Семинар 3. АКТИВНЫЕ ГРАММАТИКИ

Вопросы:

 

1. Дескриптивный характер традиционных пассивных грамматик (грамматик для слушающего).

2. Виды пассивных грамматик.

3. Активные грамматики (грамматики для говорящего): основные признаки, психолингвистическая природа, причины появления, истоки.

4. Виды активных грамматик.

5. Характеристика «грамматики говорящего» Б.Ю. Нормана.

6. Характеристика Ассоциативной грамматики Ю.Н. Караулова.

7. Активные грамматики и особенности современной лингвистики.

8. Место активных грамматик в системе современных грамматических описаний языка.

 

Литература:

Норман Б.Ю. Грамматика говорящего. СПб., 1994.

Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика и ассоциативно-вербальная сеть. М., 1999.

Тексты:

Б. Ю. Норман. Грамматика говорящего*

 

<…> Для нас же особенно важно то, что не только продукт речевой деятельности человека – текст – строится по определенным образцам, моделям, но и сама эта деятельность моделируема. Это значит, что процессы порождения (производства) и восприятия текста могут быть сведены к некоторым типовым операциям, т.е. могут быть представлены в обобщенном и систематизированном виде. Более того, языковед может не только объяснить, но и попытаться с определенной вероятностью предсказать, как будет строиться фраза, какие элементы будут для нее выбираться и какие изменения в ее структуре могут по ходу дела произойти.

В сущности все это и составляет предмет того исследования, которое обозначено нами как «грамматика говорящего». Само понятие грамматики говорящего, равно как и его «побратима» и «оппонента» – грамматики слушающего, – появилось в лингвистике сравнительно давно. В частности, соответствующие психологические аспекты можно найти в щербовской идее противопоставления активной и пассивной грамматик: первая из них решает вопрос о том, «как выражается та или иная мысль», а вторая исследует путь от текста к смыслу (Щерба 1974, 56 и др.). Термины же «грамматика говорящего» и «грамматика слушающего» (или соответственно «грамматика для говорящего» и «грамматика для слушающего») укрепили свое положение после публикации исследования американского лингвиста Ч. Хоккета (1965). <…>

Некоторые характеристики выбранного нами объекта исследования мы уже назвали. В частности, не требуют специального доказательства такие общие свойства речепорождения, как скрытность (по-научному, латентность) и сложность. <…> Стоит, однако, сразу же назвать … принципиальные отличия грамматики говорящего от тех грамматик, с которыми мы привыкли иметь дело в школе или в вузе [выделение, подчеркивание наше –Т.В.].

Прежде всего грамматику говорящего отличает ее динамический характер. Традиционная грамматика по своей природе статична. Она содержит перечень языковых законов, правил и единиц, а также иллюстрирующие их речевые контексты (цитаты). В данном же случае нас будут интересовать не столько языковая системы и примеры ее реализации, сколько сам процесс претворения первой во вторые, а также механизмы, им управляющие, и условия, ему сопутствующие.

Вторая принципиальная особенность грамматики говорящего – это ее апроксимационный характер. «Апроксимация» – термин, пришедший из математики, он означает «приближение». Исследуя сложный объект, математик может в своих целях заменить его на другой, более простой и удобный. Так и говорящий: он склонен «округлять» языковые величины. Рассуждая выше о лингвистической необразованности рядового носителя языка, о наивности, нетерминологичности его грамматики, мы вместе с тем подчеркивали: это вовсе не свидетельствует об отсутствии правил и единиц порождения текста. Просто говорящий работает с особыми единицами по особым правилам. И в чем-то эти правила, возможно, даже сложнее тех, что излагаются в нормативных грамматиках. Дело именно в том, что сознание говорящего способно оперировать приблизительными единицами (такими, как словообраз), размытыми категориями (такими, как активность или интенсивность), нечеткими множествами элементов (такими, как семантические классы слов). <…>

Итак, грамматика говорящего образует особый “угол зрения” на производимые человеком тексты. Можно сказать, что это – одна из составных частей психолингвистики. Но закономерности порождения текста не могут не интересовать и «чистых лингвистов», которые буквально на каждом шагу сталкиваются с такими явлениями, как задержки или ошибки в выборе слова, перестройка или контаминация синтаксических единиц. <…>

 

ВОПРОСЫ ДЛЯ САМОПРОВЕРКИ

1. Каковы основания противопоставления грамматики говорящего грамматике слушающего?

