Глава десятая

После короткого переезда от центра Миллениум к Мэрмеид Куэй, Мария Бруно, или если

короче Мэри Браун, как ее окрестили не так далеко отсюда, ждала, когда Мартин раскроет

зонт, после вышла из отполированного до блеска черного седана и элегантно прошагала к

пятизвездочному отелю Св. Давида. Она не обратила внимание на своего так называемого

менеджера и, к несчастью, по совместительству мужа, который стремглав бросился за ней,

заботясь о том, чтобы зонт прикрывал ее хорошо уложенные волосы. Наверное, он именно

для этого и был годен лучше всего – исполнять роль прислуги.

Оно поборола приступ раздражения, которое хотело проявиться в лице. Никогда не стоит

показывать свои чувства. Если бы только она поняла ограниченность Мартина в самом

начале. Но тогда им вскружила голову любовь – трудно было даже вспоминать. А кто со-

мневается в предмете своего обожания? Все женщины хотят верить, что их мужчины

или цимбал - очень древний музыкальный инструмент, состоящий из полых медныхполушарий, которыми ударяли друг о друга, на-

подобие наших литавров

сильные и умелые. Совсем как герои и любовники в операх, на которые она потратила так

много времени своей жизни.

Автоматическая дверь разошлась, она прошла в лобби с высоко поднятой головой, махнув

запястьем Марину, отгоняя него, и зонт исчез. Яркие огни осветили ее лицо, и она слегка

опустила голову так, чтобы морщины на шее не были заметны. Вход в любую комнату

был для Марии Бруно, как выход на сцену. Она была звездой, а на звезд всегда смотрели

люди. Если бы только так называемые звезды наших дней понимали это. Возможно, тогда

надевали бы нижнее белье, выходя из дома. Мир забыл, что такое "уровень", и она наме-

ревалась напомнить ему об этом.

Хотя она должна была принять, исключительно наедине сама с собой, что некоторые из

этих недолговременных звезд имели больше поклонников, чем она сейчас. Но в этом она

могла винить Мартина. Он не обеспечивал прослушивания, которые нужны были ей, что-

бы покорить европейскую сцену. Прослушивания. Одно только слово ввергало в шок. Кто

бы мог подумать, что Мария Бруно, лучшее сопрано из Валли

будет нуждаться в про-

слушивании, пока несколько лет назад ей не пришлось пробивать себе дорогу, ища пред-

ложения.

Ее сердце заныло, и в компенсацию она подняла подбородок. Кружащие по просторному

и равнодушному вестибюлю несколько человек повернула в ее сторону головы и зажуж-

жали между собой, проявляя узнавание. Некоторые указывали в ее направлении. Едва ли

было удивительным, что ее узнавали, хотя она очень сомневалась, что хоть кто-нибудь из

них слышал ее пение. Ее лицо было на постерах конкурса, растянутых на рекламных щи-

тах по всему городу. Она притворилась, что ничего не заметила. В том, чтобы замечать

поклонников "уровня" не было. Истинным звездам была присуща холодная отчужден-

ность. И это не были ее поклонники, не в самом деле. Это были не те люди, которые жда-

ли у дверей Королевского оперного театра в ночь, когда "Ковент-Гарден" страдал от тако-

го мощнейшего дождя, который Кардифф даже не видывал, простаивая часами ради одно-

го-единственного автографа. К тому же здесь она была, чтобы судить плебейское шоу та-

лантов, просто чтобы напомнить миру о себе. Как минимум финал покажут по телевиде-

нию, а она будет там петь. Это уже кое-что. Возможно, это поможет договориться об аль-

боме. Да и отель был мирового класса, следовало отдать должное организаторам за это.

Казалось, прошло уже много времени с тех пор, как ее так баловали.

Ее каблуки застучали по бесконечному мраморному полу, она не подождала, пока Мартин

разберется с видавшим виды зонтом.

– Я прямо наверх. Увидимся утром, – она говорила, не смотря на него, вся сосредоточен-

ная на кнопках вызова лифта. – Сделай милость, спроси может ли обслуга принести мне в

номер фруктовый салат через полтора часа. – Если бы она смотрела на него, он бы увидел

ее недовольство и сожаление; какая бы любовь их не свела некогда, теперь ее и след про-

стыл. Она не хотела, чтобы он это увидел. Он что-то бормотал ей, когда дверь, к счастью,

закрылась и лифт заурчал, поднимая ее на пятнадцатый этаж в сюит. Было блаженством

ощутить хотя бы минуту покоя.

Часом позже после валяния в ванной женщина наслаждалась кусочком арбуза из красиво

украшенного фруктового салата, который официант оставил на ее столике, пока она купа-

лась. Тщательно вымыв лицо, она нанесла новый легкий слой макияжа с натуральным ро-

зовым оттенком помады и тушью. Она не ждала гостей, но ведь никогда не знаешь, кто

может постучать в дверь, а десять вечера не то время, когда можно с уверенностью ска-

зать, что тебя уже не потревожат. Только гася последние огни, она могла позволить своей

коже свободно задышать и обвиснуть, как у любой другой 52-летней женщины даже с ре-

гулярным ботоксом. Тогда она накрутит свои волосы на бигуди, прежде чем обмотать го-

лову шарфом и аккуратно ляжет спать на спине. Но сейчас она оставалась как бы невзна-

чай гламурной.

