Сценарий к выкупу 21 страница

пытается понять, как же он очутился в том или ином месте. Я думаю о том, что

одно маленькое изменение, одно маленькое отклонение от курса привело бы в

движение совсем другие колесики механизма судьбы. Я - муж и отец, я живу в

городе, далеко от моего родного дома, я стремлюсь к исполнению своей мечты, а

тем временем девушка, которую я любил, на которой легко мог жениться и вести

совсем другую жизнь, - умерла.

 

Всего через несколько дней мне на мгновение покажется, что я вижу ее призрак.

Кондоминиум, в который входит и наш дом, включает почти все дома по восточной

стороне зеленой Бэйсуотер-сквер, к северу от Гайд-парка. Это шесть высоких,

выкрашенных белой краской шестиэтажных зданий, где в общей сложности тридцать

шесть отдельных квартир. Окна всех этих квартир, если не считать шести

полуподвальных, смотрят через улицу на зеленеющие лужайки частного, густо

заросшего деревьями сада в центре площади.

 

Окна нашей квартиры, как и всех остальных полуподвальных квартир, находятся ниже

уровня мостовой. Мы пользуемся отдельной входной дверью, но, к сожалению,

единственное, что мы видим из своего окна - это крошечный дворик с каменной

лестницей, которая ведет вверх, на мостовую. Мы не очень переживаем из-за этого,

ведь квартиры наверху стоят гораздо дороже, чем мы с Фрэнсис можем себе

позволить, а подземная жизнь вполне соответствует нашим потребностям, равно как

и тайным честолюбивым замыслам.

 

Но когда некоторые из наших соседей сверху начинают хранить свой мусор в

маленьких двориках перед окнами полуподвальных квартир, в сущности, превращая и

без того унылый вид из нашего окна в общественную свалку, среди подземных

обитателей начинается ропот и назревает мятеж. Пусть мы живем ниже уровня

мостовой, но это совершенно не значит, что к нам можно относиться, как к людям

второго сорта. И вот, когда жители верхних этажей начинают оставлять мешки с

мусором и перед нашей дверью, я понимаю, что бунт - единственный выход для нас.

Собрание жителей полуподвальных этажей должно состояться в доме номер 32, и я

прибываю на это собрание первым. Спустившись по каменным ступеням и заглянув в

окно, я вижу, что полуподвальная квартира в доме номер 32 совершенно такая же,

как наша. У дверей меня встречает высокий человек немного за тридцать с волосами

песочного цвета. Его зовут Джеймс, он актер и живет вместе со своей девушкой.

Они въехали в квартиру на несколько недель позже нас, но мы еще ни разу не

встречались. Джеймс приглашает меня присесть у камина и предлагает мне выпить

чашку чая. Я с удовольствием соглашаюсь, и он отправляется на кухню, в дальний

конец квартиры, оставив меня в довольно скудно обставленной гостиной.

Оглядевшись по сторонам, я вижу, что живут они ничуть не лучше, чем мы, если не

считать того, что у них все-таки есть ковер. Дверь, которая ведет в коридор, а

затем на кухню, пока не застеклена, поэтому я слышу приглушенный разговор и

звонкий женский смех. Джеймс возвращается:

 

- Подождите минутку. Моя старушка сейчас приготовит чай.

 

- Итак, - продолжает он своим актерским баритоном, - что же нам делать по поводу

всей этой ситуации с мусором?

 

- Видите ли, я как раз думал об этом и... и...!

 

Я замолкаю, потому что сквозь незастекленную дверь, ведущую из кухни, входит

молодая женщина, держа в руках чайник и несколько чашек китайского фарфора. Это

сногсшибательной красоты блондинка в синих джинсах в обтяжку и зелено-голубом

свитере. У нее глаза приглушенно-зеленого цвета, а на левой щеке белеет полоска

шрама, который, как жестокая память о когте какого-то неведомого животного,

огибает ее левую глазницу. Странным образом, этот шрам совершенно не умаляет ее

красоты, и она кажется мне раненым ангелом. Но в ней есть еще нечто,

окончательно лишившее меня дара речи. Это форма ее рта. У меня возникает чувство,

что передо мной - призрак, потому что эти пухлые губы и широкая улыбка

невообразимо похожи на губы и улыбку Деборы. На какое-то мгновение образ девушки

с пиратским шрамом на щеке и улыбкой призрака замирает перед моими глазами и,

как фотография, навсегда запечатлевается в моей памяти. Первым молчание нарушает

Джеймс:

 

- Знакомьтесь, это Труди, - говорит он.

