Удача — дело ненадежное

Вот главная головоломка, о которой мы будем говорить на стра­ницах этой книги: сегодня мы беззастенчиво флиртуем с риском, строя высотные города в долинах, по которым гуляют ураганы, и возводя кварталы на линиях тектонических разломов. Во многом именно из-за того, где мы живем, катастрофы стали случаться го­раздо чаще, а также возрос наносимый ими материальный ущерб. Однако, создавая все более внушительные здания и самолеты, мы все меньше и меньше делаем для того, чтобы дать человеку более высокие шансы на выживание.

Как же мы дошли до такой жизни? Чем больше я узнавала, тем сильнее задумывалась о том, сколько элементов нашего поведе­ния, направленного на выживание (или ошибок в этом поведении), можно объяснить эволюцией. В конце концов, эволюция научила нас спасаться от хищников, а не выбираться из зданий, уходящих на четверть мили в небо. Может быть, технологии просто обогна­ли развитие нашего механизма выживания?

Существует два типа эволюции, генетическая и культурная. Обе они формируют наше поведение, и культурная стала двигаться го­раздо быстрее. Теперь у нас есть много способов создания «ин­стинктов»: мы можем учиться действовать лучше или хуже. Мы мо­жем передавать потомкам традиционные способы борьбы с совре­менными рисками так же, как передаем им языковые навыки.

Но тогда встает вопрос: почему же мы не старались более каче­ственно насаждать навыки выживания через свою культуру? Гло­бализация — одно из тех слов, которое повторяется так часто, что теряет свой смысл. Отчасти это происходит потому, что оно охва­тывает слишком много всего, включая противоположные друг другу идеи. За последние два столетия мы стали гораздо меньше привязаны к своим семьям и сообществам. В то же самое время повысилась наша зависимость друг от друга и от технологий. Зву­чит парадоксально, но мы оказались изолированными в своей взаимозависимости.

Более 80 % американцев сегодня живут в городах или пригоро­дах и полагаются на обширную сеть государственных и частных юридических лиц в деле снабжения пищей, водой, электричеством, транспортными и медицинскими услугами. Мы почти ничего не производим сами для себя. Поэтому вероятность того, что ка­тастрофа, постигшая одну группу людей, повлияет и на других, чрезвычайно велика. Но вместе с усилением взаимозависимости растет и наша оторванность от традиций местных сообществ. Это отрыв от нашей эволюционной истории. Наши эволюционные предки провели несколько миллионов лет, живя в маленьких группах своих родственников. Мы эволюционировали из поколе­ния в поколение, передавая потомкам свои гены и свою мудрость. Но сегодня мы пренебрегаем теми типами социальных связей, ко­торые обычно защищали нас от угроз. Мы подменили их новыми технологиями, работающими лишь время от времени.

В мае 1960 г. у побережья Чили произошло самое сильное земле­трясение за историю научных наблюдений, в результате которого погибли 1000 человек. К счастью, на Гавайях сработали системы ав­томатического оповещения, и предупреждающие о цунами сирены включились за десять часов до того, как на остров обрушились вол­ны. Технология сработала именно так, как планировалось. Но поз­же выяснилось, что большинство из услышавших сирены людей не стали эвакуироваться. Они просто не знали, что означает весь этот шум. Некоторые думали, что сигнал велит им дожидаться дополни­тельной информации. Технология была на месте, но традиции от­сутствовали. В тот день на Гавайях погиб 61 человек.

Очень трудно выявить общую причину, по которой мы ведем себя определенным образом в обстановке крайнего давления. По­следующие главы позволят протестировать несколько гипотез на примерах реальных катастроф. Я сопротивлялась соблазну пре­вратить книгу в одно большое, последовательное повествование. Чем больше выживших в бедствиях я встречала, тем чаще убежда­лась в том, что решения наших проблем не обязательно должны быть сложными. Они могут быть скорее социальными, чем техно­логическими, а некоторые из них — даже старомодными. Но, только изучив, как работает наш мозг во время катастрофы, мы сможем научиться спасать себя.

Прежде чем двигаться дальше, было бы разумно признать, что большинство западных людей не погибает в катастрофах. Они умирают от болезней, атакующих изнутри, а не от внешних насильственных факторов. Болезнь Альцгеймера убивает больше людей, чем пожары. Далее если ваш уход из жизни окажется осо­бенно драматичным, он, скорее всего, не будет связан с катастро­фой. У вас гораздо больше шансов умереть от пищевого отравле­ния, чем утонуть.

Однако весьма вероятно, что катастрофы затронут вас. В ав­густе 2006 г. журнал Тiте провел опрос тысячи американцев, и около половины респондентов сказали, что лично пережили ка­кую-то катастрофу или попадали в экстренные ситуации. В дейст­вительности, по оценкам, составленным в 2006 г. Институтом изу­чения опасных и потенциально опасных ситуаций Университета Южной Каролины, около 91 % американцев живут в местах, где степень риска землетрясений, вулканической деятельности, тор­надо, лесных пожаров, наводнений, ураганов или терроризма на­ходится на уровне от среднего до высокого.

