Испания и испанская Америка

169 Для финансирования своих войн и расходов двора Карл V и Филипп II полагались, в первую очередь, на налоги. Несмотря на свою сравнительную бедность, испанцы в XVI в. несли самое тя­желое налоговое бремя в Европе. Более того, распределение нало­гов было крайне неравномерным. Уже в конце XV в. 97% испан­ских земель принадлежали 2 — 3% семей и церкви, причем нера­венство в распределении земельной собственности продолжало на­растать в течение XVI в. Крупные землевладельцы, из которых почти все имели «благородное» происхождение (гранды, титуле, идальго и кабальеро), не говоря уже о самой королевской семье, были освобождены от уплаты прямых налогов, тяжесть которых падала преимущественно на тех, кто был в наименьшей степени способен их платить — ремесленников, торговцев и особенно крестьян.

Корона приобрела неожиданный источник доходов с открыти­ем золота и серебра в Америке. До 1530 г. их поступления едва

ли были значительны, но затем они стали устойчиво расти с при­мерно 1 млн дукатов в год в 1540-х гг. до более 8 млн в 1590 г. (эти цифры относятся только к легальному импорту, подлежавше­му налогообложению; нелегальный мог составлять примерно столько же). Как уже отмечалось, доля правительства составляла около 40% легального импорта. Но даже при этом в последние годы правления Филиппа доходы из этого источника составляли не более 20 — 25% совокупных доходов казны.

Усугублял положение тот факт, что доходы правительства редко были достаточными для финансирования его огромных рас­ходов. Это заставляло монархов прибегать к третьему источнику финансирования — займам. (Они имели и другие источники, такие как продажа дворянских титулов богатым купцам, но при этом постоянные источники дохода приносились в жертву едино­временным поступлениям.) Займы не были новинкой для испан­ских или других монархов. Например, Фердинанд и Изабелла де­лали займы для финансирования своей успешной войны с Грана­дой. Согласно популярной легенде, Изабелла заложила свои дра­гоценности, чтобы профинансировать путешествие Колумба. Но при Карле V и Филиппе II дефицитное финансирование расходов стало регулярной практикой. Карл еще в начале своего правления занял большие суммы у Фуггеров и других немецких и итальян­ских банкиров, чтобы купить голоса электоров для своего избра­ния императором. Проценты по этим и другим его долгам посто­янно росли. Кредиторы, в круг которых вошли не только немец­кие и итальянские, но и фламандские и испанские банкиры, и даже некоторые состоятельные купцы и дворяне, получали кон­тракты, по которым в качестве обеспечения займов выступали те или иные налоговые статьи или доли в очередном грузе серебра из Америки. Уже в 1544 г. две трети регулярных ежегодных до­ходов направлялись на уплату долгов, а в 1552 г. правительство приостановило выплату процентов по всем долгам. В 1557 г. дол­говое бремя стало настолько тяжелым, что правительство отказа­лось от значительной части своих долгов, — событие, которое часто называют «национальным банкротством». Но правительст­ва, в отличие от фирм частного сектора, не ликвидируются, когда терпят банкротство. Напротив, их краткосрочные долги преобра­зуются в долгосрочные обязательства, сумма основного долга и накопленных процентных обязательств сокращается, и цикл начи­нается сначала, но всегда при более жестких условиях предостав­ления займов. Восемь раз (в 1557, 1575, 1596, 1607, 1627, 1647, 1653 и 1680 гг.) испанские Габсбурги объявляли королевское бан­кротство. Каждое из них заканчивалось финансовой паникой, банкротствами и ликвидацией многих банкирских домов и других инвесторов, а также нарушением обычных коммерческих и финан­совых связей.

Неумелое управление финансами было не единственным фак­тором государственной политики, оказывавшим негативное влия-

ние на экономику, хотя многие случаи государственного вмеша-ельства были обусловлены фискальными потребностями. В поедыдушей главе нами упоминалось королевское покровительст­во Месте, гильдии овцеводов. Это покровительство достигло выс­шей точки в 1501 г., когда вышел указ, согласно которому для выпаса овец навсегда закреплялись все земли, где он когда-либо производился, независимо от желания владельцев этих земель. Таким образом, правительство принесло в жертву интересы земле­дельцев — и в конечном итоге потребителей — ради роста нало­говых поступлений от привилегированных овцеводов.

