Семинар 1. ОСОБЕННОСТИ СОВРЕМЕННОЙ ЛИНГВИСТИКИ

Вопросы:

 

1. Научная парадигма, ее признаки.

2. Полипарадигмальность современной лингвистики: сущность, объективные и субъективные причины.

3. Отличительные парадигмальные черты современной лингвистики:

А) экспансионизм: сущность, проявления;

Б) антропоцентризм: сущность, проявления;

В) функционализм: сущность, проявления;

Г) экспланаторность: сущность, проявления.

 

Литература:

Гак В. Г. О плюрализме в лингвистических теориях // Гак В. Г. Языковые преобразования. М., 1998. С.13-31,106-125.

Демьянков В. 3. Доминирующие лингвистические теории в конце
XX века // Язык и наука в конце XX века. М., 1995. С.239-320.

Кубрякова Е. С. Эволюция лингвистических идей во второй половине XX века // Язык и наука в конце XX века. М., 1995. С. 144-238.

Степанов Ю. С. Изменчивый «образ языка» в науке XX века // Язык и наука в конце XX века. М., 1995. С.7-34.

 

Тексты:

 

Е.С. Кубрякова. Эволюция лингвистических идей во второй половине ХХ века (Опыт парадигмального анализа)[2]

 

1. Задачи настоящей работы

Настоящий раздел мыслится как попытка представить эволюцию лингвистической мысли во второй половине ХХ века и особенно – два ее последних десятилетия. <…> Не претендуя на то, чтобы восстановить историю идей в области лингвистики в указанный период во всех деталях, он ставит своей целью отразить лишь самые очевидные изменения, коснувшиеся теоретических воззрений этой науки и ее принципиальных установок, установить основные линии ее развития и в конечном счете – показать, что наиболее перспективным взглядам, сложившимся к настоящему моменту, присущ некий общий «стиль мышления».

Для того чтобы это продемонстрировать и аргументировать мнение о том, что современную ситуацию в лингвистике отличает не только разнообразие взглядов. <…>, но и некое внутреннее единство, мы обращаемся к понятию научной парадигмы знания, введенному уже более трех десятилетий тому назад Т. Куном и получившему с тех пор самые разнообразные интерпретации. <…>

Характеризуя облик современной лингвистики – теоретической лингвистики в конце ХХ века – предстоит ответить на вопросы исключительной сложности. В их число входят и вопросы о том, в каком направлении развивается лингвистика и какие перед собой ставит задачи, вопросы о том, как вписывается она сама в науку на исходе ХХ века, и наконец, о том, какие яркие тенденции присущи ей сегодня и какие научные школы ее представляют. Одной из самых сложных проблем, возникающей в связи с поставленной задачей, оказывается также проблема внутреннего единства или же, напротив, раздробленности лингвистики, т.е. вопрос о том, можно или нельзя усматривать за явным разнообразием существующих ныне школ и течений, за множеством разных концепций о языке нечто принципиально единое и в каких терминах может быть описано это положение дел. <…>

Исходя из того факта, что сегодня «мы имеем не монолитную лингвистику, а разнообразие теорий более частного порядка, основанных на различных сферах данных, на различных философских позициях и обладающих разными конечными целями», а также утверждая, что лингвистику отличает «обреченность на плюрализм мнений», ученые вместе с тем приходят к выводу о том, что подобное положение дел не таит в себе особой опасности: разные концепции могут и должны поддерживать каркас общего языкознания (Демьянков, 13 и 15). Естественно, что если бы речь шла исключительно о разногласиях в оценочном плане, т.е. о том, хорошо или плохо существование различных подходов к описанию языка, можно было бы просто присоединиться к той или иной точке зрения и привести дополнительные аргументы в защиту одной из них. Но ведь главное заключается, по всей видимости, отнюдь не в этом. Гораздо важнее определить адекватность, эффективность и полезность самих представленных теорий, факт их конгруэнтности друг другу, взаимодополнительности или же, напротив, несовместимости, взаимоисключительности.

