Булгаков подчёркивает объективность мифа, выражающуюся в присущей ему активности, инициативе со стороны трансцендентного, которое хочет встречи с имманентным миром. Миф есть событие, которое совершается на грани двух миров, которые в мифе соприкасаются. Как событие содержание мифа вполне конкретно и мыслить его надо реалистически: в нём речь идёт не о Боге вообще или человеке вообще, а об определённом случае богоявления. Миф — это отрицание субъективизма и психологизма. На гносеологическом языке миф для религии является, по мнению Булгакова, познанием того, что есть кантовская вещь в себе для разума. Таково гносеологическое значение мифа: наряду с дискурсивным мышлением, наукой и художественным творчеством существует религиозное мифотворчество как особая область человеческой духовной жизни. Разумеется, то, что откладывается в сознании в форме мифа, может стать предметом мысли, научного изучения или художественного воплощения. Однако основа религиозного мифа, его содержание не создаётся ни мышлением, ни воображением, оно рождается в религиозном опыте. Содержание мифа относится к области бытия божественного, на границе соприкосновения этого бытия с человеческим.
Булгаков отмечает возможность причащения к божественному миру и изнутри имманентного, эмпирического мира, из его истории. В этом случае человеческая история мифологизируется, постигается не только в своём временном, эмпирическом выражении, но и как сверхвременная, священная. Булгаков вспоминает события жизни еврейского народа, которые раскрываются в своём религиозном значении. История здесь, не переставая быть историей, становится мифом. Наиболее ярким примером такого соединения мифа и истории являются евангельские события. Миф предполагает не отвлечённое напряжение мысли, а некоторый выход из себя в область божественного. При этом мифотворчество, по мнению Булгакова, есть не единичный, но многократно повторяющийся акт. Миф необходимо связан с культом как системой сакральных действий и богослужением.
Отсюда значение культа для религиозного сознания, и не только практическое, но и теоретическое, даже гносеологическое. Культ — это переживаемый миф, миф в действии. Культ делает возможным предварение и частичное переживание божественного в эмпирическом, причём не отвлеченно, но конкретно, в связи с определённым мифом — догматом. Богослужение, культ есть живая догматика, мифы и догматы в жизни, в действии. Булгаков упоминает другие стороны культа, кроме выражаемых в слове. Здесь прежде всего он называет иконографию. Икона — это миф-вещь, в которой эмпирическая вещность таинственно соединяется с трансцендентной сущностью, в этом — религиозный смысл иконы. Вместе с тем икона всегда имеет вполне определённое содержание, это есть мифология в красках, камне или мраморе.
Булгаков, как мы видим, ищет выход из ситуации, когда божественный мир трансцендентного остаётся для человека непостижимым и замкнутым в самом себе, а имманентный мир природы не допускает возможности для человеческого ума преодолеть его границы. Булгаков обозначает те точки, в которых, по его мнению, реально существуют способы преодоления этой взаимной непроницаемости двух миров. Миф, догмат, икона — это те объекты, в которых одновременно воплощаются, с одной стороны, способность человеческой души к вере, откровению, а с другой — способность человеческого ума к рациональному их осмыслению. Рациональное, научное или художественное постижение мифа, догмата, иконы оставляет человека в имманентном, по терминологии Булгакова, мире и не выводит его в трансцендентный мир Бога. В то же время религиозное отношение к мифу, ритуалу, иконе никак не приобщает человека к науке или искусству. Можно согласиться с тем, что религиозное чувство, откровение дают человеку знание, но сам же Булгаков пишет о принципиально иных основаниях этого знания по сравнению с научным, других способах его формирования. И понятие религиозной гносеологии нам кажется не вполне удачным, слишком оно трансформирует акт религиозной веры под стать рационального мышления.
