Проблема ценности эмоций и гедонистические теории поведения

Гедонистическая концепция (или, точ­нее, концепции) поведения имеет длитель­ную историю, останавливаться на которой не входит в нашу задачу. Отметим только, что гедонизм возник как учение в этике, сво­дящее “все содержание разнообразных мо­ральных требований... к общей цели — к по­лучению наслаждения и избежанию страда­ния”¹. Элементы такой этики можно найти уже во взглядах чарваков (школа в древне­индийской философии), но особенное разви­тие гедонизм получил в Древней Греции (Киренская школа — Аристипп, Евдокс, Анникерид; позже — родоначальник эвдемониз­ма Эпикур и другие). В эпоху Возрожде­ния с позиции гедонизма строили свою эти­ку великий итальянский гуманист Лорен-цо Балла и его ученик Эразм Роттердам­ский.

Гедонистические идеи проповедовались также в социологических теориях просвети­телей Т. Гоббса, Дж. Локка, П. Гассенди.

¹ “Словарь по этике”. М., 1975, стр. 51.

Французские материалисты XVIII в. Гель­веции, Гольбах и другие прибегали к гедо­нистическому истолкованию морали в своей борьбе против религиозного понимания нравственности.

В XIX в. интересный анализ “физиоло­гии наслаждения” (точнее, его этики и пси­хологии) представил итальянец Паоло Ман­тегацца, который предложил детальную классификацию наслаждений и выделил в соответствии с приверженностью к ним разные типы личностей. Гедонистических взглядов на смысл и цель человеческой жиз­ни придерживаются и некоторые современ­ные буржуазные теоретики — Дж. Сантаяна и Д. Дрейк в США, М. Шлик в Австрии и другие.

Говоря об эволюции гедонистической эти­ки, надо отметить, что до эпохи империализ­ма гедонизм в большинстве случаев сочетался с прогрессивными общественными идея­ми и служил их обоснованию. Однако по­следующее его развитие пошло уже “в усло­виях подчинения его принципов буржуазной морали...”¹. Если раньше это учение порож­дало “на одного сластолюбца сотню Гораци-ев”, то “в новых исторических условиях гедонизм расцвел ядовитым цветком”². Неогедонизм уже ничего общего не имеет с гедонизмом в его первоначальной классиче­ской форме. Он превратился в проповедь

¹ М. В. Корнева. Коммунизм и проблема сча­стья. М., 1970, стр. 38.

² Там ще, стр. 38, 39.

крайнего индивидуализма, жестокости и пес­симизма”¹.

Если классический гедонизм, признавая наслаждение благом, вел речь о праве на наслаждение всех людей, то этические ге­донисты нашего времени проповедуют на­слаждение одного за счет другого, “сильных” за счет “слабых”. При этом к наслаждению порой причисляют совершенно патологичес­кие формы отношения к действительности, к “ближнему своему”. Английский этик Г. Уильямс в книге “Гедонизм, конфликт и жестокость” провозглашает право каждого индивида ради наслаждения доходить до крайних пределов, вплоть до права истязать других людей.

Мы видим, таким образом, что принцип наслаждения и мораль, которая из него вы­водится, эволюционируют вместе с эволюци­ей общественной жизни. Загнивание буржу­азного общества ведет к деградации всех его этических концепций, в том числе и концеп­ций гедонизма. Так этический гедонизм уже своей собственной историей демонстрирует, что принцип наслаждения не может счи­таться первичным, вневременным мораль­ным принципом.

К. Маркс и Ф. Энгельс, подвергшие в “Немецкой идеологии” глубокой критике претензии гедонистов на открытие такого принципа, в связи с этим писали: “...филосо­фия наслаждения становилась пустой фразой,

¹ См. М. Н. Корнева. Коммунизм и проблема счастья, стр. 39.

как только она начинала претендовать на всеобщее значение и провозглашала себя жизнепониманием общества в целом”¹. На самом деле мораль каждого общества, в том числе и его отношение к наслаждению, отражает существующие в этом обществе отношения между людьми, и прежде всего производственные отношения. При каждом данном общественном строе люди вырабатывают определенные моральные нормы в пер­вую очередь в соответствии с тем положением, которое они занимают в системе ма­териального производства. В классовом обществе и мораль носит классовый характер, никакого единого морального принципа для антагонистических классов существовать не может.