2. В чем заключается психолингвистическая природа грамматики говорящего?

3. Каковы принципиальные отличия грамматики говорящего от школьной и научной традиционных грамматик?

4. Почему грамматика говорящего имеет динамический характер?

5. Почему грамматика говорящего носит апроксимационный характер?

6. Можно ли считать, что появление грамматики говорящего – это проявление экспансионизма и экспланаторности современной лингвистики?

 

Ю.Н. Караулов. Ассоциативная грамматика *

 

О трех способах репрезентации естественного языка

 

 

Будем исходить из того, что при ответе на "наивный" вопрос – "что такое язык?" – можно прибегнуть к остенсивным определениям и указать по меньшей мере три способа его репрезентации.

Язык можно представить как все говоримое его носителями в данный момент и сказанное ранее, как глобальную совокупность речевых произ­ведений, а в более узком смысле – как совокупность текстов на нем, т.е. как результат речевой деятельности соответствующего на­рода. В эту совокупность, естественно, надо включить не только письмен­ный язык литературы, но также записи диалектной и разговорной речи, протоколы заседаний, стенограммы полицейских допросов, юридические и политические документы, интервью, тексты маргинальных социальных групп, народные сентенции и афоризмы, которыми могут быть украшены стены таверн и пивных, рекламу, названия учреждений и предприятий и т.д.

Другой способ репрезентации языка – более компактный, основан­ный на научном подходе, – заключен в лингвистических описаниях, т.е. в словарях, учебниках, грамматиках, лингвогеографических атласах, тео­ретико-структурных построениях, которые отражают системные законо­мерности его организации и одновременно содержат образцовый тексто­вый материал, иллюстрирующий системно упорядоченные типовые пра­вила употребления основных единиц и конструкций. Здесь язык тоже предстает как результат, но результат научного его осмыс­ления и обобщения правил его использования в тексте.

Наконец, третий способ его определения состоит в простом указании на среднего "наивно-говорящего" носителя (native speaker) этого языка и утверждении, что язык заключен "в голове" этого носителя, воплощен в его языковой способности. Рассматриваемый с такой стороны язык нель­зя уже расценивать как некий результат – будь то результат речевой дея­тельности носителя либо результат научной деятельности изучающего язык лингвиста. Язык в этом случае выступает как потенция, как то, что может и готово стать результатом, но им пока не стало, язык в го­товности стать результатом, т.е. воплотиться в тексте или системном представлении. Именно в таком его качестве приложимо к языку знаменитое гумбольдтовское "энергейа" (деятельность), тогда как две первые его ипостаси – текст и система – скорее соответствуют про­тивоположному понятию "эргон" (застывшее произведение, "результат").

Итак, остенсивные определения позволяют установить три ипостаси, три образа естественного языка:

– язык как совокупность текстов, т.е. как результат речевой деятель­ности носителя;

– язык как системно-структурное знаковое образование, т.е. как упорядоченный и взаимосвязанный, но статический перечень возможностей текстовой его реализации, установленный исследователем-лингвистом;

– язык как лингвистическая компетенция говорящего на нем индивида, т.е. язык в потенции, язык, не реализованный в текстах, но готовый к такой реализации; язык, способ существования которого принципиально отличен от статического системного представления его лингвистом, язык в его предречевой готовности, но не в застывшем состоянии, а в перма­нентно деятельностном, динамическом состоянии.

Говоря более коротко, мы разграничиваем: язык-текст, язык-систему и язык-способность.

Понятно, что эти три ипостаси, три возможности репрезентации на деле являются разными представлениями, разными способами видения одного и того же объекта. Язык един и остается во всех случаях одним и тем же, различаясь лишь позицией наблюдателя и метаязыковыми сред­ствами его описания.