По традиции слово бедствие (disaster) означает любую внезап­ную катастрофу, влекущую большие человеческие или материаль­ные потери. Вы заметите, что в данной книге я буду отвлекаться на обсуждение несчастий, технически не подходящих под это оп­ределение, например, автомобильных аварий и случаев примене­ния огнестрельного оружия. Но я хочу включить сюда обсужде­ние этих повседневных трагедий по двум причинам. Во-первых, потому, что модели человеческого поведения остаются теми же, независимо от того, находимся мы на круизном морском лайнере или в Хонде. Как ни странно это звучит, мы можем выяснить, ка­ким образом поведем себя во время землетрясения, изучив свое поведение во время ограбления, и наоборот. Автомобильные ава­рии и стрельба, устроенная маньяком, так же как и авиационные катастрофы, — это несчастья, выживать в которых мы не подго­товлены эволюцией.

Другая причина такого нечеткого определения бедствий за­ключается в том, что маленькие трагедии складываются в мегака-тастрофы. В целом в автомобильных катастрофах в Соединенных Штатах каждый год погибает 40 тыс. человек. Любой читатель этой книги знает кого-нибудь, кто умер в автомобильной аварии. Огнестрельное оружие ежегодно убивает еще 30 тыс. американ­цев. Друзья и родные жертвы воспринимают выстрелы как катаcтрофу, но не осознают ее в национальном масштабе. Поэтому я оп­ределяю слово «бедствие» достаточно широко, чтобы включить в него все типы происшествий, убивающих слишком большое коли­чество людей.

Последнее предостережение: можно предсказать бедствия, но не выживание в них. Никто не даст вам гарантированного плана спасения. Если бы жизнь и смерть были бы таким простым делом, эта книга уже давно была бы написана. Но это не означает, что нам следует жить в состоянии сознательного неведения. Как ска­зал Хантер С. Томпсон, «взывай к Богу, но греби подальше от камней».

Нам необходимо познать древнейшую часть нашей индивиду­альности, которая берет на себя управление в кризисные моменты и даже изредка проявляется в повседневной жизни. Она находит­ся в сердцевине нашего существа. «Если инженер хочет изучить то, что создает, он подвергает конструкцию испытанию огромным давлением, — говорит Питер Хэнкок, более 20 лет занимавшийся изучением человеческого поведения для армии Со­единенных Штатов. — То же самое касается и людей. Если вы хо­тите выяснить, каким образом те или иные вещи работают в нор­мальной обстановке, интересно узнать, как мы действуем под дав­лением». Мы можем без особого труда научить свой мозг работать в обстановке стресса быстрее и, возможно, даже эффек­тивнее. Мы можем в гораздо большей степени управлять своей судьбой, чем нам кажется. Но нам необходимо перестать недо­оценивать себя.

Знаний для этого хватает. В лабораториях и на стрельбищах есть люди, которым известно, что делается с нашим телом и соз­нанием под экстремальным давлением. Ученые, изучающие выра­батываемую мозгом реакцию страха, теперь могут видеть, какие его области начинают «светиться» в режиме стресса. Военные ис­следователи проводят сложнейшие эксперименты, пытаясь пред­сказать, кто «развалится» в кризисной ситуации, а кто, наоборот, встанет в полный рост. Полицейских, солдат, автогонщиков и пи­лотов вертолетов учат предугадывать странные модели поведе­ния, с которыми они столкнутся в момент кризиса.

Кроме того, есть еще и выжившие в катастрофах люди, свидетели, доносящие до нас голоса жертв. Они были там, сидели ря­дом с ними, видели то же самое, что и они. Позже они проводят часть своей жизни в раздумьях о том, почему им удалось выжить, когда многие люди не смогли этого сделать. Им, выжившим, про­сто повезло. Удача — штука ненадежная... Но почти все выжив­шие, с кем мне доводилось встречаться, говорили, что есть опре­деленные вещи, о которых им стоило бы знать заранее, и они хо­тели бы донести их до нас.

К сожалению, все эти замечательные люди редко разговаривают друг с другом. Эксперты по авиационной безопасности не ведут бе­сед со специалистами в области неврологии. Инструкторы армей­ских спецподразделений не проводят много времени в общении с жертвами ураганов. У них немного возможностей поделиться всем, что они знают, с обычными людьми, и поэтому их знания оказыва­ются запрятанными в «черном ящике» человеческого опыта.

Данная книга лишь заглядывает в этот «черный ящик». Она рассказывает не о том, как можно восстановиться после катаст­рофы, но о том, что происходит в самый разгар бедствия, еще до прибытия полиции и пожарных, до того, как нагрянут в своих до­ждевиках репортеры, еще до того, как будут подсчитаны потери. Эта книга — о дуге выживания, по которой всем нам надо пройти, чтобы перебраться из опасности в безопасность.