Этический гедонизм в своих теоретиче­ских построениях всегда так или иначе опи­рался на определенные психологические представления о мотивации поведения человека. Французский философ и математик Блез Паскаль (1623—1662) в свое время высказался на этот счет в следующей кате­горической формуле: “Все люди стремятся к счастью — из этого правила нет исключений; способы у них разные, но цель одна... Чело­веческая воля направлена на достижение только этой цели. Счастье — побудительный мотив любых поступков любого человека, даже того, кто собирается повеситься” ².

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 418.

² Ф. де Ларошфуко. Максимы. Б. Паскаль. Мысли. Ж. де Лабрюйер. Характеры. М., 1974, стр. 180.

Но если этический гедонизм не может не опираться на определенные психологиче­ские представления, то лица, специально занимающиеся проблемой мотивации пове­дения, совершенно не обязательно должны интересоваться вопросами этики. Они мо­гут просто занять позицию бесстрастных исследователей истины, не задаваясь во­просом, хороша она или плоха и какие моральные выводы из нее должны сле­довать.

В связи с этим в психологии и физиоло­гии XX в. постепенно выделилось несколько специальных концепций поведения, которые в работах зарубежных авторов получили об­щее название психологического гедонизма. Именно он и представляет для нас основной интерес.

“Психологические гедонисты” — это со­бирательная характеристика. Согласно за­крепившейся в истории психологии “номен­клатуре”, они нередко принадлежат к раз­ным психологическим школам и направле­ниям, но всех их объединяет то, что они пытаются объяснить любые действия жи­вотных и человека эффектом страдания или наслаждения.

Существуют разные попытки классифи­цировать теории психологического гедониз­ма по их частным особенностям. Наиболее известны две классификации: одна подраз­деляет все гедонистические теории на гедо­низм “прошлого”, “настоящего” и “будуще­го”; другая выделяет “механический” и “телеологический” гедонизм¹. “Гедонизм прош­лого” и “механический гедонизм” по суще­ству совпадают друг с другом. Согласно этой двуименной теории, первоначально двига­тельные реакции любого живого организма, оказавшегося в проблемной ситуации, носят абсолютно хаотический характер и если и приводят к успеху, то чисто случайно. При этом удовольствие, “награждающее” удач­ный поведенческий акт, воздействует на структуры мозга так, что повторение его при сходных условиях становится более ве­роятным, чем раньше.

Как видно из сказанного, “механический гедонизм” — гедонизм особого сорта. Он не признает стремления к наслаждению: оно возникает “автоматически” и “автоматиче­ски” делает свое дело, формируя навык. По­зтому взгляды “механических гедонистов” нас интересовать здесь не будут, как не имеющие непосредственной связи с пробле­мой, которая рассматривается в данной книге².

Все другие концепции психологического гедонизма связывают поведение животных и человека либо с действием непосредственно испытываемого страдания и наслаждения

¹ “The Encyclopedia of philosophy”. Ed by Edwards, vol. 3. N. Y. — L., 1963; M. A. Boden. Purpo­sive Explanation in Psychology. Cambridge (Mass.), 1972.

² Лучший критический анализ этой концепции (на примере взглядов Э. Торндайка) можно найти в последнем издании “Истории психологии” М. Г. Ярошевского (М., 1976).

(“гедонизм настоящего”), либо с предвку­шением предстоящих удовольствий (“гедо­низм будущего”, “телеологический гедо­низм”). Эти концепции имеют прямое отно­шение к проблеме ценности эмоций и долж­ны подвергнуться более подробному анали­зу. Однако рассматривать их по отдельности здесь не имеет смысла, тем более что они нередко сочетаются во взглядах одного и то­го же психолога. Так, по мнению американ­ского теоретика Хендрика, ядро теории Фрейда составляет “гедонизм настоящего”, но она также ассимилирует и “гедонизм бу­дущего” ¹.

Все “телеологические” концепции психо­логического гедонизма, несмотря на громкие наименования, в сущности, очень несложны. Они в основном не выходят за пределы того взгляда на мотивацию поведения, с которым мы встретились у Паскаля.