 

Много позже я узнаю, что Труди Стайлер подростком сбежала из дома, чтобы стать

актрисой. Наивная девочка, повинуясь какому-то инстинкту, отправилась в

Стратфорд-на-Эйвоне, родной город Шекспира и резиденцию Royal Shakespeare

Company. Она не знала никого в этом странном городе и в первую ночь была

вынуждена стучать в двери незнакомых домов, прося ночлега. Ее приютила

театральная семья с фамилией Черч. Эти люди дали ей крышу над головой, а позднее

и работу в качестве няни для своих детей. При содействии все той же семьи Труди

удалось поступить в Театральную школу в Бристоле. Закончив эту школу, она

работала актрисой на телевидении и в театре, а потом принимала участие в

постановках комедийного проекта "Reduced Shakespeare Company" в лондонском

театре Warehouse. В промежутках она подрабатывала конферансье в арабском ночном

клубе, где ее звали Ангел. Шрам на ее лице оказался результатом ужасной аварии,

в которую она попала еще ребенком. Ее протащило по земле под днищем грузовика, и

она чудом осталась в живых, но пришлось наложить множество швов на лицо и голову.

Никто не думал, что она станет такой красавицей и успешной актрисой. Пройдет еще

три года, прежде чем мы с Труди станем любовниками, но наше влечение друг к

другу не только возникло с первого взгляда, но и с первого момента было

совершенно очевидно всем окружающим. В этом взаимном стремлении поначалу было

что-то открытое и невинное, в присутствии друг друга мы ощущали радость и

непосредственность, которые невозможно было скрыть. Но по мере того как влечение

нарастало, я оказался перед необходимостью бороться со своими чувствами. Я

совершенно не хотел вслед за своей матерью переживать мучительный конфликт между

романтической любовью и семейной привязанностью, но я все сильнее влюблялся в

девушку из соседней квартиры, и передо мной разверзалась ужасная пропасть.

 

Мы со Стюартом сближаемся все больше и больше. В каждом из нас растет

уверенность, что нас ждет общее будущее. Мои отношения с ним, хотя и отличаются

от учительско-ученических отношений с Джерри, приобретают для меня все большую

важность, и, несмотря на то, что я не отдаю предпочтения новой дружбе в ущерб

старой, между мной и Джерри возникает какое-то новое напряжение.

 

Во время моих голландских гастролей Джерри перебрался в Лондон и устроился на

работу в стрип-бар в богемном лондонском районе Сохо, где играл на электрооргане.

Его зарплата - пятьдесят фунтов в неделю (для меня это по-прежнему королевские

доходы), а поселился он у своих друзей в южной части Лондона и намерен вскоре

снять для себя отдельную квартиру. Вернувшись, я приглашаю Джерри на

импровизированное прослушивание со Стюартом в надежде, что они понравятся друг

другу. Мы с удовольствием исполняем несколько старых песен времен Last Exit и

несколько мелодий из стандартного набора. Когда Джерри уходит на работу, я и так,

и эдак намекаю Стюарту, что группе необходим клавишник, потому что это придало

бы нашей музыке свободы и разнообразия. Но Стюарт непоколебимо убежден, что

группа должна представлять собой трио с гитарой в качестве основного инструмента,

и если мы возьмем кого-то вместо Генри, это будет только гитарист. История

показала, что Стюарт был прав.

 

С другой стороны, я чувствую, что Джерри начинает ощущать себя брошенным.

