Наверное, надо рассказать что-нибудь обо мне самом. Я ходил в институт (high school). К 20 годам у меня была своя группа, Stooges. Короче, я хотел петь в группе и сочинять песни, трали-вали и тому подобное.
Никто из нас не был хорошим музыкантом - я был хорошим барабанщиком, но это же не значит быть певцом, так? Все остальные играли в команде под названием "Dirty Shames" ("Грязные позоры"). Они играли под пластинки, то есть те ноты, которые знали. А которые не знали, те пропускали. "Грязные позоры" -ансамбль ОДНОНОТНОЙ САМБЫ.
Короче, мы создали группу и несколько месяцев нечего не делали, только болтали. На самом деле я подбивал парней на репетицию, принося травы или гашиша. Мы были молоды и только втягивались в курение, знаете, как нравилось.
Когда мы начали репетировать, была зима и я жил с родителями, потому что денег не было. По утрам я вставал и находил на столе два с полтиной доллара, оставленные мамой. Мы жили в поселке из вагончиков-прицепов, в пяти милях езды через весь город от Ронни и Скотти Эштонов - басиста и барабанщика. Десять миль на автобусе, а потом еще пешком. Я закутывался потеплее, клал в карман кропаль или немножко травы, что у меня там было. Очень серьезно относился к репетициям. Амбициозный был парень. Я всегда хотел быть только на самом верху, самым известным, самым знаменитым. Короче, полмили пешком сквозь снег до остановки, сорок минут на автобусе и еще десять минут до их дома.
Необходимо было начать играть в какое-нибудь такое время, похожее на утро, потому что в полчетвертого возвращалась с работы их мама, а она не разрешала громкой музыки. Ей отдохнуть хотелось после работы.
Но эти парни были самые разлентяйские поросята из всех малолетних преступников, так? Совершено избалованные, испорченные мамками - белый хлеб, шоколад и тому подобное. Один из них, Дэйв, так и испортился до смерти. Ужасно было. Он был слишком пьян, чтобы жить.
Проделав весь этот путь, я должен был исхитриться заставить их открыть, потому что они норовили дрыхнуть до полудня. Они спят, а я звоню, звоню, звоню. Приходилось брать садовый шланг и поливать окна, бросать камни, орать всякое, снежками кидаться. Наконец я попадал внутрь, и там приходилось будить их еще пару раз. Такие капризные - никак не желали просыпаться. Приходилось поставить им пару пластинок, чтобы привести в чувство. Потом стал заходить Дэйв, он жил неподалеку. Но в то время нас было всего трое: я, Ронни и Скотт.
Наконец около двух они уже были у меня в состоянии поиграть, и мы спускались в подвал. Спускались в подвал, выключали свет, и тут ребята по-настоящему серьезно сосредотачивались, чтобы выдать музыку - что-нибудь эдакое, фантастическое. Это были совершенно свободные, недисциплинированные, испорченные, преступные мальчишки, они отлично умели смотреть телевизор или мастырить произведения искусства, вроде коллажей из рекламных постеров и тому подобное. Ясное дело, кайф был необходимым условием - тогда еще только трава.
Они отлично умели мечтать и смотреть сны - то, в чем так силен мой пыльный Средний Запад. Затерянный мир. Отсюда вышло много революционных умов, с американского Среднего Запада. Пит Таунсенд хорошо об этом сказал. Он сказал: яркой личности на Среднем Западе должно быть трудно, это тебе не Лондон или Нью-Йорк, который все время по-новому вставляет, трется об тебя и стирает все иллюзии. В Нью-Йорке можно понять, кто ты есть, просто постепенно понимая, кто ты НЕ. Иллюзии пропадают. Если ты что-то хорошо умеешь, в большом городе найдутся тысячи людей, которые делают это лучше тебя; а на такой пыльной свалке, как Анн Арбор, штат Мичиган, мельчайший из гениев легко становится лучшим умом в округе - Суперменом в болоте.
