорились о встрече.

Морально Катя была готова заступить на вахту в тот же день, но, помня отношение Вадима к журналистике, не хотела его расстраивать. Как и раскрывать свои планы раньше срока. Лишь накануне призналась, что с его отлетом она вернется в редакцию, иначе опухнет от сна или завоет волком со скуки. Как ни странно, ни слова неодобрения она не услышала. Вадим лишь вздохнул.

…Стоило Кате переступить порог редакции, увидеть лица коллег, услышать их радостные вопли: «Наконец-то!», «Заждались!», стоило окунуться в привычную атмосферу деловой суеты, как она поняла, что сегодня задержится здесь надолго.

Смущало лишь одно — шуба, на которую все сразу обратили внимание. Гладили мех, спрашивали, сколько стоит, где покупала, многозначительно переглядывались. Не поняв такого внимания не столько к собственной персоне, сколько к меховому изделию, Катя быстро спрятала шубу в шкаф.

Жоржсанд встретила ее с улыбкой и, словно прочитав Катины мысли, предложила приступать к работе прямо сейчас. Накануне, как выяснилось, она даже подготовила список тем, которые не мешало бы осветить, и отобрала несколько читательских писем, на которые стоило отреагировать. И сразу после утренней планерки попросила Стрельникову освободить рабочее место Проскуриной.

Выслушав краткие вводные, Катя собралась было покинуть кабинет главного редактора, уже дотронулась до ручки двери, но в последний момент остановилась:

— Спасибо, Евгения Александровна! Спасибо за понимание и… за жизненный урок!

— Это не мой урок, Катюша. Это жизнь и преподала тебе урок. Я лишь дала передышку, позволила разобраться в себе, сделать выводы. Надеюсь, ломка закончилась. Журналистский кризис среднего возраста ты пережила. Захочешь — позже поговорим на эту тему подробнее. Я рада, что в тебе не ошиблась. Так что удачи!

Пройдя к своему рабочему столу, на котором были лишь редакционный телефон, клавиатура и монитор, Катя привычным движением нажала кнопку пуска, в необыкновенно приятном возбуждении дождалась полной загрузки компьютера, улыбнулась появившемуся на мониторе приветствию от Майкова и помахала ему рукой через стеклянную перегородку.

На душе стало тепло и спокойно: вот он, ее дом. Ее профессиональная семья. Жаль, что Вадим не хочет этого понять и не может разделить с ней радость.

Вспомнив о Ладышеве, она машинально глянула на часы: скоро должен приземлиться.

Открыв папку Камоловой, Катя пробежала взглядом по собранным письмам, вырезкам и сразу потянулась в сумку за флэшкой. Там у нее была специальная папочка, куда время от времени заносились фразы, факты, события, мимо которых нельзя пройти равнодушно. Этакий кладезь мыслей и набросков на перспективу. Одно из писем о чем-то ей напомнило.

Так и есть. В сохранившихся записях был краткий пересказ истории, основная тема которой пересекалась с темой лежавшего в папке письма: насильственная разлука матери с детьми. Только там отец после развода вывез детей далеко за границу, а здесь — женщина разлучилась с детьми, попав в колонию.

За что наказание, понятно: вскрывшаяся в деревенском магазине растрата. Но почему дали так много — пять лет? Тоже мне общественно опасный элемент! Да в сравнении с хищениями, которыми пестрят новости, украденная сумма и рядом не стояла! А четверо детей в это время растут в казенных стенах, без материнской заботы и ласки. Сложная, деликатная тема не только с правовой точки зрения, но и с человеческой. Наверняка в женской колонии полным-полно таких осужденных.

Что касается истории, изложенной в письме, невольно возникал вопрос: чем же занимался адвокат? Хорошо бы выехать на место.

Задумавшись, с какой стороны ко всему этому подступиться, она открыла поисковик, чтобы найти дополнительную информацию.

Время от времени к ней подходили коллеги, расспрашивали об отпуске, делились новостями, радовались ее выходу на работу, так как совсем запарились без главного пера редакции. От этого на душе становилось еще теплее, в который раз Катя убеждалась в правильности принятого решения: она должна заниматься тем, чему училась, что умеет и чего от нее ждут.

Около шести вечера наконец-то позвонил Вадим: долетел, сейчас едет в гостиницу, уже успел соскучиться. Поинтересовался, как ее встретили в редакции. Услышав, что Катя уже включилась в работу, он признался, что именно этого и ожидал. Конечно, с одной стороны, это хорошо, но с другой — не очень. Заодно похвалил себя, что научился предугадывать ее действия и предполагал именно такой ход событий. И посетовал: видимо, она с ним не до конца откровенна, так как такое не случается спонтанно.

Однако все было произнесено без обид, в свойственной Вадиму шутливой манере. Так что сомнений в его искренности у Кати не возникло. И это тут же вызвало у нее ответную реакцию: повинившись, что не призналась во всем заранее — не хотела его расстраивать, она пообещала, что такое больше не повторится. Во всяком случае, обо всех идеях и намерениях, родившихся в ее голове, он будет узнавать первым. Правда, одно беспокоит: сможет ли мужская психика выдержать поток взбалмошного женского сознания? Вадим расхохотался и по секрету сообщил, что уже давно приступил к тренингу. А потому сегодня позвонит еще, и не раз.