Конечно, он не из тех, кто станет завидовать - я даже не уверен, что он захотел

бы играть в тех группах, с которыми играю я, - но он единственный человек из

Last Exit, который не отказался от мечты и приехал в Лондон. Поэтому мне не

хочется, чтобы он думал, что я отвернулся от него. Тем не менее именно Джерри

сделает первый шаг к нашему с ним разрыву.

 

На следующий день после знакомства со Стюартом Джерри звонит мне и сообщает, что

ему предложили участвовать в гастролях Билли Оушена в качестве музыкального

администратора. Я очень рад за него, но когда он предлагает мне место басиста в

этом предприятии, я вынужден отказаться, несмотря на то, что платить обещают сто

фунтов в неделю плюс возмещение расходов. Если бы, выступая с Police, я смог бы

заработать такую же сумму за месяц, я был бы счастлив, и хотя эти деньги,

безусловно, позволили бы нам с Фрэнсис чувствовать себя более уверенно,

предложение Джерри не соблазняет меня ни на минуту. Вероятно, здесь срабатывает

какой-то инстинкт. Однако этот случай кладет конец эпохе нашего сотрудничества,

и отныне Джерри будет идти своим путем. Я многим обязан ему - он был моим

учителем, хотя его самого такое утверждение, вероятно, оскорбило бы. Мы

останемся друзьями вплоть до сего дня, и, пережив множество своих собственных

приключений, Джерри в конце концов станет очень уважаемым преподавателем музыки

в музыкальном колледже Ньюкасла. И конечно, он по-прежнему продолжает выступать.

 

Что касается меня, то теперь все мои надежды связаны со Стюартом и, косвенным

образом, с его предприимчивым братом Майлзом.

 

Потом начинается период, который представляет собой непрерывное переливание из

пустого в порожнее. К Черри возвращается голос, и Майлз хочет, чтобы мы играли с

ней в течение месяца, выступая в разных местах. Закончить гастроли

предполагается в знаменитом лондонском Roundhouse, концертном зале, переделанном

из круглого ремонтного депо для локомотивов. Там в одной программе с нами будут

выступать группы Jam и Stranglers. В своих переездах по стране мы доезжаем до

Глазго с его концертным залом Apollo на севере, а на юге - до Плимута и Пензанса.

Большинство выступлений как с Черри, так и с Police, проходит удачно, и, хотя

репертуар Police становится все больше, а исполняем мы его все совершеннее, меня

не покидает ощущение, что мы толчем в ступе воду, а моя творческая энергия

благополучно уснула. Возможно, именно поэтому я однажды засыпаю прямо за рулем

нашего фургона, что едва не кладет безвременный конец всей нашей карьере.

 

Раннее утро, и все остальные беззаботно спят за моей спиной. Мы все обессилены.

Я веду машину уже пару часов, а Генри сидит вместе со мной на переднем сиденье,

стараясь составить мне компанию, но и его голова постоянно клонится вбок, и он

клюет носом. Перед нами абсолютно пустое шоссе, и мы плавно двигаемся посередине

со скоростью около восьмидесяти километров. Генри поднимает голову и вдруг

замечает, что я медленно перестраиваюсь в левый ряд. Поскольку вокруг нет ни

одного автомобиля, Генри не может понять, для чего я делаю этот маневр, пока,

взглянув на меня, не осознает в ужасе, что мои глаза закрыты. Он что-то кричит

мне, и я, внезапно проснувшись, вижу неясные очертания дороги и надвигающееся

прямо на нас разделительный барьер. На какое-то мгновение, которое кажется нам

вечностью, мой крик сливается с криком Генри, я пытаюсь поскорее стряхнуть с

себя остатки сна и мы входим в какой-то умопомрачительный вираж в попытке

избежать столкновения с барьером, но под ужасный скрип шин по асфальту нас

бросает в сторону бокового заграждения. Слова "выправляй машину!", как лампочка,

загораются в моем мозгу, я пускаю наш дребезжащий фургон в новый крутой вираж, и,

пролетев ярдов сто с дымящимися шинами, с огромным облегчением осознаю, что

снова обрел контроль над автомобилем. Я притормаживаю и, наконец, останавливаю

автомобиль на обочине. К этому моменту никто уже не спит.

