История философии Нового времени как борьба за смысл человека

Если мы задумаемся о воздействии развития философ-

ских идей на человечество в целом (в том числе и не занятое

философским исследованием), то должны будем сказать

следующее.

Внутреннее понимание бурного, но при всей своей про-

тиворечивости единого движения философии Нового вре-

мени от Декарта до наших дней только и создает возмож-

ность для понимания самой этой нашей современности.

Истинные, единственно значительные битвы нашего вре-

мени—это битвы между уже сломленным человечеством и

человечеством, которое еще опирается на твердую почву,

но ведет борьбу за нее или за обретение новой. Подлинные

духовные битвы европейского человечества как такового

разыгрываются как битвы философий, а именно как борьба

между скептическими философиями или, скорее, «нефи-

лософиями», сохранившими только название философии,

но не поставленную перед ней задачу,— и действительны-

ми, все еще живыми философиями.Живы они, однако, по-

тому, что борются за свой подлинный и истинный смысл и

тем самым за смысл подлинного человечества. Привести

скрытый разум к пониманию им его возможностей и тем

самым усмотреть возможность метафизики как истинно

возможной — таков единственный способ стать на много-

трудный путь действительного осуществления метафизи-

ки, или универсальной философии. Только от этого зави-

сит, окажется ли врожденный европейскому человечеству

ЧАСТЬ I. § 6

со времен греческой философии телос, сообразно которо-

му оно хочет стать человечеством на основе философского

разума и может пребыть только в качестве такового, в бес-

конечном движении от скрытого разума к явному и в бес-

конечном стремлении нормировать само себя через истин-

ность и подлинность своей человечности,— окажется ли

этот телос всего лишь историко-фактической иллюзией,

случайным завоеванием случайной человеческой общно-

сти, окруженной совсем иными человеческими и истори-

ческими общностями; или же, напротив, в греческом чело-

вечестве впервые прорывается то, что как энтелехия по су-

ществу заключено в человечестве как таковом. Человечест-

во вообще есть по существу бытие человеком в человече-

ских общностях, скрепленных родовыми и социальными

связями, и если человек существо разумное (animal

rationale),1 то лишь в той мере, в какой разумна вся его чело-

веческая общность — скрыто ориентированная на разум

или открыто ориентированная на пришедшую к себе са-

мой, ставшую для себя явной и отныне в силу сущностной

необходимости сознательно руководящую человеческим

становлением энтелехию. Философия, наука была бы тогда

историческим движением выявления универсального разума,

«врожденного» человечеству как таковому.

Так было бы в действительности, если бы до сих пор еще

не завершенное движение оказалось энтелехией, подлин-

ным и правильным способом осуществляющей свое чистое

воздействие, или если бы разум на деле стал полностью

осознанным и явным для самого себя в свойственной его

существу форме, т. е. в форме универсальной философии,

развертывающейся в последовательных аподиктических

усмотрениях и аподиктическим методом нормирующей са-

мое себя. Только тогда можно было бы решить, действи-

тельно ли европейское человечество несет в себе абсолют-

ную идею, а не является всего лишь эмпирическим антро-

ЧАСТЬ I. § 6

1 Разумное животное (лат.).— Примеч. ред.

пологическим типом, подобным «Китаю» или «Индии», и,

с другой стороны, обнаруживает ли зрелище европеизации

всех чуждых Европе человеческих общностей некий власт-

вующий в нем абсолютный смысл, соотносимый со смыс-

лом мира, а не с его исторической бессмыслицей.

Сейчас мы уверены в наивности рационализма XVIII ве-

ка и того способа, каким он стремился обрести потребную

европейскому человечеству твердую почву. Но можно ли

вместе с этим наивным, а при последовательном продумы-

вании даже абсурдным рационализмом отбросить и подлин1

ный смысл рационализма? Как обстоит дело с тем, чтобы

всерьез прояснить эту наивность, эту абсурдность, и как

оно обстоит с рациональностью превозносимого и требуе-

мого от нас иррационализма? Не придется ли последнему,

если мы станем к нему прислушиваться, использовать ра-

зумные соображения и обоснования, для того чтобы нас

убедить? Не обернется ли в конце концов его иррациональ-

ность малодушной и ущербной рациональностью, худшей,

нежели рациональность старого рационализма? Более того,

не есть ли это рациональность «ленивого разума», который

уклоняется от борьбы за прояснение последних предданно-

стей и тех целей и путей, которые истинным и предельно

рациональным образом очерчиваются исходя из них?

Но довольно об этом, я слишком забегаю вперед, чтобы

дать почувствовать ни с чем не сравнимую значимость про-

яснения глубочайших мотивов кризиса, в котором уже очень

рано оказалась философия и наука Нового времени и кото-

рый, значительно усилившись, продолжается и в наши дни.