Продолжая милую словесную пикировку, Катя ради экономии денег посоветовала ему самому не звонить, а дожидаться ее звонка: роуминг дешевле на входящие. Тот снова рассмеялся: если учесть ее хроническую журналистскую занятость, то как раз ожидания его психика и не выдержит. Но он прислушается к ее рекомендациям и в дальнейшем воспользуется номером немецкого оператора.

Поторговавшись еще немного, они сошлись во мнении: так и быть, никакой очереди в звонках. Как и во всем остальном. Что забавно, «целую» на прощание они произнесли одновременно. Словно торопились опередить друг друга.

Отложив телефон, Катя откинулась к спинке кресла и, невольно улыбаясь, прокрутила в голове разговор.

— Ура! Звезда отечественной журналистики вновь воссияла!!! — услышала она радостный вопль за спиной и тут же почувствовала прикосновение к щеке чего-то колючего. — А я уж грешным делом стал подумывать: все, смылась Проскурина! Так и не вернувши долг бедному папарацци!

— Какой долг, Венечка? — недоуменно посмотрела на него Катя и ахнула: за три недели, что они не виделись, фотокор изменился до неузнаваемости. Во-первых, отрастил приличную щетину, которая была ему к лицу; во-вторых, постройнел; в-третьих… А в-третьих, жизнеутверждающий блеск в глазах Потюни свидетельствовал только об одном: жизнь продолжается, и отнюдь не в гордом одиночестве.

— Как какой долг? А когда неслись из аэропорта, кто вместе с тобой, можно сказать, жизнью рисковал? — округлил он глаза. — Вот она — человеческая благодарность.

— Ах это! — Катя махнула рукой. — Прости и забудь. Все в прошлом. Лучше расскажи, как дети? Оклемались?

— Да оклемались, куда денутся.

Спустя пару секунд он подтянул стоящий поодаль стул, присел и наклонился к Кате:

— Ответь по секрету, кто он, твой новый супергерой?

— А тебе зачем?

— Ну как зачем? В коллективе сплошное шушуканье: Проскурина ушла от мужа-бизнесмена к чуть ли не олигарху. Добрая половина иззавидовалась: и там была пристроена, и здесь подфартило.

— И кто же главный сплетник? Не ты ли, Венечка?

— Обижаешь! — отодвинулся он от стола. — Делать мне больше нечего, как в бабьи сплетни нос совать. Своих забот по горло. Только шила в мешке не утаишь, дорогуша, город-то маленький. То там вас вместе видели, то здесь. Знаешь, сколько твою шубу обсуждать будут? — снова придвинулся он и заговорщицки зашептал: — Ты хотя бы намекни, кто он такой? Ты ведь мне друг? Друг. А я — тебе. Должен же я знать, с кем мой друг проводит время. Я уже и спать спокойно не могу.

— Он хороший человек, Веня. Так что спи спокойно, — в тон ему тихонько ответила Катя. — Лучше расскажи, сколько лет стукнуло очередной избраннице твоего сердца?

— А с чего ты решила, что таковая появилась? — слегка покраснел фотокор.

— Да лыбишься ты, как мартовский кот. Не избранник же у тебя нарисовался?

— Тьфу на тебя! — брезгливо поморщился Венечка. — Ох и вредная ты, Проскурина! Не успела выйти из отпуска, а уже настроение испортила.

Демонстративно обидевшись, он встал и потянул за собой стул.

— Вень! — негромко окликнула его Катя. — Вень, вернись, я все прощу! Я по тебе соскучилась!

Потюня замер, сделал вид, что колеблется, затем быстро развернулся и плюхнулся в подтянутый следом стул.

— Вот так бы сразу! — расплылся он в улыбке. — Я тоже успел соскучиться! Давай буську! — вытянул он губы в трубочку и подался ей навстречу.

Раздался громкий чмок.

— Фу! Терпеть не могу небритых мужиков! — скривилась Катя.

— А то я не знаю! — расхохотался довольный Потюня. — Вот она, маленькая мужская месть!

Не успел он договорить, как тут же получил по голове папкой, из которой посыпались подготовленные Камоловой материалы.

— Все, все, сдаюсь! — поднял он руки, согнулся и стал собирать бумаги с пола. — Идешь сегодня на день рождения к Майкову?

— Елки-палки! Совсем из головы вылетело, забыла поздравить! — расстроилась Катя. — Вот только идти мне никуда не хочется.

— Поздравить еще успеешь, а вот если не пойдешь, Леня обидится, — шмыгнул носом Венечка. — Как-никак тридцать пять стукнуло. Он всю редакцию пригласил и журналистов пол-Минска. Боишься, что кавалер не отпустит?

— Почему не отпустит? Отпустит… Настроение не в тему, — попыталась она оправдаться.

