Те, кто выжил, хотят, чтобы об этом знали все

Идея этой книги появилась случайно. В 2004 г., будучи репорте­ром журнала Тiте и работая над материалом о третьей годовщине событий 11 сентября, я решила поговорить с некоторыми из выживших в этой террористической атаке людей. Мне было инте­ресно, как они живут. В отличие от многих членов семей жертв террористического акта выжившие в основном держались в тени. Они были настолько счастливы (или чувствовали свою вину, илибыли морально изранены), что не хотели поднимать большого шума. Но таких спасшихся, то есть тех, кто тем утром пришел в небо­скребы на работу, а потом в течение часов боролся за возмож­ность их покинуть, были десятки тысяч. Мне было любопытно по­слушать, как сложилась их дальнейшая жизнь.

Я связалась с World Trade Center Survivors’ Network, одной из первых и самых крупных групп взаимопомощи, и они позволили мне присутствовать на одной из своих регулярных встреч. Они встречались в освещенном флюоресцентными лампами офисе вы­соко над шумной Таймс-Сквер. Поднимаясь туда однажды вече­ром в лифте, я готовила себя к обмену горестями. После 11 сентября я выслушала слишком много таких рассказов. У любой вдо­вы, любого пожарного и любой жертвы была своя уникальная история, и я до сих пор могу повторить эти интервью почти до­словно. Боль города казалась беспредельной.

Но та встреча оказалась совсем не такой, как я ожидала. У этих людей была цель. У них были мысли, о которых они хотели рассказать другим людям до того, как произойдет следующая террористическая атака, и в комнате оказалась напряженная атмосфера. Выжившие были из разных районов, имели разные профессии и этнические корни, но все они говорили очень похожие и удиви­тельные слова. То утро многому научило их, и они задумывались, почему никто не подготовил их к этим событиям. Один мужчина даже предложил организовать цикл выездных лекций, чтобы рас­сказать людям о том, какие чувства испытываешь, выбираясь из небоскреба. «Мы были первыми, кому пришлось реагировать на события», — сказала одна женщина. Чтобы начать планировать лекции в церквях и офисах, по кругу пустили подписной лист.

Наблюдая за ними, я поняла, что этим людям удалось загля­нуть в ту сферу человеческой жизни, которой большинство из нас никогда не видело. Мы беспокоимся о всяких ужасах, которые могут произойти с нами, но почти ничего не знаем о том, каково переживать их в действительности. Мне было интересно узнать, чему научились они.

Я начала исследовать истории выживших в других катастрофах. Все люди, пережившие кораблекрушения, авиакатастрофы и наводнения, казалось, проходили через таинственную метаморфозу. В одних аспектах они действовали гораздо лучше, чем могли себе представить, в других — гораздо хуже. Я хотела знать, по­чему. Что должно произойти с нашим мозгом, чтобы он заставил нас делать столько неожиданных вещей? Неужели мы были под­готовлены нашей культурой для того, чтобы рисковать своими жизнями для спасения незнакомых нам людей во время корабле­крушения? Неужели мы эволюционно запрограммированы впа­дать в ступор в экстренных ситуациях? Поиски ответов на эти во­просы привели меня сначала в Англию, чтобы изучить исследова­ния поведения людей во время пожаров, потом в Израиль, чтобы встретиться со специалистами по психологическим травмам и изучить опыт контртеррористической деятельности, а затем об­ратно в США для участия в симуляциях авиакатастроф и пожаров и изучения военных исследований человеческого мозга.

Работа над книгой о бедствиях может показаться мрачным и даже вуайеристским занятием, однако эта тема заворожила меня, потому что давала надежду. Когда в течение продолжительного времени описываешь трагедии, возникает необходимость найти точку опоры. Я знала, что невозможно предотвратить все катастрофы. Я понимала, что имеет смысл готовиться к ним и работать над минимизацией вызываемых ими потерь. Мы должны устанав­ливать индикаторы задымления, покупать страховки и заранее собирать сумки на случай необходимости быстро покинуть дом. Но ни одна из этих мер не приносит особенного удовлетворения.

Выслушивая выживших, я вдруг поняла, что мы постоянно ре­петируем пьесу, не зная ни одной строчки из своей роли. Наше правительство предупредило нас, что надо быть подготовленны­ми, но не сказало, почему. В Новом Орлеане после урагана Катрина я узнала от обычных людей на улицах больше, чем когда делала репортажи о конференциях по безопасности страны.

На пожарных станциях и в лабораториях по исследованию деятельности мозга я узнала, что, если мы познакомимся с той своей личностью, которая проявляется во время бедствий раньше, чем произойдет катастрофа, у нас, возможно, будет больше шансов на выживание. По крайней мере, мы изгоним из своего вооб­ражения некоторые неизвестные и узнаем нечто важное о самих себе.

Я никогда не предполагала немедленно воспользоваться полученными знаниями. Обычно я появляюсь на месте катастрофы сразу после того, как она произошла, в тот момент, когда выска­зываются сожаления и взаимные упреки, но пожар или землетря­сение уже закончились. Однако с психологической точки зрения повседневная жизнь полна крошечными репетициями катастроф. Как это ни забавно, но, написав книгу о бедствиях, я стала в целом беспокоиться меньше, а не больше. Теперь, поняв собственную формулу страха, я стала гораздо трезвее судить о рисках. Изучив десятки авиакатастроф, я начала спокойнее чувствовать себя во время перелетов. Неважно, сколько предупреждений типа «код опасности — оранжевый, бойтесь, бойтесь еще сильнее» я вижу в вечерних новостях: я чувствую спокойнее, потому что уже имела возможность взглянуть на худший сценарий. Правда, как оказы­вается, он лучше кошмара.