Корифей. Перестаньте браниться! Довольно кричать!

 

Перестаньте браниться! Довольно кричать!

Покажи ему ты, как учил молодежь

В дни былые. Ты прелести новых наук

Перед юным раскрой, чтоб, послушавши вас,

Он наставника выбрал по сердцу себе.

 

Правда

 

Хорошо. Я готов.

 

Кривда

 

Да, я тоже готов.

 

Корифей

 

Ну так что же, кто первым начнет говорить?

 

Кривда

 

Пусть начнет старичок!

Очень скоро запнется он в речи своей

И под градом новейших словечек и слов,

Рассуждений, сомнений без сил упадет.

Напоследок, едва заикнется бедняк,

Налетят на него и вопьются в лицо,

И в глаза, и во все, словно туча шершней,

Мои мысли и насмерть зажалят!

 

 

АГОН ПЕРВЫЙ

 

 

Ода

 

Первое полухорие

 

Теперь должны вы доказать

Ловких речей орудьем,

Игрой ума, мыслей дождем,

Блеском суждений острых,

Кто из двоих вправе прослыть

Мастером красноречья.

Мудрость, сейчас вовлечена

В яростный ты, в тягостный бой.

Из-за тебя друзья мои

На поединок вышли.

 

Корифей

(к Правде)

 

Ты, обычаи дедов и нравы отцов увенчавший блестящей хвалою,

Начинай, свой раскатистый голос возвысь, изъясни свои мысли и душу!

 

 

Эпиррема

 

Правда

 

Расскажу вам о том, что когда-то у нас воспитаньем звалось молодежи,

В ту пору, когда я, справедливости страж, процветал, когда скромность царила.

Вот вам первое: плача и визга детей было в городе вовсе не слышно. Нет!

Учтивою кучкой но улице шли ребятишки тогда к кифаристу

В самых легких одеждах, хотя бы уже с неба падали снежные хлопья.

Приходили, садились, колен не скрестив, а почтенный наставник учил их

Стародедовским песням: «Паллада в бою нам защита» иль «Клич громогласный».

Запевали размеренно, строго и в лад, как отцы их и деды певали.

Если б баловать кто-нибудь вздумал, дурить, выводить переливы и свисты,

Как теперь это любят, Фринида[206]лады, безобразные трели, рулады,

Запищал бы под палкою шут. Поделом! Не бесчести святого искусства!

А в гимнасии, сидя на солнце, в песке, чинно, важно вытягивать ноги

Полагалось ребятам, чтоб глазу зевак срамоты не открыть непристойно.

А вставали, и след свой тотчас же в песке заметали, чтоб взглядам влюбленных

Очертания прелестей юных своих на нечистый соблазн не оставить.

В дни минувшие маслом пониже пупа ни один себе мальчик не мазал,

И курчавилась шерстка меж бедер у них, словно первый пушок на гранате.

Не теснились к влюбленным мальчишки тогда, лепеча, сладострастно воркуя,

Отдавая себя и улыбкою губ, и игрой похотливою взглядов.

За обедом без спроса не смели они положить себе редьки кусочек,

Сельдерея до старших стянуть со стола не решались, ни лука головку.

В кулачок не смеялись, не крали сластей, ногу на ногу накрест не клали…

 

Кривда

 

Стариковская чушь,

Диполиева[207]рвань, в волосах золотые цикады![208]

Завыванья Кидида, Буфоний галдеж!

 

Правда

 

Да, конечно. Но это та сила,

Из которой растила наука моя поколенья бойцов марафонских.

Ты ж, негодник, теперешних учишь юнцов кутать шеи и плечи в хитоны.

Удавиться готов я, когда погляжу, как на празднике панафинейском,

Щит на брюхе держа, выступают они, не краснея пред Тритогенией.[209]

И поэтому, сын мой, мужайся: меня избери себе в спутники,

Правду! Презирать ты научишься рыночный шум, ненавидеть цирюльни и бани,

Безобразных поступков стыдиться, краснеть, от насмешек грозой загораться.

Перед старшими с места учтиво вставать, поднимаясь при их приближенье.

И почтитольным сыном родителю быть, не грубить, не ворчать и не спорить.

Безрассудств избегать и стыдливость свою не пятнать, не позорить развратом.

Перед дверью танцовщицы зря не стоять, рот разинув, моля о вниманье,

Чтобы, ласки за ото добившись у ней, не лишиться почета и славы.

И отцу никогда не перечить ни в чем, не ругать его рухлядью старой

И за долгие годы забот и трудов не платить ему черствою злобой.

 

Кривда

 

Дионисом клянусь, если вздорной его болтовне ты поверишь, дружок мой,

Сыновей Гиппократа[210]напомнишь собой. Назовут тебя соней и мямлей.

 

Правда

 

Да нисколько! Цветущим, блистающим жизнь проводить ты в гимнасии будешь.

Ты не станешь на рынке, как нынче народ, кувыркаться в словах, и кривляться,

И мытариться зря, извиваясь крючком в пересудах грошовых и тяжбах.

Нет! Уйдешь в Академию,[211]в мирную тишь, и в священных оливковых рощах

С камышовою зеленью в смуглых кудрях ты гулять будешь с другом разумным.

Там цветет повилика, и манит досуг, и трепещет серебряный тополь,

Там услышишь, как ясень весенней порой перешептывается с платаном.

Если добрые примешь советы мои

И свой слух обратишь к наставленьям моим,

Станет, друг, у тебя

Грудь сильна, как мехи.

Щеки — мака алей.

Три аршина в плечах, сдержан, скуп на слова.

Зад могуч и велик. Перед — мал, да удал.

Если ж будешь по новым обычаям жить,

Знай, что щеки твои станут желты, как воск,

Плечи щуплы. Куриная, слабая грудь,

Язычок без костей, зад цыплячий, больной,

Перед вялый — вот будут приметы твои.

Ты приучишь себя

Безобразно-постыдное добрым считать,

А добро — пустяком.

В заключенье всех бед преисполнишься весь

Антимаховым грязным паскудством.

 

 

Антода