 

2. О понятии парадигмы научного знания

Примечательной особенностью современной теоретической лингвистики является ее ярко выраженный интерес к металингвистическим понятиям и, в частности, к созданию такого аппарата терминов и понятий, которые помогли бы адекватно отразить ее собственную историю и ситуацию, сложившуюся к сегодняшнему дню. <…>

Введенное впервые в начале 60-х гг. Т. Куном понятие парадигмы было связано с его стремлением подчеркнуть важность коренной ломки бытующих в науке и устаревающих представлений, продемонстрировать причины и условия подобных изменений, охарактеризовать грандиозные последствия таких изменений, происходящих в виде научной революции и связанных в конечном счете с резким непризнанием прежнего набора знаний и решений – прежней научной парадигмы. Изучая структуру научных революций, Т. Кун как бы отказывался от идеи простого одномоментного скачка в системе взглядов и подошел к анализу сложных факторов, приводящих к научной революции как сменяющей плавное и постепенное накопление данных, а, главное, преобразующей исходные допущения науки. В намерении Т. Куна входило также описать черты «нормальной» или «зрелой» науки, формированию которой предшествует некий предпарадигмальный период развития, нарушаемый именно научной революцией, выдвигающей новую парадигму знания, которая по протяжении определенного периода будет революционно преобразована в новую. <…>

«Под парадигмами, – писал Т. Кун, – я подразумеваю признанные всеми научные достижения, которые в течение определенного времени дают научному сообществу модель постановки проблем и их решений» (Кун 1977, 11). <…>

«Парадигма, определяемая в расширительном смысле, трактуется … как доминирующий исследовательский подход к языку, познавательная перспектива, методологическая ориентация, широкое научное течение (модель), даже научный «климат мнения» (Руденко 1990, 19). Но чтобы быть всем этим, парадигма должна удовлетворять более строгим требованиям: эти требования относятся прежде всего к ее собственной архитектонике.

Чтобы отвечать представлению об упорядоченном объединении составляющих, понятие парадигмы должно, на наш взгляд, включать три следующих звена:

- установочно-предпосылочное;

- предметно-познавательное;

- процедурное, или «техническое».

<…> В определении установок лингвистического исследования могут наблюдаться расхождения в: а) признании (+/–) связи лингвистики с другими науками (т.е. другими науками, ее рассмотрение в качестве автономной / неавтономной науки); б) в случае признания определенной связи – выборе той «высокой» науки, под эгидой которой она должна изучаться (ср. например, выбор между семиотикой, когнитивной психологией или же когнитивной наукой в целом); в) ограничении (+/–) сферы интересов лингвистики внешней или внутренней лингвистикой, а, следовательно, установки на такое изучение языковых единиц, при котором приветствуется или же запрещается выход в контекстные условия употребления единиц или же вовлечение в лингвистический анализ интенций говорящего / слушающего. <…>

Это звено (предметно-пользовательская часть) определяется более конкретно тем, что считается областью лингвистического анализа: единицы или правила, функции или отношения зависимости, особые категории или параметры языковых систем и т.п. В эту часть парадигмы мы также включаем сведения о круге вовлекаемых в анализ языков, а также о преимущественно синхронном или же диахроническом подходе к языковым явлениям, а, возможно, и сведения о принимаемом направлении анализа – от формы к содержанию ее или же, напротив, от заданного содержания – к выражающим его формам. Небесполезно отметить, что выбираемая область исследования может быть как жестко ограниченной, так и областью с размытыми границами.

«Техническое», оперативное звено парадигмы должно было бы назвать также областью выбираемых методик и конкретных процедур анализа; в нее мы включаем используемые в данной парадигме знания приемы и способы постижения данных, излюбленные модели, отношение к формализации этих данных, формы их записи и т.п.; о важности этого звена парадигмы можно судить уже по тому, что многие школы получали названия по развивавшимся здесь анализа – ср. школы дистрибутивного анализа, анализа по непосредственно составляющим, трансформационное направление. <…>