Следовательно, между указанными способами репрезентации языка возможны коррелятивные отношения и взаимные переходы из одного и другой. В процессе таких "взаимопереходов", осуществляемых, естественно, не стихийно, а в результате деятельности лингвиста-исследователя и возникают разного типа грамматические описания и соотносимые с этими описаниями, на них ориентированные словари (поскольку одна грамматика, грамматика без словаря не может претендовать на полную репрезентацию языка).

 

Классификация грамматических описаний

в зависимости от способов репрезентации языка

 

В рамках первой оппозиции ''текст – система" (что в классическом соссюровском выражении соответствует противопоставлению "речь – язык") возможны взаимопереходы от первого члена оппозиции ко второму и наоборот. Переход от текста к системе знаменуется созданием разного рода дескриптивных, описательных грамматик, систематизирующих наблюдаемые в тексте связи и закономерности, переписывающих текстовые отношения в типовые правила, имеющие обязательную системную силу. Так, наблюдения над русским текстом показывают, например, что нельзя образовать страдательные причастия настоящего времени от глаголов совершенного вида: сделать – только сделанный, тогда как глагол несовершенного вида делать дает оба причастия: делаемый, деланный. Подобным образом формируются многочисленные правила описательных грамматик.

Дескриптивные грамматики по своему составу являются классифицирующими, а по отношению к носителю языка – пассивными, т.е. ориентированными прежде всего на понимание. Образцами подобных описаний в русистике могут служить все три Академические грамматики – 1952, 1970,
1980 гг. Настроенным на описательную грамматику словарем является традиционный толковый словарь, например "Толковый словарь русского языка" С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой.

При переходе от системы к тексту возникают грамматики принципиально иного характера, которые принято называть активными, или грамматиками для говорящего. Их разнообразие довольно велико, но объединяющая их общая идея заключается в том, чтобы снабдить говорящего объяснениями и правилами того, как, когда и для какой цели следует употребить ту или иную единицу, конструкцию, выражение, как построить текст определенной функциональной заданности, чтобы коммуникация была успешной. Если тривиализовать предельно задачу составителя такой грамматики, то она должна заключаться в том, чтобы перегруппировать и переписать обычные системные правила описательной грамматики, переориентировав всю систему на выполнение конкретно перечисляемых функций и передачу конечного числа вполне определенных смыслов.

Скажем, в функции побудительности, т.е. для выражения идеи побуждения к действию в данный момент времени (с разными градуальными оттенками категоричности и модальности), грамматическая система русского языка предоставляет в распоряжение говорящего следующие формы: отдыхать; отдыхай: отдохни, давай-ка отдыхать; отдохнем: ты бы отдохнул; надо отдохнуть; тебе бы отдохнуть.

Самая большая проблема на таком пути – установление этого, по возможности полного, набора функций и смыслов, который, естественно, имеет тенденцию к регрессу в бесконечность. В качестве образцов такого рода грамматик для русского языка <…> можно назвать:

(1} "модель <смысл – текст>" И.А. Мельчука;

(2) функциональную грамматику, созданную под руководством
А.В. Бондарко, и

(3) проект другой функциональной грамматики ("грамматики смыслов") Н.Ю. Шведовой.

Лексикографическая поддержка такого рода активно ориентированных грамматических описаний осуществляется прежде всего словарями идеографического (идеологического) типа, а также специальными, "настроенными на активную грамматику" (Ю.Д. Апресян) словарями. <…>

Обращаясь к понятию "языковая способность", рассмотрим возможности переходов к ней от текста и от системы. При этом мы погружаемся в сферу нового типа грамматик – порождающих грамматик разного рода. Цель порождающей грамматики – установить некоторый набор правил построения и всех допустимых преобразований (трансформаций) правильных предложений на соответствующем языке. К числу порождающих можно отнести грамматику непосредственно составляющих, грамматику зависимостей, трансформационную (генеративную) грамматику Н. Хомского в различных ее вариациях, аппликативную грамматику С.К. Шаумяна. Как правило, исходным информационным пространством для порождающей грамматики служат системные описания, т.е. дескриптивные грамматики соответствующего языка. Задача генеративиста заключается в том, чтобы переосмыслить, "переписать" (в указанном выше смысле), а также дополнить и расширить правила описательной грамматики, превратив их в правила порождения и введя необходимые лексические (лексико-семантические) ограничения на применение этих правил, для чего служит соответствующим образом организованный словарь.