 

- Что за черт?...

 

- Прошу прощения, ребята. Я уснул. Генри спас нас всех.

 

- Черт возьми. J'aipense un "момент по-настоящему", да?

 

- Да, Генри, это был "момент по-настоящему".

 

Но, к сожалению, "моменты по-настоящему" в качестве члена группы Police для

Генри сочтены, потому что вскоре мы со Стюартом встретим Энди Саммерса,

музыканта, который окажет огромное влияние на наши судьбы, равно как и на

дальнейшую историю группы Police.

 

Приятель моей знакомой Кэрол Уилсон, сотрудницы издательского отдела одной из

звукозаписывающих компаний, был когда-то басистом в Gong, англо-французской

группе, игравшей в стиле хиппи и пользовавшейся популярностью в начале

семидесятых годов. (Самый известный выходец из этой группы - это, вероятно,

гитарист Стив Хиллидж.) Друга Кэрол зовут Майк Хоулетт, и он очень хороший

музыкант, а его музыка по настроению и утонченности близка к тому, что пыталась

когда-то воплотить Last Exit. Майк хочет создать группу под названием Strontium

90. Я напоминаю ему, что включать в одну группу сразу двух басистов не принято,

но мы все же проводим несколько совместных репетиций и разучиваем несколько

партий, которые нам удается исполнять вместе, не наступая друг другу на пятки.

На одну из репетиций приходит Стюарт и соглашается присоединиться к нам - в

конце концов, ни один из нас ничего от этого не теряет. Я снова пытаюсь

замолвить словечко за Джерри, но Майк говорит, что у него на примете есть другой

музыкант. И вот в небольшой студии

 

Майка и Кэрол, которая расположена в очень симпатичном доме в Эктоне, мы впервые

встречаемся с Энди Саммерсом.

 

У Энди молодое умное лицо, обрамленное ангельскими золотыми локонами. Это очень

современный, жизнерадостный, хорошо одетый человек, чуткий к любым проявлениям

неуважения к себе, независимо от того, намеренные они или случайные. Он обладает

особого рода элегантностью, которую в другое время назвали бы щегольством.

Однажды в шестидесятых годах я видел его выступающим в клубе "Go-Go" с группой

Zoot Money, а позднее - среди музыкантов Кевина Койна. Он долгое время жил в

Штатах, играя в New Animals с Эриком Бердоном, но уже год как вернулся в Англию

со своей американской женой Кейт, и пытается заново утвердиться на британской

музыкальной сцене.

 

Во время первой встречи я веду себя с ним как можно почтительнее.

 

Когда я познакомлюсь с Энди поближе, меня поразит, как хорошо он начитан. У него

большая библиотека с некоторым уклоном в эзотерику, энциклопедические познания в

кино, и он очень уверенно разбирается во всех культурных вопросах. Все это могло

бы превратить его в страшного зануду, но он счастливо избежал такого поворота

благодаря своему потрясающему, блестящему чувству юмора. Он - душа компании и,

проведя большую часть жизни в дороге, научился одной совершенно необходимой для

выживания истине: если хочешь сохранить хоть крупицу разума, когда все вокруг

теряют рассудок, необходимо уметь смеяться над собой. И он делает это с такой же

легкостью и грацией, с какой играет на гитаре. Мы со Стюартом прозовем его "арт-монстром",

и он примет эту кличку как самый большой комплимент.

 

Своим мастерством Энди разбивает нас в пух и прах. Он, без сомнений, потрясающий

музыкант, мастерски владеющий самыми разнообразными музыкальными стилями и

техниками: от классики до джаза плюс все, что находится в промежутке. Это именно

такой музыкант, для которого я мог бы сочинять, такой музыкант, которому я мог

бы доверить свои песни, который мог бы вдохновлять меня, воплощать музыку,

которая звучит у меня в голове, и, хотя в студии Майка я не говорю об этом ни

слова, Энди - именно такой музыкант, который требуется группе Police. Я вижу,

что Стюарт тоже под впечатлением.

 

Мы дожидаемся конца репетиции и начинаем разговор только в машине, по дороге

домой.