Следует отметить, что, когда речь идет о поведении животных, то объяснение его с позиций психологического гедонизма можно встретить и у советских ученых. Согласно Ю. А. Макаренко, например, “стратегия и тактика поведения животного всегда стро­ится с таким расчетом, чтобы из всех воз­можных вариантов выбрать тот, который яв­ляется максимально полезным и доставляет максимум удовольствия. Это по существу и есть основной принцип поведения”².

¹ /. Hendrkk. Facts and Theories of Psychoana­lysis. N. Y., 1966.

² Ю. А. Макаренко. Мудрость чувства. М., 1970, стр. 56.

Фрейд и другие буржуазные представи­тели психологического гедонизма безогово­рочно распространяют подобный принцип поведения и на человека.

После всего, что было сказано о психоло­гическом гедонизме, может возникнуть ес­тественный вопрос: что же нового внесли гедонисты — психологи и физиологи в эту концепцию поведения по сравнению с тем, что уже содержалось во взглядах гедони­стов-философов? Нового внесено не много, и это немногое вряд ли можно считать цен­ным приобретением теория. Во-первых, пси­хологические гедонисты придали понятию наслаждения более конкретный и узкий смысл: если этики порой спорили друг с другом о том, что считать истинным наслаж­дением, то для гедонистов-психологов (или физиологов) наслаждение стало просто ро­довым понятием для всех положительных эмоций, в то время как страдание сделалось таким же обобщающим названием для эмо­ций отрицательных. Кроме того, представи­тели психологического гедонизма сделали попытку объяснить сущность чувства стра­дания и наслаждения, связав первое с нару­шением, гомеостатического равновесия в ор­ганизме и возникновением вследствие этого чувства напряжения, влечения, а второе — с редукцией этого влечения при восстановле­нии гомеостазиса.

Страданию и наслаждению было придано значение “кнута и пряника”, с помощью ко­торых природа побуждает организм обере­гать себя от гибели.

Как же следует отнестись к концепции психологического гедонизма? Очевидно, ей нельзя дать однозначной оценки, вне зависи­мости от того, распространяется ли она толь­ко на животных или также и на человека. В последнем, единственно интересующем нас случае эта концепция поведения, несомнен­но, является глубоко ошибочной. Ее подверг критике уже американский психолог Гордон Олпорт. “Ничего не может быть более оче­видного, — писал он, — чем факт, что наши влечения (при кислородном голодании, пи­щевом и сексуальном голоде) представляют стремление к уменьшению напряжения. И, однако... мы здесь встречаемся лишь с по­ловиной проблемы... Мы не только стремимся сохранить наши старые привычки, но и, от­вергая их, идем на риск в поиске новых: раз­витие происходит только при таком риске. Но риск и изменение ведут к возникновению новых, обычно отвергаемых напряжений, ко­торых мы, однако, не считаем нужным из­бегать” ¹.

Критика Олпорта в адрес психологическо­го гедонизма справедлива, но недостаточна. Она лишь фиксирует несоответствие теорий гедонизма фактам, но не вскрывает цепи причин, приведших гедонистов к ошибочной концепции. В этой цепи первым звеном яв­ляется характерное для многих буржуазных ученых игнорирование качественной разни­цы между организацией поведения у живот-

¹ G. W. Allport. Becoming Basic Considerations for a Psychology of Personality. L., 1955, p. 14

ных и человека. Такая методологическая ус­тановка имеет самые широкие последствия и, в частности, приводит к фактическому стиранию гедонистами разницы между цен­ностями как истинными мотивами поведе­ния и эмоциональными оценками как инди­каторами этих ценностей.

При объяснении поведения животных та­кое смешение эмоциональных оценочных от­ношений с предметами оценок существенно­го значения не имеет. Ведь, как указывали К. Маркс и Ф. Энгельс, “животное не “отно­сится” ни к чему и вообще не “относится”; для животного его отношение к другим не существует как отношение” ¹. Животное не различает предмет и свою эмоциональную оценку предмета и поэтому находится цели­ком во власти оценки. В сознании же чело­века эмоциональные оценки отделены от ценостей, и это освобождает его от неиз­бежности безропотного подчинения “кнуту” и “прянику” страданий и наслаждений.