сельская местность на западе Англии

Занавески в номере тревожил легкий бриз, и, подняв бокал с шампанским, Мария Бруно,

смотрела на балкон и через него. Погода была холодной и режущей, а после горячей ван-

ны ее кожа пощипывала и стягивалась. Ощущения были приятны. Немного приоткрыв

дверь, она смотрела на воду, игру лунного света, подмигивающего ей, отражаясь от по-

верхности водной глади. Она улыбнулась, неожиданно без усилий став моложе своих лет.

Как прекрасно. Уэльс был прекрасен. Почему-то спустя столько времени она позабыла об

этом.

Слева от нее блестели огни Кардиффской бухты, бары и рестораны были героически пе-

реполнены, несмотря на льющий беспросветный дождь. Если бы не холодная погода, она

могла бы представить, что находится где-то на средиземноморье. Ее лицо дернулось. Но

именно холодный воздух придавал Кардиффской бухте волшебство.

Закрыв глаза, она расслабила диафрагму до состояния естественного дыхания, откинула

голову назад, без всякого нужного для выступления на сцене контроля. Женщина рассла-

била ноги, прежде чем первые нотки "Аве Мария" слетели с ее уст.

Хоть она пела тихо, протяжные ноты просочились сквозь дверь в ночь, унося красоту в

просторы неба. На какую-то долю секунды Мария всем сердцем погрузилась в созданную

ею музыкальную атмосферу. Когда она исполняла эту партию, песня была про нее, лично

про "Аве Мария Браун" – бедную девочку, преуспевшую в жизни.

Прозвучали первые низкие ноты, и она перешла к следующей октаве, добавляя силы в го-

лос, но не нарушая эмоциональной силы песни. Ей не нужно было иного аккомпанемента,

кроме дроби дождя по веранде, и пока музыка заполняла пустое пространство между зем-

лей и небесами, запоминающиеся латинские слова бросали вызов каждому, кто называл

этот язык мертвым.

"Et in hora mortis nostrae"

И в час смерти нашей. Она повторила фразу трижды, каждый раз чуть сильнее, чем в пре-

дыдущий. Она хотела бы, чтобы именно эта песня звучала на ее похоронах, желательно в

одном из ее собственных вариантов. Где-то за музыкой, которая утешала ее, как никогда

не утешал ни один из любовников, она с горечью подумала, сможет ли Мартин правильно

это устроить.

Порыв резкого ветра всколыхнул ее волосы, а температура воздуха неожиданно упала.

Шагнув назад в теплое освещение комнаты, Мария задрожала, затянула халат на теле. По-

низив голос до чуть более слышимого, чем шепот, она захлопнула раздвижную дверь. На-

верно, тут было что-то от средиземноморья. Она повернулась, чтобы заполнить бокал

шампанским, но рука замерла на полдороги. Там снаружи что-то было. На балконе. Но

это было невозможно. Ее пение полностью прекратилось. Пальцы на ногах сжали ковер

под собой, ноги Марии Бруно дрожали, пока страх карабкался по ним вверх, невидимые

клешни страха сжимали ее сердце.

Она повернулась лицом к дверям. Ночь за окном становилась темнее черного. Казалось,

даже свет из комнаты поглощался темнотой позади оконного стекла, ее отражение коле-

балось, словно что-то по ту сторону отпугнуло его.

В глазах защипали слезы, воздух в легких замер, будто этот мрак - чем бы ни был этот

мрак не был – заполнял ее, просачивался сквозь нее вместе с воздухом. Одна рука ин-

стинктивно потянулась к горлу, но ужас поселился в ее голове, а не в голосе. Ее мозг пус-

тел, заполняясь ничем. Она старалась вдохнуть, но не издавалось ни звука. Не ничего.

Хуже, чем ничего. Она была брошена сама с собой; самой в себе, будто никого никогда

больше не существовало. Опустошенность. Изолированность. Ее сердцебиение стихало,

пока не стало шепотом, а после эхом этого же шепота.

Телефон у кровати через комнату был насмешкой далекой вселенной. Недосягаемый. Не-

прикасаемый. Да и чтобы она сказала, если бы могла... Ее мысли улетучились, оставив ее

в тщетных поисках потерянных слов, языка, мечущегося меду ее внутренностью и внеш-

ним миром.

Неестественная темнота по другую сторону веранды постепенно принимала густую форму

антивещества. К стеклу прижалось нечто в светящихся прожилках бронзового оттенка,

почти человеческих очертаний. Безволосые череп и лицо отливали гладким блеском, как

глянец на керамике; обнаженное тело было покрыто острыми перемыкающимися линиями,

которые создавали ощущение, что они никогда не удержали бы в себе дыхание. Две точки

светили алым лазерным светом из центра овальной головы, прямо над бесформенной ды-

рой, которая должно быть, была ртом.

Какое-то время они разглядывали друг друга, Мария потерялась в ярости красных лучей,

которые проникали через стекло так, словно его и вовсе не было, и предпочитала это даже

больше, чем устрашающее одиночество, заполняющее ее. Она вновь тяжело вдохнула,

чувствуя, что звук покинул ее, чувствуя вибрацию в своем идеальном горле, но не слыша

ничего.

Существо за окном мотало головой из стороны в сторону, странный рот разевался шире и

шире, пока зияющая дыра полностью не заполнила лицо и все, что видела Мария, было

бесконечной черной пустотой. Крик существа эхом отозвался в замкнутом пространстве

души Марии, и, слыша, как крик проникает в ее внутренности, Мария знала, просто знала

без всяких слов, что больше никогда не будет петь. Ею господствовала ужасная опусто-

шающая пустота. Все остальное ушло и с этим мысли стали неуместными. Минутой позже,

когда существо разбило окно и пришло за ней, Марии показалось, что ее собственный

крик внутри головы был бесконечным.