Заключая настоящий раздел, мы хотели бы в этой связи завершить его некоторыми соображениями о том, как можно классифицировать научные парадигмы знания. Из того, что мы утверждали о трехчастной структурации парадигмы, ясно следует, что и принципы классификации могут зависеть прежде всего от того, какую из рассматриваемых частей следует считать наиболее существенной для характеристики парадигмы в целом. Очевидно и то, что опыт предыдущих классификаций научных парадигм указывает на ориентацию на какой-либо из аспектов ее бытия: например на лидера или создателя соответствующего направления или же на ключевое для всего направления понятие. Так, в спец. литературе нередко говорят о соссюрианской или неогумбольдтианской парадигмах, с одной стороны, или же о парадигмах структурализма и генеративизма, с другой. В этих последних случаях прослеживается ориентация на установочную часть парадигмы.

Возможно, однако, классифицировать парадигмы, признавая главенствующую роль ее предметной области. По удачной формулировке Ю.С. Степанова «язык как бы незаметно направляет теоретическую мысль … поочередно по одной из своих осей – сначала семантики, затем синтактики и, наконец, прагматики» (Степанов 1985, 5). Соответственно, при выборе одного из этих измерений языка в качестве находящихся в фокусе внимания, исследование всего многомерного пространства языка происходит в рамках либо семантической, либо синтаксической, либо прагматической парадигмы. Данный опыт применения этих философских парадигм мы находим в работах Д.И. Руденко.

Вполне возможно выделение таких лингвистических парадигм знания, которое обусловлено признанием вхождения лингвистики в более высокую по рангу науку. Так, со времен де Соссюра, когда язык рассматривался как знаковая система особого рода, естественным представлялось рассмотрение явлений языка с точки зрения семиотики и множество лингвистических исследований можно было бы по праву считать выполненными в русле семиотической парадигмы. В 60-е и 70-е достаточно распространенной была точка зрения, высказанная Н. Хомским, о языке как о явлении ментальном, психическом, благодаря чему американской лингвистике был присущ какое-то время сильный крен в когнитивную психологию, сменившийся затем когнитивной ориентацией. Соответственно, психологическая парадигма знаний о языке сменилась когнитивной.

В историографических работах мы считаем самым целесообразным признавать доминирующую роль первой, установочной части парадигмы, что в значительной степени совпадает и с тем, на познание каких свойств языка направлена данная парадигма, и с тем, какие объяснения этим свойствам считаются наиболее убедительными (генетические, функциональные, когнитивные и т.п.). Историю языкознания двух веков можно тогда условно представить, как смену сравнительно-исторической парадигмы знания структуральной и далее – генеративной. Параллельно этим «большим» парадигмам можно было бы выделять и «малые».

 

IУ. Заключение:

Отличительные парадигмальные черты современной лингвистики

 

<…> При всем внешнем разнообразии представлений о языке современной лингвистике все же свойственно следование определенной системе общих установок. Таких принципиальных установок мы выделяем четыре, это:

- экспансионизм,

- антропоцентризм,

- функционализм, или, скорее, неофункционализм, и, наконец,

- экспланаторность.

<…> В представление о каждой научной дисциплине входит прежде всего определение области и предмета ее исследования, однако границы дисциплины не всегда очерчиваются этим указанием достаточно конкретно. Не случайно Ф. Де Соссюр, перечисляя главные задачи лингвистики как особой науки, подчеркивал необходимость установить ее границы (Соссюр 1977, 44), и для всех «соссюрианских» направление было показательно стремление связать эти границы с исследованием языка «в самом себе и для себя» (Там же, 269). Сегодня положение дел радикально изменилось, и лингвистику, напротив, никак нельзя считать дисциплиной с четко установленными границами, - она выявляет явную тенденцию к расширению своих пределов. Эту тенденцию именуют экспансионизмом.

Понятие экспансионизма как определенного периода в становлении научной дисциплины – в противовес редукционизму – было выдвинуто на
Х1V Международном лингвистическом конгрессе в Берлине в 1987 г. применительно к лингвистике текста. Оно подробно обсуждалось в связи с этим в выступлениях Т. Энквиста и Ф. Данеша. Редукционистскими они назвали такие периоды в развитии дисциплины, когда господствует стремление ограничить переделы анализа объекта, экспансионистскими, наоборот, такие, когда ресурсы исследования определенного объекта считаются либо не вполне ясными, либо – в силу сложности объекта – постоянно меняющимися и распространяющимися.