“Слепота” психологических гедонистов как в отношении качественной разницы ме­жду животными и человеком, так ив отно­шении различий мотивационной роли оце­нок ценностей имеет много причин — клас­совых и гносеологических. Нам здесь, одна­ко, хотелось бы подчеркнуть всего одну: при­писывание побудительной способности_толь­ко эмоциям и отказ в ней мышлению. Чрез­мерное подчеркивание исключительной роли

¹ К. Маркс и Ф. Энгельс. Фейербах. Противо­положность материалистического и идеалистиче­ского воззрений. М., 1966; стр. 39.

эмоций в обусловливании человеческой ак­тивности и умаление в этом обусловливании актов мышления (чем грешат не одни лишь психологические гедонисты) связано с осоз­нанным или неосознанным отождествлением мотивации деятельности с ее энергетиче­ским обеспечением, что особенно явно ска­залось во фрейдовской концепции психической энергии влечений. Конечно, в регуля­ции тонуса организма эмоции действительно играют особую роль. Но одно дело повышать или понижать скорость обменных процессов организма, другое — определять цель и про­грамму действий личности. В формировании же последних эмоции и мышление взаимо­действуют самым тесным образом, причем, как правило, окончательное “добро” на раз­вертывание той или иной деятельности дает именно мышление. Поэтому даже в тех си­туациях, когда поведение человека направ­лено в конечном счете на устранение непри­ятных эмоциональных состояний, его дейст­вия все равно невозможно объяснить с точки зрения примитивных концепций психологи­ческого гедонизма, редукции влечения и т. п. В этих концепциях воздействие страдания, влечения часто механистически мыслится по аналогии с силой пара или напора воды, тол­кающих “поршень поведения” в определен­ном направлении (существует, кстати, даже так называемая “гидравлическая модель влечения”). Но ведь реально для того, что­бы избавиться от страдания, личность часто идет на его значительное временное усиле­ние. Достаточно вспомнить о человеке с зубной болью, направляющейся для лечения в зубоврачебный кабинет. В целом можно кон­статировать, что личность организует свою деятельность, не только исходя из эмоцио­нальных оценок, но и с учетом всего своего прошлого опыта, знаний, убеждений, всей осознаваемой в данный момент системы своих программ-потребностей.

Именно последние (сами в большой мере являющиеся усвоенными программами об­щества) в конечном счете определяют борь­бу человека за определенные ценности, в хо­де которой рождаются его эмоции как одно из средств успешной ориентировки в этой борьбе.

Всего этого не учитывает психологиче­ский гедонизм, объявивший эмоцию единст­венным двигателем человеческого поведе­ния, фактически подставивший ее на место объективных ценностей, которые она “пе­ленгует”.

Но поступить таким образом значит не только не решить проблему ценности эмоций, в какой-то мере уже открытую немудрствующей житейской наблюдательностью, но, наоборот, скорее “закрыть” ее, слепив раз­ные психологические факты в один ком.

Следует обратить внимание на тот факт, что психологический гедонизм отнюдь не преодоленная у нас теория. Чтобы оказаться гедонистом, вовсе не обязательно провозгла­шать бегство от страдания к наслаждению главным принципом поведения. Вполне до­статочно, например, эклектически сочетать бесспорное положение о том, что потребно-

стп являются источниками нашей активно­сти, с признанием их не чем иным, как осо­быми эмоциональными состояниями. Ведь отсюда логически следует, что эмоции при­знаются основным регулятором человеческой активности, а признание их основным регу­лятором, как справедливо заметил еще С. Л. Рубинштейн, “в конечном счете неиз­бежно оказывается более или менее утончен­ной формой старой гедонистической теории, согласно которой высший закон, определяю­щий человеческое поведение, сводится к то­му, что человек всегда стремится к удоволь­ствию, к приятному и избегает неприятно­го” ¹.

Преодоление гедонизма в объяснении по­ведения человека не состоит, однако, в том, чтобы идти по дороге, проложенной гедони­стами, но в обратном, чем они, направле­нии, — то есть переквалифицировать эмоции из “только ценностей” в “только оценки”. Требуется не безоговорочное отрицание мо­тивационной роли наслаждения, но раскры­тие действительной сферы его влияния и его внутренней сущности.