Если честно, ей и в самом деле никуда не хотелось идти. А уж тем более веселиться в шумной компании. Было только одно большое желание — поскорее вернуться домой и попытаться уснуть. А то навалится грусть-тоска: Вадим далеко, нет его рядом…

Что-то в ней изменилось за последние недели. При этом настолько, что Катя стала совершенно другая. Разве раньше по собственной воле могла она пропустить день рождения члена коллектива, с которым ее связывали приятельские отношения? Да никогда в жизни!

И вот на тебе! Не хочется — и точка. И все же хоть на часок придется заглянуть. Леня — хороший человек, и отношения у них хорошие. Нельзя его обижать.

В этот момент Веня поднял с пола одно из писем и глазами испросил разрешения прочитать.

— Ну, и что ты думаешь по этому поводу? — поинтересовалась она, когда письмо снова оказалось на ее столе.

— Н-да… Шибко грамотной эту Половинкину не обзовешь: что лексика, что орфография. Я уж молчу про остальное, — хмыкнул он.

— Я о другом спрашиваю.

— О другом не знаю, что и сказать. Ну что там можно украсть в сельском магазине? Муж алкоголик, дети есть просят. Немудрено, что не сдержалась.

— В том-то и дело! Она признает вину, но пишет, что каждая из продавщиц брала понемножку: кто буханку хлеба, кто конфетку для детей. Поначалу старались покрывать долг. Но цены росли, а зарплаты оставались прежние. После ревизии и вскрывшейся недостачи заведующая посоветовала признаться. Мол, если все признаются, то скопом их сильно не накажут. Святая простота Половинкина так и сделала. На нее всю сумму и повесили, — вздохнула Катя. — Надо ей как-то помочь.

— Ну да. Срок дали как за особо крупную, без всяких смягчающих обстоятельств. Это же сколько наворовать надо было?

— Так ведь брали все, а призналась только она! Заведующая, две другие продавщицы и завскладом — родственницы. Ясное дело, что у них круговая порука.

— Короче, Половинкина получила за всех по полной. И где она сидит?

— В Гомеле, где же еще.

— Ты хочешь с ней встретиться?

— Хотелось бы. Но не знаю как.

— Думаешь, тебя к ней пропустят?

— Вряд ли, но попытаться надо бы, — задумчиво ответила Катя. — Хотя здесь даже Жоржсанд со своими связями вряд ли поможет.

— Это точно, — согласился Потюня.

— … А вот и вспомнила! — осенило Проскурину. — Надо Малиновскому звонить, он как-то рассказывал, что был в той колонии!

— Серега может, тот еще жук! Если выгорит, меня возьмешь? — точно преданный пес, заглянул ей в глаза Веня.

— Боюсь, что нет. Если выгорит, это будет исключительно женское интервью. Женские вопросы и женские ответы. Так что, — развела руками Катя, — прости.

— Ну хоть водителем возьми, — заканючил Потюня. — Ну пожалуйста. Ни разу я, бедный, не был в женской колонии.

— Можно подумать, в мужской был, — усмехнулась она. — Ладно, уговорил. Если получится, поедем вместе. Хорошо бы еще в деревню заскочить, где жила эта Половинкина. Соседей расспросить: почему они не выступили в ее защиту? Неужели она такая плохая мать? Не верится. Судя по письму, мать она хорошая. Жаль, дети маленькие, с ними не поговоришь. А еще с адвокатом не мешало бы встретиться. Чует мое сердце: что-то здесь нечисто.

— Сердобольная ты наша! — хмыкнул Веня. — Хотя… В этом что-то есть: если свалиться как снег на голову, может, кто что путное и выдаст. Ладно, ты звони Сереге, а я гляну по карте, где эта тмутаракань находится. Только, чур, на твоей машине поедем! Зачтется как должок за аэропорт, — подмигнул он.

Давнишний приятель, коллега, а на сегодняшний день главный редактор еженедельного издания Малиновский не только надоумил, как можно легко и беспрепятственно проникнуть в колонию, но и подсказал, как это сделать в ближайшие дни.

Все невозможное возможно! Оказывается, в исправительных учреждениях время от времени выступают с концертами музыкальные коллективы — ведь культурные программы никто не отменял. И руководство, как правило, не препятствует не только выступлениям артистов, но и неформальному общению. В рамках дозволенного, конечно.

А так как близится Татьянин день, не исключено, что кто-то из музыкантов запланировал посещение женской колонии. Остается только узнать и сесть на хвост. Серега посоветовал Кате позвонить Саше Рогач. Уж кто-кто, а эта девушка знает, что, где и когда. В крайнем случае даст наводку.

Саша в самом деле оказалась «в теме» и с ходу назвала коллектив, который послезавтра будет с концертом в Гомельской колонии! С руководителем группы Катя была знакома: пару лет назад делала с ним большое интервью. Редкий случай, когда тупиковый поначалу вопрос разрешился за десять минут: музыканты даже обрадовались, что с ними поедут журналисты.