Проявления экспансионизма мы усматриваем и в возникновении новых «сдвоенных» наук (ср. психолингвистику и социолингвистику, социо- и психосемантику, семантику синтаксиса и пр.), и в упрочении традиционных связей лингвистики с философией и логикой (благодаря чему на их границе вычленяются новые школы – ср., например, школу логического анализа языка или лингвистические исследования философов-аналитиков), и в возникновении новых дисциплин (ср. инженерную и компьютерную лингвистику), и в формировании новых областей знания внутри самой лингвистики (ср. лингвистику текста, траснфрастику, теорию речевых актов и т.п.). Нельзя, наконец, не отметить расширение объектов исследования и внутри уже сложившихся «уровневых» дисциплин. Все это вместе действительно напоминает «расширяющуюся вселенную». <…>

«При сохранении принципа «чистоты», – пишет А.Е Кибрик, – лингвистика последних десятилетий характеризуется в то же время неуклонным расширением своих интересов: от фонетики к фонологии, от морфологии к синтаксису и затем к семантике, от предложения к тексту, от синтаксической структуры к коммуникативной, от языка к речи, от теоретического языкознания к прикладному, что считается «нелингвистикой» на одном этапе, включается в нее на следующем. Этот процесс лингвистической экспансии нельзя считать законченным» (Кибрик 1987, 35).

В качестве яркого примера экспансионизма можно привести и прагматику – хорошо известны дискуссии о том, где кончается семантика и начинается прагматика; неясно также, что же кладет пределы изучению в лингвистике ее прагматических аспектов и какие именно явления заслуживают названия прагматических и подлежат собственно лингвистическому анализу.

С экспансионизмом можно, по всей видимости, связать и стремление к более полному охвату всех языков мира, расширению чисто эмпирической базы лингвистики, вовлечению в чисто теоретическую лингвистику данных о редких и даже экзотических языках и т.д., а также более глубокое изучение разных функциональных слоев описываемых языков (иллюстрацией этого может служить, например, широкий интерес к данным разговорной речи).

Экспансионизм лингвистики обнаруживается, на наш взгляд, в почти повсеместном признании того факта, что для адекватного познания языка необходимы выходы не только в разные области гуманитарного знания, но и в разные сферы естественных наук. Ср. появление так называемых нейролингвистических исследований, связи лингвистики с биологией и медициной, не говоря уже о проверке ряда лингвистических гипотез на компьютерах и имитации на них речемыслительных процессов порождения и восприятия речи, что получило специальное название «симуляции когнитивных и языковых процессов», особенно при моделировании искусственного интеллекта. Без учета этих данных, без учета сведений о патологии речи и нарушениях речевой деятельности при афазиях разного типа и т.д. данные о строении и функционировании языка считаются многими исследователями сегодня недостаточными. <…>

Экспансионизм тесно связан, наконец, и с такой мощной тенденцией в современном статусе большой науки, как укрупнение ее отдельных наук. Одно из ее проявлений – интеграционные процессы, которые ведут к выделению междисциплинарных программа исследования (здесь прекрасным примером может служить создание когнитивной науки, служащей объединению целого ряда дисциплин, занимающихся исследованием феномена информации и ее обработки). Описанная ситуация заставляет согласиться большинство исследователей с тем, что современные исследования языка невозможны без привлечения таких понятий, как интенция, память, действие, семантический вывод и т.д. (Герасимов, Петров 1988, 6) и что «…существенные результаты в современных исследованиях языка вряд ли могут быть получены путем изучения чисто языковых явлений» (Караулов, Петров 1989, 11). <…>

Соответственно сказанному можно было бы говорить как о мощном вторжении данных о языке, почерпнутых за пределами лингвистики, в сам лингвистический анализ, так и об «экспансиях» лингвистики в психологию и философию, логику и теорию познания, многие разделы которых строятся с обсуждением языковых проблем, а также об интенсивном расширении всех областей исследования языка, что, конечно, имеет своим следствием известную размытость границ теоретической лингвистики и полемику о том, что

составляет сегодня предмет ее исследования и как его можно рационально ограничить, не теряя специфики собственно лингвистического анализа.