 

- Я знаю, о чем ты думаешь.

 

- Правда, Стюарт? Ну и о чем же я думаю?

 

- Ты думаешь, что Энди - именно тот парень, которого мы ищем.

 

- А разве ты так не думаешь?

 

- И да, и нет.

 

- Я понимаю, почему да, но почему нет?

 

- Ну, он, конечно, может здорово играть, но... - Он тщательно выбирает слова. -

Здесь вопрос имиджа.

 

Он знает, что я могу взорваться и начать шуметь о приоритете музыки перед модой,

но я предпочитаю прикусить язык и промолчать.

 

- У Генри есть необходимый имидж.

 

- Но Генри не умеет играть.

 

- Он умеет играть.

 

- Стюарт, это чепуха! Даже ты играешь на гитаре лучше, чем он.

 

Стюарт, терпеливый и дипломатичный, как всегда пытается использовать другой

аргумент: - Но Энди на добрый десяток лет старше нас с тобой.

 

- Да, это так, но, странным образом, он выглядит моложе нас обоих.

 

- Значит, все дело в имидже.

 

- Стюарт, поверь мне. Я искренне люблю Генри. В конце концов, он спас нам всем

жизнь, но мы не продвинемся ни на шаг, если наша музыка не станет лучше, а я не

собираюсь всю оставшуюся жизнь играть в группе Черри.

 

- Разумеется, Стинг. И я не собираюсь.

 

При этом ни одному из нас даже на мгновение не приходит в голову, что Энди

попросту не захочет играть в нашей жалкой маленькой группе, а также то, что мы

совершенно позабыли об интересах Майка, устранив его из рассмотрения подобно

тому, как на фотографиях политбюро ретушируют неугодного Троцкого.

 

Я не помню, кто из нас предложил это первым, но, видимо, мы в одно и то же

мгновение пришли к одному и тому же решению:

 

- А что если мы используем их обоих, Генри и Энди? Настроение у нас сразу

меняется, и всюдорогу до дома мы самозабвенно планируем революцию, которая

созрела в наших умах.

 

Итак, в течение некоторого времени мы продолжим работать с Черри Ваниллой,

выступая вместе с ее группой, и будем по-прежнему репетировать с Майком. Кажется,

ему удалось договориться с Virgin Records о записи демонстрационной кассеты с

двумя его песнями. Одна из них, под названием "Electron Romance", представляет

собой псевдонаучную песенку с богатой, прихотливо извилистой партией баса,

другая песня, которая называется "Not on the Planet" и напыщенно призывает к

защите окружающей среды, отличается партией гитары, которую отлично исполняет

мистер Саммерс. Демонстрационная кассета получилась прекрасно, но мой голос

очень плохо сочетается с голосом Майка, и хотя это интересно - иметь двух

басистов в одной группе, нам становится все труднее и труднее распределять

обязанности так, чтобы не стоять друг у друга на пути. Я перестаю понимать,

каковы же мои функции в этой группе, но Стюарт высказывается на эту тему весьма

цинично.

 

- Ты здесь для того, чтобы сглаживать недостатки его пения. Он не умеет петь, а

ты - умеешь.

 

Как бы то ни было, мы получаем огромное удовольствие от работы с Энди. Я

предложил включить в программу пару своих собственных песен, и, кажется, Энди

нравится их играть. В результате между нами установилась атмосфера молчаливого

взаимопонимания, позволяющая думать, что группа, которую мы со Стюартом себе

вообразили - не просто воздушный замок. Фабрика по изготовлению музыкальных

записей RCA, которая располагается в графстве Дарем, - это место поклонения

Элвису Пресли. Кажется, что его фотографии висят на каждой стене каждого

коридора этого здания. Первый сингл группы Police по плану должен быть выпущен

здесь в мае, поэтому Стюарт, Генри и я заезжаем на фабрику по пути в Ньюкасл,

чтобы забрать первую партию готовых пластинок.