Набор порождающих правил и ограничений, сконструированный лин­гвистом, выступает при этом как функциональный субстрат языковой способности, как содержание грамматической компетенции говорящего. Реальные тексты на языке, для которого создается генеративная грамма­тика, используются главным образом как критерий для проверки допус­тимости (прецедентности) того или иного преобразования, а также как источник возможных новых преобразований, не учтенных описательной системной грамматикой. Обращение к носителю также предусматривает­ся, например при решении спорных вопросов корректности результата некоторой трансформации.

Генеративный подход обогатил лингвистику многими плодотворными идеями и новыми понятиями, в числе которых и сама идея трансформа­ции, широко используемая за рамками генеративной грамматики, и ак­тивно обсуждавшееся и породившее большую литературу понятие грам­матической правильности', и новый взгляд на соотношение морфологии и словообразования с синтаксисом, и методологические "подсказки" разра­ботчикам систем машинного перевода и др. <…>

 

Место ассоциативной грамматики

в ряду других типов грамматического описания

 

<…> лингвист не располагал (до последнего времени) таким материальным аналогом языковой способности, который по своему со­держанию и объему мог бы быть поставлен в соответствие двум другим способам репрезентации языка: языку-тексту и языку-системе.

В настоящее время такой аналог найден. Его роль выполняет ассоциативно-вербальная сеть языка (сокращенно АВС), которая выявляется пу­тем многоэтапного и массового ассоциативного эксперимента с носите­лями языка. В этой сети каждое слово присутствует во всем многообра­зии своих словоформ, многообразии своих значений, своих синтаксиче­ских и семантических связей с другими словами, входя в различные ассоциативные поля (подробнее см. ниже). <…>

Теперь можно вернуться к классификационной схеме типов грамматического описания, чтобы завершить ее построение. Напомним, что три способа репрезентации языка предполагают взаимодействие, и при этом все мыслимые между ними отношения (или переходы) исчерпываются следующим перечнем:

1. язык – текст → язык – система дескриптивная грамматика

2. язык – система → язык – текст функциональная грамматика

3. язык – текст →;язык – способность генеративная

4. язык – система →;язык – способность грамматика

5. язык – способность → язык – система

6. язык – способность → язык – текст?

В этом перечне "пустой клеткой", помеченной знаком вопроса, остается квалификация того типа грамматики, который отражает процессы перехода от языка-способности к системе и тексту. <…>

Отметив, что на место довольно неопределенного понятия "язык-способность" можно поставить теперь его материальный субстрат – АВС, мы приходим тем самым к области, где релевантной становится ассоциативная грамматика <…>:

5. язык – способность → язык – система

6. язык – способность → язык – текст ассоциативная грамматика

Иными словами:

Ассоциативная грамматика – это грамматика, заключенная в ассоциативно-вербальной сети но­сителя языка и извлекаемая из нее лингвистом с целью создания либо статически-системного, ли­бо динамически-активного ее описания. <…>

В ассоциативной грамматике все как будто перепутано, элементы фонетики и морфология, словообра­зование и синтаксис идут вразнобой. На самом деле и здесь они тоже "идут в ногу", но идут "под звуки иного марша". Ассоциативная грамма­тика – это грамматика "естественно говорящего", и в ней выделяются иные, чем в системной грамматике, уровни, она оперирует иными едини­цами и иными методами. <…> Скажем, в данный момент у говорящего не оказалось "под рукой" (в памяти) формы жителем для построения словосочетания с глаголом становиться. На помощь ему приходит аналогия, так как в данный момент в его памяти активирована форма становиться учителем (см. выше). Подстановка в этой готовой формуле на место аналогической учителем искомой формы жителем — освобождает его от поиска путем "перебора" в гипотетической парадигме слова житель нужной ему фор­мы творительного падежа. <…>