Экспансионизм в таком его понимании теснейшим образом связан и с другими отличительными чертами современной лингвистики – антропоцентризмом, функционализмом и экспланаторностью, поскольку обращение к другим наукам и данным из других наук определяется в первую очередь стремлением найти языковым феноменам то или иное объяснение. Такое объяснение устройству языка пытаются найти в первую очередь в сущностных характеристиках его носителя – человека.

Господство принципов антропоцентризма роднит лингвистику со многими другими областями знания. <…> Антропоцентризм как особый принцип исследования заключается в том, что научные объекты изучаются прежде всего по их роли для человека, по их назначению в его жизнедеятельности, по их функциям для развития человеческой личности и ее усовершенствования. Он обнаруживается в том, что человек становится точкой отсчета в анализе тех или иных языковых явлений, что он вовлечен в этот анализ, определяя его перспективу и конечные цели. Он знаменует, иными словами, тенденцию поставить человека во главу угла во всех теоретических предпосылках научного исследования и обуславливает его специфический ракурс.

Антропоцентрический принцип в языке, – как правильно указывал еще в середине 70-х гг. Ю.С. Степанов, – «находит в современной лингвистике различные индивидуальные формулировки» и оказывается связанным с исследованием широкого круга языковых явлений, отраженных в языковом сознании говорящих или же отражающих присутствие говорящего в акте речи и установлении системы его «координат» (см. подробнее (Степанов 1975, 50-51).

В лингвистике антропоцентрический принцип связан с попыткой рассмотреть языковые явления в диаде «язык и человек», но из-за возможных различий в подходе он фактически принимает в разных школах современности нетождественные формы. Так, действие этого принципа в генеративной грамматике можно усмотреть в переносе тяжести с рассмотрения системы или структуры языка на анализ языковой способности человека, на описание той сложной инфраструктуры мозга, которая обеспечивает овладение языком, его знание и использование. Оно сказывается также в том, что человека считают главным судьей в решении вопросов о правильности и «грамматической отмеченности» того или иного предложения, о возможности / невозможности определенной синтаксической конструкции. Генеративисты не раз декларировали в этой связи важность апелляции к интуиции говорящего, что на самом деле обернулось, правда, нередким придумыванием таких искусственных примеров, которые в реальном языке просто невероятны и которые по существу демонстрируют богатство фантазии самого лингвиста. <…>

Антропоцентризм проникает и в более умеренные ветки генеративизма. Так, ратуя за новый подход к строению словаря и анализу его семантических особенностей, Дж. Лайонз указывает, что к нему в целом относится убеждение о том, что он является «не только «антропоцентрическим» (организованным в согласии с общечеловеческими ценностями), но и «культурно-связанным» (отражающим более конкретные установления и виды практической деятельности, характерные для разных культур). Но ведь и само понятие культуры есть составная часть антропоцентрических представлений. <…>

Все обращения к терминам и концептам духовной культуры человека, все исследования языково-культурологического плана укладываются и в более широкое понятие антропоцентрических работ.

Плодотворные формы нашли исследования, ориентированные на человека, в серии публикаций о человеческом факторе в языке. Подготовленные развитием ономасиологического направления и разработкой теории номинации во второй половине 70-х гг., эти работы означали поворот к изучению актов наречения мира как осуществляемых говорящим человеком в ходе его лингвокреативной речемыслительной деятельности и знаменовали на деле исследование творческого начала в речи человека. <…>

В многотомном издании Лаборатории теоретического языкознания Института языкознания РАН были не только намечены главные линии изучения человеческого фактора в языке, но и сформулированы две глобальные темы такого исследования. Одна из них формулировалась как круг вопросов о том, какое воздействие оказывает сложившийся естественный язык на поведение и мышление человека и что дает в этом отношении существование у человека определенной картины мира. Другая же формулировалась как круг вопросов о том, как человек воздействует на используемый им язык, какова мера его возможного влияния на него, какие участки языковых систем открыты для его лингвокреативной деятельности и вообще зависят от «человеческого фактора». Заслуживает быть специально отмеченной и постановка вопроса о сути языковой личности и природе его творческой деятельности в языке в известных работах Б.А. Серебренникова и, особенно, Ю.Н. Караулова.