 

Нас провожают в комнату для прослушивания, и сквозь большое окно в стене мы

видим еще одну такую же комнату, где сидят шесть женщин пожилого возраста. На

каждой из них - наушники и одинаковые рабочие халаты. Словно религиозные

фанатики, они сидят под фотографией Элвиса Пресли, и взгляд у них - пустой, как

у людей, впавших в транс. Они смотрят в никуда, погруженные в свой внутренний

мир. Две женщины вяжут на спицах, одна - крючком, еще три

 

- читают журналы. Они проверяют качество звука на пластинках. Они часами

слушаютпластинки одну за другой, работая посменно, через день. Им все равно, что

звучит в наушниках: Пуччини или "Зигги Стардаст". У меня такое чувство, что я

очутился в одном из кругов ада, и мнеприходится делать над собой усилие, чтобы

не смотреть на них.

 

Слушая свою пластинку, мы обнаруживаем на ней дефект, и вся партия в пятьдесят

штук оказывается бракованной. Мы на какое-то время падаем духом, но нам тут же

печатают пятьдесят новых, качественных пластинок, которые мы немедленно грузим в

свой фургон и отбываем в Ньюкасл.

 

Я не был в родительском доме уже пять месяцев. Мама в восторге от моего

появления, а отец просто рад. Я внимательно вглядываюсь в него, и вижу, что

внешне он вполне здоров. Это утешает меня. Мои родители держатся как нельзя

лучше, очарованные американским шиком Стюарта и галльским обаянием Генри. Стюарт

не лишает себя удовольствия выкурить косяк в доме моих родителей. Эрни,

разумеется, не может отказать себе в паре затяжек, после чего сообщает нам, что

не чувствует никакой разницы в ощущениях, но очень скоро его пронимает, он

усаживается в свое любимое кресло и погружается в дремоту. Мне кажется, я еще

никогда не видел его таким спокойным и расслабленным.

 

Выступление в зале Политехнического института следующим вечером весьма далеко от

победоносного возвращения домой, которое я себе воображал. Нас буквально сметает

со сцены местная панк-группа под названием Penetration, которая, надо сказать,

выступает просто потрясающе. Это лучшая панк-группа из всех, что я когда-либо

видел, и я говорю это не только из гордости за земляков. К моменту, когда мы

выходим на сцену, все поклонники группы Penetration уже исчезли, и мы остаемся с

глазу на глаз с небольшим количеством весьма сдержанных поклонников Last Exit,

несколькими меломанами, оставшимися из вежливости, моим шафером Китом Галлахером,

Терри Эллисом, нашим бывшим гитаристом, Филом Сатклиффом, опекуном всего нашего

проекта и моим вечно снисходительным братом. Мы играем хорошо, и наградой нам

служат вежливые сдержанные аплодисменты. Черри встречают примерно так же. По

окончании выступления Кит говорит мне, что, по его мнению, Police - это группа

одного музыканта. По умолчанию я решаю, что он имеет в виду меня, но не

настаиваю на уточнениях. Терри исчезает без единого слова, Фил Сатклифф

изображает из себя сфинкса, а мой брат, который отпустил себе ужасные усы,

говорит, что мы - полное дерьмо. Нам удается продать четыре пластинки.

 

Когда же, наконец, выходит полный тираж диска "Fall Out", он получает вполне

сносные отзывы в британской прессе. Французский музыкальный еженедельник

объявляет нашу пластинку синглом недели (хотя в данном случае трудно переоценить

роль участия в нашем предприятии Генри, коренного француза). Radio Clyde тоже

выбирает его лучшей записью недели. Марк П., сотрудник величественного и к тому

моменту уже вполне уважаемого печатного органа под названием SniffingGlue

заявляет, что наша запись - полная ерунда. Этого следовало ожидать, несмотря на

то, что мы с ним пользуемся одним и тем же помещением в офисе Майлза в Dryden

Chambers. В конце концов нам удается продать четыре тысячи экземпляров нашей

пластинки. Мы строим грандиозные планы по поводу участия в фестивале,

посвященном группе Gong, который в конце мая должен состояться в Париже.