Аналогия, играющая столь заметную роль в ассоциативной грамматике, есть не просто прием уподобления форм, а проявление в речевой дея­тельности универсального закона "экономии усилии", экономии "места в памяти". <…>

Итак, в результате предварительного знакомства с понятием "ассоциа­тивная грамматика" мы установили две вещи. Во-первых: ассоциативная грамматика – это грамматика, заключенная в ассоциативно-вербальной сети, являющейся субстратом языковой способности. И, во-вторых: ассоциативная грамматика – это грамматика естественно говорящего, положенная в основу его речевой деятельности. <…>

[В-третьих,] <…> ассоциативная грамматика – это грамматика предикаций. Это же самое ее свойство, но с ориентацией на естественно говоряще­го, можно переформулировать так: ассоциативная грамматика – это грамматика намерений, тенденций и готовностей говоряще­го; в ней нет правил в общем смысле слова, но есть прецеденты и предпочтения.

Поскольку естественно говорящий при порождении речи не оперирует парадигмами, категориями, оппозициями и модельными формулами (ведь все это – результат рефлексии наблюдателя-лингвиста), а, опираясь на прецеденты и законы аналогии, осуществляет устойчивую реализацию повторяющихся, аналогических, но всегда конкретно-лексически наполненных конструкций, то:

ассоциативная грамматика — это не грамматика оппозиций и парадигм, как обычная системная, классификационно-дескриптивная грамматика, а грамматика позиций и аналогий, грамматика по­зиционная, целиком и полностью лексикализованная.

Последнее ее качество – лексикализованность – обусловлено самим способом ее существования и фиксации – ассоциативным словарем-тезаурусом. который репрезентирует ассоциативно-вербальную сеть, являющуюся субстратом языковой способности естественно говорящего. Значит:

ассоциативная грамматика – это еще одна (на ряду со словоизменительным и словообразовательным словарями) форма лексикографического, словарного представления грамматики.

Если в ассоциативной грамматике элементы и правила грамматического строя языка, т.е. объекты обычной дескриптивной грамматики, лексикализованы, т.е. привязаны к конкретным прецедентным словосочетаниям, а лексика, соответственно, грамматикализована, т.е. представлена в грамматически оформленном и синтаксически связанном виде, а не в виде "нулевых", лемматизированных единиц, то вся ассоциативно-вербальная сеть, в которой заключена ассоциативная грамматика, должна восприниматься не как застывшее, раз и навсегда зафиксированное переплетение семантико-синтаксических связей между составляющими ее словами-узлами, но как перманентная деятельность, как никогда не прекращающаяся осцилляция форм между грамматикализацией лексики и лексикализацией морфологии и синтаксиса. Следовательно:

ассоциативная грамматика – это не грамматика языка в обычном смысле слова, а грамматика речевой деятельности. <…>

Для говорящего не существует отдельно лексики и отдельно грамматики с ее правилами. Разделение знаний на декларативные (которые условно можно соотнести с лексикой) и операциональные (которые в нашем случае соответствуют грамматике, т.е. представляют собой правила оперирования декларативными знаниями) – всего лишь научная абстракция. Оба типа знаний у говорящего слиты в единство, характеризующееся взаимопроникновением, синкретизмом грамматики и лексики, на основе которого и совершается его речевая деятельность и которое не только до­пускает, но обязательно предполагает постоянное варьирование, колеба­ния, пульсацию. <…> Для такого рода струк­тур, еще не оформленных и находящихся в стадии возникновения и ста­новления, есть специальное название, они называются диссипативными, т.е. рассеянными, размытыми, несколько неопределенными, но тем не менее угадываемыми и поддающимися фиксации, которые и становятся основой самоорганизации системы. Это как бы ''структура в перспекти­ве", предструктура, которой еще только предстоит стать подлинной, же­сткой структурой. Именно такое состояние диссипации, рассеянности, распределенности и размытости лучше всего отражает распределенное грамматических характеристик по лексике, т.е. лексикализованность грамматики в АВС.