В целом можно полагать, что и работы прагматического толка очень близки по духу работам, ориентированным антропологически.

Как совершенно справедливо отмечала В.И. Постовалова «в рамках антропологической лингвистики могут быть объединены и успешно развиты на единой методологической основе такие направления лингвистики, как лингвогносеология, предметом которой является познавательная функция языка как формы представления познаваемого человеком мира, лингвосоциология, изучающая взаимоотношения языка и общества, лингвопсихология, изучающая роль языка в практическом поведении, лингвокультурология, изучающая взаимоотношения языка и культуры, лингвоэтнология, ориентирующаяся на рассмотрение взаимосвязи языка, духовной культуры народа, народного менталитета, народного творчества, лингвопалеонтология, исследующая связи

языковой истории с историей народа, его материальной и духовной стороной, географической локализацией, архаическим сознанием» (Постовалова 1988, 9 и сл.). <…>

Такой черте современной теоретической лингвистики, как ее функционализм, … более сложно дать общее определение, но, с другой, она кажется достаточно ясной на интуитивном уровне – должно быть это объясняется тем, что у функционализма выявляются более глубокие корни. Их можно связать и с деятельностью Пражского лингвистического кружка, и с целым рядом грамматических концепций отечественных языковедов. Эта линия развития, несомненно, демонстрирует наибольшую преемственность, которая существовала к тому же без особых разрывов. Вместе с тем многозначность терминов «функция» и «функциональный», служившая сама по себе предметом обсуждения на многих конференциях, затрудняет выделение четкого «общего знаменателя» для всех функциональных направлений: ср., например, такие разные версии функциональных грамматик как английская и нидерландская (Слюсарева 1985), лексические функциональные грамматики, функциональная грамматика А.В. Бондарко (Бондарко 1983; Теория функциональной грамматики 1987), некоторые другие варианты функциональной грамматики в отечественном языкознании (Слюсарева 1987), в которых указанные термины получают разную интерпретацию.

У одного из его основоположников функционализм трактуется следующим образом: «структурные свойства языка, – пишет Р. Якобсон, – объясняются в свете тех задач, которые эти свойства выполняют в различных процессах коммуникации». Соответственно, широкое понимание функционализма позволяет трактовать его как такой подход к науке, когда центральной ее проблемой ставится исследование функций изучаемого объекта, вопрос о его назначении, особенностях его природы в свете выполняемых им задач, его приспособленность к их выполнению и т.д. Общим постулатом функциональной лингвистики является положение о том, что язык представляет собой инструмент, орудие, средство, наконец, механизм для осуществления определенных целей и реализации человеком определенных намерений – как в сфере познания действительности и ее описания, так и в актах общения, социальной интеракции, взаимодействия с помощью языка. Разные школы функционализма возникают в силу того, что среди разнообразных функций языка одна или несколько объявляются самыми главными; обычно это либо коммуникативная, либо когнитивная функция языка, но нередко – и та, и другая, к которой добавляют также экспрессивно-эмоциональную, поэтическую.

Думается, что функциональный подход ведет в конечном счете к признанию главенствующей роли для всей лингвистики категории значения. <…> Функционирование языка есть, собственно говоря, выражение значении и их передача. Понятно поэтому, почему средоточием усилий специалистов в области разных наук ставится категория значения и сам язык как система обеспечения его выражения.

