Э.Эриксон разделение и размывание материнства приписывал и традиционной культуре крестьянской России, где, по его словам, существовали «градации и уровни материнства», а «представителем образа матери периода младенчества» являлась бабушка. В русской дореволюционной деревне кроме родителей непосредственное и очень значительное участие в воспитании детей принимали члены большой семьи и всего крестьянского мира. А в Советском Союзе главным социализатором являлось само государство, поэтому его граждане не считали себя посторонними лицами и претендовали на участие в воспитании чужих детей.
В культурантропологии первыми процесс развития личности стали целенаправленно изучать приверженцы теории «Культура и личность», получившей развитие в американской культурной антропологии с конца 20-х —начала 30-х гг. В своем стремлении выявить связи между внутренним миром человека и культурой они опирались на классический психоанализ 3. Фрейда. Поэтому их интересовали, прежде всего, ранние опыты человека: регулярность кормления, способы пеленания, купание, приучение к гигиене. Для некоторых исследователей характерна тенденция обособленного рассмотрения одного из перечисленных элементов ухода за ребенком, например особенностей пеленания, подпадающего, по их мнению, «под рубрику тех вопросов воспитания ребенка, которые должны иметь существенное отношение к образу мира целостной культуры». Так, особенности русского национального характера связывали с сохранившимся вплоть до XX века обычаем тугого пеленания младенцев с помощью специального свивальника (свивальник представлял собой полосу старого полотна больше метра длиной, который сверху крест-накрест перевивали поясом. Детей пеленали до тех пор, пока они не начинали сопротивляться запеленыванию — иногда до полутора лет {Зеленин, 1991. — С.ЗЗО). Из чередования почти постоянной неподвижности младенца и его кратковременного освобождения из свивальника для купания и двигательной активности Дж. Горер и его последователи пытались вывести раскачивание русских «между длительными периодами депрессии и самокопания и короткими периодами бешеной социальной активности» и даже между «длительными периодами подчинения сильной внешней власти и короткими периодами интенсивной революционной деятельности».
Такой подход критики не без иронии назвали «пеленочным детерминизмом». Действительно, неправомерно придавать столь глобальное значение одному из многих элементов ухода за младенцем, но не следует и с ходу отбрасывать его возможное влияние на развитие личности. Впрочем, и сам Горер довольствуется лишь тем, что рассматривает свивание младенцев как один из способов, который русские «информируют своих детей о необходимости сильной внешней власти».
И другие сторонники гипотезы не считают способ пеленания единственным и главным каузальным аргументом и сопоставляют его с другими элементами в общей конфигурации русской культуры. Так, Эриксон, осознавая, что тугое пеленание является почти универсальным в мировых культурах обычаем, утверждает, что он получил усиление именно в России из-за синхронизации особенностей ранней социализации детей с другими элементами русской культуры. В ней он выделяет несколько элементов, имеющих одинаковую форму — чередования полной пассивности и бурной эмоциональной разрядки. Так, на формирование личности русского человека, по его мнению, оказал влияние ритм крестьянской жизни в холодном климате — смена относительной бездеятельности и пассивности в долгие зимние месяцы и «периодическое освобождение... после весенней оттепели».