Этот парадокс – структурности, с одной стороны, а значит, ожидае­мой четкости и определенности, и размытости, с другой, а значит, некоторой неопределенности, – известен в языкознании давно: это разновид­ность так называемого "парадокса Ш. Балли", согласно которому язык может функционировать лишь оставаясь неизменным, но существовать он может, только изменяясь. Таким образом, мы можем теперь уточнить тот пункт, где речь шла о лексикализованном характере ассоциативной грамматики, добавив, что ассоциативная грамматика – это грамматика диссипативных, рассеянных структур, распреде­ленных, "разлитых" по лексике в АВС. <…>

Понятие активности грамматики и его истоки

 

<…> Рассмотрим подробнее характеристики "активной грамматики" как они понимаются в современной науке. В русской лингвистической тради­ции понимание "активной грамматики", грамматики для говорящего свя­зывают с идеями Л.В. Щербы (а еще раньше – Ф. Брюно и О. Есперсе­на), которые провели разделение грамматики и словаря на активную и пассивную разновидности. Под активной грамматикой Л.В. Щерба пони­мал описание грамматического строя языка, ориентированное от смысла, от необходимости передать, выразить определенное содержание – к средствам его выражения. Соответственно, "пассивной" грамматикой он называл такое описание языка, когда исходным является план выражения, а комментируемым и разъясняемым становится значение, передаваемое описываемыми средствами. В общем виде такое деление соотносится с ономасиологическим, исходящим из семантической стороны и ставящим вопрос, как выражена та или иная мысль, и семасиологическим подхо­дом, при котором целью описания является формальная сторона языково­го выражения.

Идеи Щербы получили развитие и различное воплощение в ряде грамматических описаний и исследований. Н.Ю. Шведова, автор всех академических грамматик русского языка (начиная с грамматики 1952 г.), приходит к делению такого рода описаний на два типа:

– формальные грамматики, идущие от формы к значению;

– функциональные грамматики, строящие описание противополож­ным образом – от значения к форме.

На принципах формальной грамматики построены все нормативные грамматики русского языка, в которых систематически представлены формальные средства словообразования, словоизменения, синтаксиса и охарактеризованы грамматические значения, заключенные в этих фор­мальных средствах.

Подход к грамматике смыслов, к функциональной грамматике русского языка намечается Н.Ю. Шведовой в работах последних лет, связанных с созданием семантического (идеографического) словаря русского языка. При этом первым шагом является выделение собственно функций (предназначений) языка в самом обобщенном виде – познавательной, номинативной, квалифицирующей, коммуникативной. Дальнейшая детализация приводит к установлению категориальных смыслов, своеобразных понятийных категорий, в которых реализуются обобщенные функ­ции, и выделяются единицы функциональной (т.е. активной) грамматики – сложные синтаксические комплексы, объединяющие вокруг семантического инварианта разноуровневые формальные средства.

Основополагающими принципами активного описания языка, по
Н.Ю. Шведовой, являются: системность; полнота; естественность, понимаемая как запрет на привнесение в описание внеязыковых логических категорий и дедуктивных схем; и отражение в описании языковой картины мира.

Активная функциональная грамматика в трактовке А.В. Бондарко вы­глядит несколько иначе. Предмет такой грамматики – грамматический строй языка в системе его функций, в его функционировании при взаимо­действии с элементами окружающей среды – контекстом и ситуацией. Специфика такого описания проявляется в направленности на раскрытие закономерностей взаимодействия грамматических единиц, лексики и контекста, т.е. системы функционирования языковых средств, служащих для передачи смысла высказывания. Функция языковых средств понимается при этом как свойственная им в языковой системе способность к выпол­нению определенного назначения и к соответствующему поведению в ре­чи; вместе с тем, функция в данной концепции есть и результат функционирования, т.е. реализованное назначение, достигнутая в речи цель. Еди­ницей таким образом понимаемого активно-функционального описания служит функционально-семантическое поле, представляющее собой дву­стороннюю сущность, в рамках которой учитывается и многообразие языковых значений, и многообразие языковых средств для их выражения и одновременно осуществляется разнонаправленное движение от функций к средствам и от средств к функциям. Активность в таком случае оп­ределяется владением говорящим функциональным потенциалом каждого из языковых средств, что позволяет ему в процессе речевой деятельности выражать необходимые для достижения целей коммуникации смыслы.