И вот мы пытались репетировать, так, создавать группу, Stooges, в 1967 году. Спускались в подвал, никакого света, кроме рождественской гирлянды и какой-то еще лампы на полу, и я играл на гавайской гитаре особым способом, который я изобрел, чтобы издавать одновременно два звука, как самолет. Не знаю, как еще описать: похоже на звук самолета. Звук ранних Stooges, много позже ставший звуком ранних Sex Pistols. Короче, вот так я играл, а Рон играл на басу, а Скотти я научил играть на барабанах и сделал ему барабаны. Мы чувствовали, что надо бы купить ему настоящие, но я уже целый месяц проработал на двух работах: одна - подавать гамбургеры, колу и картошку-фри, а другая - на складе магазина уцененных пластинок в Анн Арборе, и этот месяц полностью исчерпал мои возможности. Я заработал на маленький усилитель Fen-der Princeton и еще на усилитель Kustom, который звучал говенно, но выглядел так, что я, как всякий ниггер-деревенщина, не мог устоять. После этого я обнаружил, что больше работать не в силах, так что пришлось обойтись без барабанов.
Так что я подобрал на помойке 55-галлоновые бензобаки и превратил их в барабаны. Скотти молотил по ним со всей дури: звучало громоподобно, как землетрясение. Еще мы расписали их непристойностями, вроде "сиськи" и "письки".
А спереди были нарисованы индийские символы любви и перерождения. (У Stooges, видите ли, было две стороны, одна из них совершенно дрянная, гадская, склонная к фашизму и насилию). И вот мы начинали играть - очень громко, очень быстро, не останавливаясь и варьируя темы. В то время это был чистый инструментал, как будто джаз сошел с ума. Очень североафриканский, племенной звук, при этом очень электрический.
Так мы играли минут десять. Потом все начинали хотеть опять укуриться. Через десять минут все начинали ныть: "Ой, фу, как мы устали". Но то, что мы вкладывали в эти десять минут, было настолько тотально, настолько первобытно-дико, что земля содрогалась, расступалась и поглощала презренную действительность.
Нас не заботило ни сочинение песен, ни чередование аккордов. Я ничем таким не интересовался, пока не пришло время записываться; подписав контракт, я решил, что хорошо бы научиться писать песни - ну и научился.
Музыка у нас была текучая, крайне концептуальная. У нас была всего одна песня, под названием "Взвинтись", или я менял название на "Приступ астмы", "Прощайте, раздолбаи" или не знаю там, "Иисус любит Stooges". Таким вот образом, трали-вали, все и начиналось.
Наконец мы решили, что нам необходим отдельный дом, где мы могли бы нормально репетировать, так? Иначе, как видите, время и деньги тратились впустую. И тогда появился этот дом в центре кампуса Мичиганского Университета. Прекрасный старый дом на улице-аллее, обсаженной деревьями. Через неделю кухня была заколочена. Это было типичное жилище рок-музыкантов, только мы не были рокерами. Мы вряд ли смогли бы сыграть что-нибудь из Чака Берри.
Дом - это было совсем другое дело. Мы продолжали искать свой звук. Мы не знали, с чего начать, пока не услышали Гарри Парча. Мы слушали пластинку Гарри Парча (если не знаете - поищите) с четырьмя-пятью друзьями, Рон скакал по дому, переодетый горбуном, устраивал полтергейст, мы подвывали Парчу, как привидения, веселились, запирали все двери, включали и выключали свет. Один парень, Крег Сазерленд, где-то нашел ЛСД, и мы попробовали. У него был неудачный трип, и он провел ночь в кустах. Еще у него была дорогая гитара, но играть на ней он не умел, и, бьюсь об заклад, до сих пор не умеет. Нас обвиняли в недружелюбности. Справедливо, но все хорошие команды стремятся жить замкнуто.
Мне всегда нравилось жить в мужской компании. Даже со своей командой в одном доме иногда хорошо. Когда хочется музыку поиграть или еще что, здорово, когда вокруг друзья, близкие отношения. Экономически удобно и вообще полезно.