Полемика о том, характеризует ли функционализм порождающую грамматику, вряд ли имеет право на существование, ибо если она есть не что иное как теория когнитивных способностей человека и в современности она развивается именно как версия когнитивизма, положение о том, что генеративизм по существу функционален, – бесспорно. Другое дело, что под функционализмом, а, точнее, неофункционализмом, мыслят изучение языка в действии, имея в виду использование языка, его употребление. <…>

Можно подчеркнуть также, что классический функциональный принцип анализа языка, сформулированный еще в тезисах Пражского лингвистического кружка, означал необходимость изучения каждого языкового явления по выполняемой им функции в системе языка и его оценки с точки зрения всей телеологически существующей системы (т.е. системы целеположной), неофункционализм связан, во-первых, с гораздо более сложным пониманием функций языка, в частности, с разработкой разных классификаций функций языка и особенно – функций коммуникативного акта, а во-вторых, с выдвижением разных теорий относительно иллокутивных целей высказывания. В какой-то мере можно даже полагать, что если для функциональных школ европейского структурализма существовала задача приписать выделяемым минимальным единицам языка определенные функции (прежде всего – фонеме и морфеме) и оправдать такое выделение функциональными критериями, для более поздних школ функционализма характерно обратное: выделить набор функций и поставить им в соответствие те языковые единицы и конструкции, которые служат их выражению. <…>

Функционализм, – как и антропоцентризм, – оказываются двумя такими важнейшими допущениями о природе и организации языка, которые помогают понять, с какими функциональными, биологическими, психологическими и социальными ограничениями должна столкнуться коммуникативная система как в своем происхождении, так и в своем реальном использовании. Понятно поэтому, как органично связаны функциональный и антропологический принципы с такой характеристикой современной науки, как экспланаторность.

Называя эту черту, возможно, и не очень удачным термином, мы лишь хотим выделить в качестве тенденции современной лингвистики стремление найти и внутренней организации языка, и его отдельным модулям, и архитектонике текстов, и реальному осуществлению дискурса, и порождению и пониманию речи и т.п. то или иное объяснение. <…>

Стремление ввести объяснительный момент в анализ языка заставило строить гипотезы о его устройстве, о его глубинных, т.е. непосредственно не наблюдаемых структурах, выдвигать некие предположения, чтобы их можно было проверить и верифицировать, некие догадки о строении языка. <…>

Представляется, что постановка вопросов об объяснении в лингвистике имеет два разных аспекта: один, более очевидный, связан с серией вопросов о том, что именно может считаться объяснением для того или иного языкового явления и какие типы объяснений здесь должны преобладать (структурные, генетические, функциональные и т.п.). Другой аспект касается более сложной и релевантной для всей лингвистики проблемы – проблемы ее собственных целей и задач, проблемы определения конечного результата лингвистической исследовательской деятельности и ее ориентации, направленности. <…>

Интерпретировать сложившуюся ситуацию можно двояко или даже трояко. Можно полагать, что к концу 80-х гг. благодаря установлению рассмотренных выше общетеоретических положений в исследовании языка преобладают интеграционные тенденции и что на наших глазах формируется новая конструктивная парадигма научного знания, синтезирующая подходы, развивавшиеся до настоящего времени как самостоятельные подходы с разной ориентацией. Можно вместе с тем полагать и другое: несмотря на фактически наблюдаемые процессы интеграции и сближения позиций разных школ, каждая из которых продолжает свой собственный путь развития, демонстрируя разные предметные области исследования и по существу являя собой собственную парадигму научного знания. В таком случае статус современной лингвистики можно охарактеризовать как полипарадигмальный.

Возможно наконец и еще одно заключение: о консолидации всех парадигм знания, противопоставленных генеративной грамматикой, их синтез и, таким образом, оппозиция генеративного и постгенеративного направлений, вместе взятых.

Пожалуй именно к этой точке зрения мы и склонимся. <…>

Итак, современное состояние лингвистики характеризуется в основном тем, что генеративная парадигма знания, претерпев значительную эволюцию, в своих главных чертах уже сложилась и существует как довольно целостная концепция языка. Противопоставленные ей школы и направления едва ли не едины в пунктах своей ревизии генеративизма и демонстрируют все признаки сближения и создания новой интегральной парадигмы знания – функциональной по своей общей направленности, конструктивной по своему духу и диктующей в своей установочной части выходы не только за пределы традиционной структуральной лингвистики, но и за горизонты той жестко организованной и по преимуществу формализованной концепции языка, какой является генеративная парадигма знания. Наметив многие из этих выводов и будучи по истокам связанным с генеративизмом, когнитивный подход к явлениям языка уже знаменует собой серьезный отход от этой парадигмы знания и служит в своем качестве главной интегрирующей силой в формировании новой перспективной и многообещающей парадигмы научного знания, существенно расширяющей горизонты лингвистических исследований и сулящей достижение еще более интересных результатов лингвистической деятельности в будущем.