Близкой к изложенным точкам зрения, но отличающейся от них, явля­ется трактовка активной грамматики в психолингвистике, а более узко – в "теории речевой деятельности" (А.А. Леонтьев), где процесс порожде­ния высказывания (т.е. активной деятельности говорящего) представляет­ся проходящим несколько этапов: от возникновения намерения через формирование глубинной синтаксической схемы к ее реализации в поверхностных лексико-синтаксических структурах. Правда, этого рода ра­боты не ставят задачу полного описания грамматического строя того или иного языка, а ограничиваются построением моделей порождения речи. Но идея активности, лежащая в их основе, остается той же самой: движи­телем активности является смысл, который хочет передать говорящий, т.е. сохраняет силу щербовское исходное положение: когда есть, что ска­зать (смысл, функция), надо выбрать языковые средства для передачи этого смысла, для оформления этой функции. Смысл и средства связыва­ются друг с другом непосредственно, без промежуточных, опосредующих звеньев. Хотя при этом никогда не забывают замечательного тезиса Л.С. Выготского: "мысль не только оформляется, но и формируется в слове", тезиса, который как будто должен был бы предостерегать от установле­ния прямой и однозначной связи мысли, смысла с его поверхностно-языковой реализацией.

Говоря об активной грамматике и активности, как свойстве граммати­ческого описания, нельзя обойти вниманием концепцию активности, раз­виваемую Ю.Д. Апресяном в рамках его теории (и практики) "интеграль­ного описания языка". Отправляясь от традиционного понимания актив­ной грамматики, выдвинутого Ф. Брюно, О. Есперсеном и Л.В. Щербой, как грамматики, которая "учит говорить и писать", Ю.Д. Апресян полага­ет, что для реализации активной позиции в речевой деятельности, т.е. для говорения и письма, "требуется существенно больший объем собственно языковых знаний, чем для понимания. Поэтому еще одно различие между активной и пассивной грамматиками состоит в том, что первая описывает (или, по крайней мере, должна описывать) языковые факты гораздо более полно и детально, чем вторая".

Так понимаемая активность становится в его теории одним из осново­полагающих моментов, на которых строится интегральное описание язы­ка, имеющее целью дать согласованное представление словарных и грамматических данных в их взаимообусловленности и взаимодействии. Интегральность, таким образом, достигается реализацией трех фундамен­тальных принципов: системности, активности и отражения в описании наивно-языковой картины мира. Активность в этой триаде оборачивается полнотой и исчерпываемостью сведений о каждой лексеме, позволяющи­ми воссоздать (в словаре) ее полный и точный "лексикографический портрет", что обеспечивает для обратившегося к интегральному словарю пользователя языком возможность найти в нем необходимую для его конкретной задачи (и вообще любую) информацию об интересующей его в данный момент языковой единице.

Интегральное описание – по замыслу – вбирает в себя всю грамма­тическую информацию, и при этом не претендует на адекватную замену собственно грамматического описания языка, но, реализуя идею изло­женного выше понимания активности, призвано решать (в частности, в приложении к словарю синонимов) две задачи: а) систематизировать средства выражения определенного смысла, т.е. синонимические средст­ва языка; б) указывать правила комбинирования языковых единиц друг с другом, обеспечивающие идиоматичное выражение заданного смысла.