Поскольку вышеупомянутая группа приобрела во Франции культовый статус, кто-то

предложил устроить "братание народов", которое должно было заключаться в

совместном выступлении разных ответвлений группы-родоначальницы на ипподроме,

расположенном на севере Парижа. Разумеется, группа Strontium 90 приглашена, и мы

все очень воодушевлены предстоящим выступлением. К сожалению, нам довольно мало

заплатят, но мы к этому уже привыкли, к тому же парижский фестиваль будет

проходить накануне другого фестиваля, в Кольмаре, где Police должна выступать

вместе с группой Dr. Feelgood. Выступления начинаются в три часа дня и

продолжаются до трех ночи. Аудитория - это пять тысяч французских хиппи.

Огромный воздушный шар висит над головами зрителей, а блуждающие по небу

разноцветные лучи пытаются создать ультрасовременную научно-фантастическую

атмосферу. Здесь же присутствуют и традиционные пожиратели огня, акробаты и

грустные бродячие клоуны, и, благодаря им, вместо обнадеживающей картины

будущего, мы видим вокруг атмосферу убогой средневековой ярмарки. Повсюду видны

музыкальные группы: их множество, и все они, как ложноножки с амебой, связаны с

группой Gong, известной своими артистическими капризами и эксцентричными

выходками.

 

Мы играем хорошо, и слушатели искренне нам аплодируют. Вездесущий Фил Сатклифф,

который, как ангел-хранитель, кажется, следует за мной повсюду, освещает наше

выступление в журнале Sounds. Видимо, он под сильным впечатлением от нашей

группы, и ведет себя совсем не так, как в Ньюкасле, с готовностью осыпая нас

похвалами. Мы остаемся, чтобы посмотреть на Стива Хиллиджа, который выступает

совершенно потрясающе - вероятно, в его лице британский рок ближе всего подошел

к образу Джерри Гарсии. После этого Энди, Стюарт и я отбываем, не дождавшись

грандиозного финала. Майк, разумеется, вынужден остаться до конца. За ужином в

недорогом, но приятном алжирском ресторане Энди, слегка захмелев, признается нам,

что не разделяет восторгов мистера Сатклиффа. Он выражает желание внести свою

лепту в наше со Стюартом предприятие, однако считает, что мы должны взять его

вместо Генри, а не в качестве дополнения к нему. Мы со Стюартом берем время на

размышление, прекрасно понимая, что очень скоро нам волей-неволей придется

определяться.

 

По возвращении в Лондон Police начинает активно выступать в таких клубах, как "Marquee"

на Уордер-стрит, поэтому группа Черри Ваниллы вынуждена подыскать кого-то вместо

Стюарта и меня. Правда, несмотря на то, что наша программа растянулась теперь на

целый час, нам все еще приходится исполнять некоторые песни по несколько раз. Я

постоянно говорю Стюарту, что если мы будем играть немного помедленнее, проблема

исчезнет сама собой, но он не хочет и слышать об этом.

 

На поверку оказывается, что все обещания звукозаписывающих компаний по поводу

Strontium 90 так же эфемерны, как и те, которыми когда-то кормили Last Exit.

Майк предпринимает отчаянную попытку продвинуть свой проект, переименовав группу

в Elevators, но на середине первого номера нашей программы в концертном зале

Dingwalls, когда нам никак не удается настроить две наших бас-гитары и слушатели

на глазах теряют к нам всякий интерес, становится ясно, что данный конкретный "лифт"

едва ли сможет подняться выше первого этажа. На следующий день, как и следовало

ожидать, звонит Энди, чтобы заявить, что он больше не собирается называться

Elevator или Strontium 90 или любым другим именем, которое взбредет в голову

Майку. Энди спрашивает, когда же мы, наконец, уволим Генри?

 

Несмотря на свою неудачу, Майк не падает духом. Он в первую очередь джентльмен и

реалист. Он понимает, что расстановка сил изменилась, и не собирается нам

препятствовать. Мы останемся друзьями. Однако это отнюдь не решает ситуацию с

Генри. Наш милый корсиканец явно почувствовал, куда дует ветер, и, хотя как

музыкант он, несомненно, вырос, его энергия и энтузиазм, особенно на сцене,