 

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ

1. Является ли лингвистика конца ХХ–начала ХХI вв. монолитной? Как оценивает ее состояние Е.С. Кубрякова?

2. Кто, когда и почему ввел понятие научной парадигмы?

3. Каковы 3 сущностных признака научной парадигмы?

4. Опишите одно из направлений лингвистики конца ХХ в как особую научную парадигму.

5. Какие типы научных лингвистических парадигм выделяет Е.С. Кубрякова?

6. Назовите отличительные парадигмальные черты современной лингвистики.

7. В чем заключается экспансионизм современной лингвистики?

8. В чем заключается антропоцентризм современной лингвистики?

9. В чем заключается экспланаторность современной лингвистики?

10. В чем заключается функционализм современной лингвистики?

11. Как взаимосвязаны выделенные Е.С. Кубряковой особенности современной лингвистики?

 

В.Г. Гак. О плюрализме в лингвистических теориях[3]

 

Конец XX века ознаменовался многочисленными попытками ос­мыслить состояние и методологию современной науки, ее достижения и перспективы, в том числе и в области языкознания. Проводились конференции на эту тему (например «Лингвистика на исходе XX ве­ка», 1995), выпускались специальные труды («Язык и наука конца XX века». М., 1995). Подробно описываются различные теории и теоретические парадигмы, сменяющие друг друга. Но, пожалуй, наи­более существенное отличие новых тенденций заключается не в сис­теме конкретных понятий и подходов, используемых в той или иной теории, но в общих положениях, касающихся теории познания. Во всех разделах языкознания проявляется большое разнообразие мне­ний и теорий при истолковании одних и тех же фактов, при освеще­нии одних и тех же объектов науки. Современная методология науки склонна видеть в этом плюрализме мнений не слабость науки и недостаток научных исследований, а их достоинство. «Пролиферация теорий благотворна для науки, в то время как их единообразие ослабляет ее критическую силу» (Фейерабенд 1986, 142). И тот же автор подчеркивает: «В единстве мнений нуждается церковь, испуган­ные или корыстные жертвы некоторых [...] мифов либо слабовольные и добровольные последователи какого-либо тирана. Для объективного познания необходимо разнообразие мнений. И метод, поощряющий такое разнообразие, является единственным, совместимым с гумани­стической позицией» (Там же, 179).

Аналогичную мысль высказал еще Дж. С. Милль, писавший: «Плюрализм мнений, воплощающий в себе свободу мышления, есть необходимое условие истины» (МШ 1909, 222). Догматическое научное образование,

подчеркивал он, несовместимо с гуманистическим мировоззрением (цит. по: Карсавин 1987, 16). <…>;

В разнообразии научных мнений, в том числе и в сфере лингвистики, следует видеть не «анархию» в теории познания, не проявление субъективизма исследователей, но отражение свойств самих языковых фактов и явлений, а также отражение свойств человека-исследователя.

Причины плюрализма в лингвистике. Ниже мы подробнее рассмотрим причины различных теоретических истолкований языковых фактов.

В лингвистических трудах с теоретическим плюрализмом мы встречаемся на каждом шагу. Постоянно обнаруживаются расхождения в классификациях, в терминологическом обозначении понятий, в теоретическом объяснении одних и тех же языковых явлений. Одно и то же слово по-разному представлено в разных словарях. Даже самая скромная описательная «практическая» грамматика языка основывается на определенной лингвистической теории: номенклатура частей речи, грамматических категорий, используемая терминология представляют собой результат определенного теоретического осмысления языковых фактов – сравнения, классификации и других мыслительных процессов, составляющих сущность научного познания. <…>; Вот характерный пример. <…>;

В рус