Характеризуя далее свой синонимический словарь, Ю.Д. Апресян по­казывает, что он является "словарем активного типа в обоих указанных смыслах. Он предназначен для развития и совершенствования навыков устной и письменной речи. Поэтому он должен давать полную характери­стику значений синонимов, их грамматических форм, типичных для син­таксических конструкций (включая модели управления) и лексико-семантической сочетаемости, а сверх того должен включать перечень се­мантически родственных им лексем – конверсивов, антонимов, разного рода дериватов, гиперонимов, гипонимов и т.п. Именно такая характери­стика обеспечивает правильное употребление синонимов в собственной речи говорящих и перефразирование высказываний с ними". <…>

<…> изложенные здесь трактовки актив­ности грамматического описания языка, при всей их несхожести, облада­ют тремя принципиально общими свойствами.

Во-первых, все они – явно или неявно – исходят из посылки, что ак­тивная грамматика невозможна без соединения с активным словарем. От идеи активного словаря приходят к активной грамматике и Шведова, и Апресян. В теории Бондарко основной блок активной грамматики – функционально-семантическое поле – потенциально должен включать соответствующие лексические средства. Можно сделать даже более силь­ное утверждение; активная грамматика должна базироваться на слова­ре – семантическом (Шведова) и интегральном (Апресян).

Во-вторых, всякое активно ориентированное описание, т.е. "грамма­тика для говорящего", требует минимизации материала, и прежде всего материала лексического. К этому выводу приводит как богатый опыт обучения иностранным языкам, так и необходимость сбалансировать объем лексико-семантической и грамматической информации в инте­гральном или в объяснительном синонимическом словаре, сделав ее дос­тупной, воспринимаемой, соизмеримой с человеком – пользователем языком.
Наконец, в-третьих, предполагается, что само понятие активности во всех рассмотренных нами подходах реализуется исключительно на про­странстве смысл → текст. Иными словами, игнорируется субъективная сторона активности, исключается говорящий. Ведь сами по себе смыслы неисчислимы, и носителем смысла является человек, носитель языка или пользователь языком – языковая личность.

Этот фактор – субъективная составляющая активности – выходит на первый план во всех методических системах интенсивного обучения языку: и в классических (натуральных) методах М. Берлица, М. Вальтера или Ф. Гузна, и в новейших системах Г.А. Китайгородской, И. Давыдо­вой, Г. Лозанова или И.Ю. Шехтера. <…>

 

Активность ассоциативной грамматики

 

<…> Активность ассоциативной грамматики обуславливается и самой ее природой, и дидактическими приемами овладения ею. В числе последних – «путешествие по ассоциативно-вербальной сети», трансформации синтаксических примитивов в синтаксемы, а пропозиций – в предло­жения; построение предложений из набора синтаксем, восстановление деграмматикализованных текстов, собирание словообразовательных гнезд в ассоциативном поле. Наконец, сам принцип новообразований по аналогии, как и многое другое. Активная же природа ассоциативной грамматики определяется прежде всего тем, что она носит позиционный <…>, а значит, линейный, характер, отражая в самой форме своего существования предречевое состояние АВС, связность и динамичность которой проистекает из основного закона ее организации – закона пре­дикации. В противоположность ассоциативной грамматике, грамматика дескриптивно-классификационная организована системно, а значит не­линейно. Нелинейная организация является более эффективной и даже необходимой для больших объемов информации, и если бы в АВС царил только принцип грамматической линейности, то удерживать весь ее объем в памяти и оперировать им было бы трудно, если не невозможно. Линейность грамматики в АВС оказывается возможной благодаря гипер­текстовой (т.е. нелинейной) организации самой сети.

Таким образом, активная ассоциативная грамматика, как и другие, претендующие на активный характер грамматики, возникает на базе словаря, в данном случае – ассоциативного тезауруса, вбирающего в себя активную лексику усредненного совокупного носителя со­временного русского языка.

Эффект минимизации материала – как одного из обязательных тре­бований ко всякой грамматике активного типа – достигается здесь есте­ственным путем: он оказывается органически присущим ассоциативной грамматике. Ср. наши наблюдения в разных главах и разделах:

а) из 600 зафиксированных словарями слов с суффиксом - тель в рус­ском литературном языке, АВС включает лишь 60, обеспечивая на этой основе стандартные аналогические процедуры словоизменения и слово­образования <…>;

б) среди значений падежей <…> пре­обладают осн