Гедонизм состоит не в том, что теоретиче­ски признается тяготение людей к опреде­ленным приятным для них переживаниям, а в том, что этому тяготению придается “всеобщее значение”.

В этой связи нельзя не напомнить, что наиболее глубокие и последовательные кри­тики гедонизма — К. Маркс и Ф. Энгельс

¹ С. Л. Рубинштейн. Основы общей психоло­гии, стр. 505—506.

отнюдь не отрицали важной роли наслажде­ния в жизни людей. Они прямо говорили о существовании потребности в наслаждении, неудовлетворение которой тяжело пережи­вается человеком. Так, по их млению, у про­летариата “из-за длинного рабочего дня... потребность в наслаждении была доведена до высшей точки...” ¹.

Но Маркс и Энгельс не остановились на простой констатации факта возможности мо­тивации поведения желанием получить удо­вольствие. Они показали, что сами эти удо­вольствия носят преходящий исторический характер. Для общества, разбитого на анта­гонистические классы, типично то, что на­слаждения всех его “сословий и классов должны были вообще быть либо ребячески­ми, утомительными, либо грубыми, потому что они всегда были оторваны от общей жиз­недеятельности индивидов, от подливного содержания их жизни и более или менее сво­дились к тому, что бессодержательной дея­тельности давалось мнимое содержание”².

Естественно, что в будущем коммунисти­ческом обществе положение должно корен­ным образом измениться так, чтобы наслаж­дение стало составной частью “общей жиз­недеятельности” людей.

Из других высказываний К. Маркса, Ф. Энгельса и В. И. Ленина мы знаем, что высшим источником наслаждения при ком­мунизме должен прежде всего стать челове­ческий труд.

¹ Я. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. 3, стр. 419.

²Там же.

Но эти положения классиков марксизма в корне меняют понимание как роли на­слаждения в жизни людей, так и его сущности.

Во-первых, то, что в норме должно стать существенной составной частью “общей жизнедеятельности” человека, не может бо­лее третироваться как нечто второстепенное, как некоторый “довесок” к основной жизни людей, ассоциируемый с известной поговор­кой “делу — время, потехе — час”. Во-вторых, наслаждение в этом случае выступает перед нами в значительно ином виде, чем оно представлялось психологическим гедонистам. Для них наслаждение всегда было равно­сильно более или менее пассивному блажен­ству, “отдохновению”, “неге”, комплексу од­них положительных эмоций, возникающих в результате разрядки напряжения. Но к на­слаждению как компоненту трудовой дея­тельности такие характеристики не приме­нимы. Всякий труд труден. Он не может приносить лишь одни положительные эмоции и тем более не может вести к отдохновению, разрядке влечений, “райскому блаженству”. Наоборот, в нем не избежать напряжения, огорчений, эмоциональных стрессов — всего того, что зовется “муками творчества­”. На­слаждение, доставляемое трудом (как, впро­чем, и многими другими видами содержа­тельной деятельности), является поэтому весьма сложным и неоднородным по своему эмоциональному составу переживанием, тя­готение к которому уже не может квалифи­цироваться как “само собой очевидное”. Наслаждение трудом выступает как ком­плекс эмоций, положительная ценность ко­торых отнюдь не совпадает полностью с их “знаком” в функции оценок.

Таким образом, мы вновь возвращаемся к факту той парадоксальности эмоций как ценностей, с какой мы уже сталкивались, анализируя некоторые лирические призна­ния поэтов. Но возвращаемся теперь в уве­ренности, что имеем дело не с отдельными “казусами”, а с действием какого-то еще не раскрытого психологического закона. Загад­ка влечения к переживаниям вновь встает перед нами со всей остротой и притягатель­ностью.

Теории гедонизма, как мы убедились, не способны продвинуть нас в решении этой за­гадки. Но зато марксистская критика гедо­нистической этики, высказывания Маркса, Энгельса, Ленина о наслаждении и труде да­ют нам надежный компас для того, чтобы не сбиться в своих поисках с правильного курса.