Сходный характер носило создание в 1494 г. Фердинандом и Изабеллой купеческой гильдии Consulado в Бургосе и предостав­ление ей монополии на экспорт сырой шерсти. Бургос, хотя и был процветающим рыночным городом, находился более чем в ста милях от ближайшего порта. Шерсть со всей Испании, предназна­чавшаяся на экспорт, сначала привозилась в Бургос, а затем на мулах доставлялась в Бильбао для отправки в Северную Европу. Таким образом, купцы Бургоса приобрели коллективную монопо­лию на самый ценный экспортный товар Испании за счет как местных производителей, так и северных потребителей. Consulado Бургоса послужило моделью для Casa de Contratacidn, учрежден­ной в Севилье менее чем через десять лет для контроля над тор­говлей с Америкой. На протяжении всего периода своего правле­ния Фердинанд и Изабелла способствовали расширению власти гильдий (т.е. фактически монополий) в целях повышения налого­вых поступлений. Их наследники, не менее стесненные в средст­вах, ничего не сделали, чтобы сократить этот контроль.

Отсутствие какой-либо систематической долгосрочной эконо­мической политики ярко иллюстрируется историей двух наиболее важных отраслей испанской экономики — выращивания хлебных злаков и производства тканей. Выращивание зерна, хотя и тормо­зившееся привилегиями, предоставленными Месте, процветало в течение первой трети XVI в. благодаря росту численности населе­ния и некоторому повышению цен после первой волны притока американского серебра. Когда рост цен ускорился, правительство в 1539 г. в ответ на жалобы потребителей установило «потолок» цен на хлеб. Поскольку издержки земледельческого производства продолжали расти вследствие инфляции, это привело к переори­ентации пахотных земель на другие цели использования и лишь усилило дефицит зерна. Чтобы бороться с ним, правительство разрешило беспошлинный ввоз иностранного зерна (при том, что раньше зерновой импорт был запрещен или облагался высокими пошлинами). Но это еще больше подорвало стимулы к производ­ству зерна. Обработка многих земель была прекращена, и Испа­ния стала регулярным импортером зерна.

Ситуация в текстильной отрасли была во многом схожей. В начале XVI в. Испания вывозила как готовые ткани, так и сырую шерсть. Расширение внутреннего спроса и особенно спрос со сто-

роны американских колоний повысили как издержки, так и цены. Предложение не успевало за растущим спросом. В 1548 г. был разрешен беспошлинный импорт иностранных тканей, а в 1552 г. был запрещен экспорт испанских тканей (за исключением экспор­та в колонии). Непосредственным результатом этих мер была жестокая депрессия в текстильной промышленности. Запрет на экспорт был отменен в 1555 г., но к этому времени потеря ино­странных рынков и инфляционный рост издержек лишили Испа­нию конкурентных преимуществ. Испания оставалась нетто-им-портером тканей вплоть до XIX в.

Можно предположить, что, если бы Карл V проводил по-на­стоящему просвещенную экономическую политику, он мог бы обеспечить длительное процветание своей обширной империи, со­здав в ней зону свободной торговли или нечто вроде таможенного союза. Однако нет свидетельств того, что такие мысли когда-либо приходили ему на ум. Прежде всего, каждый регион или королев­ство в рамках империи придерживались своих собственных тради­ций и привилегий и, вероятно, стали бы сопротивляться таким новшествам. Более важно то, что монарх был слишком зависим от таможенных поступлений, чтобы отменить внутренние тарифы и пошлины в торговле между различными частями империи. Даже после заключения союза кастильской и арагонской корон гражда­не каждого королевства рассматривались другим как иностранцы. Каждое из этих королевств имело собственные таможенные барье­ры и даже свою собственную денежную систему. Другие владения Габсбургов находились не в лучшем положении. Купцы и пред­приниматели из Нидерландов были обязаны существенным про­никновением на испанские рынки скорее более высокой конкурен­тоспособности, чем каким-либо особым привилегиям.

Даже своей религиозной политикой испанские монархи умуд­рялись подрывать благосостояние подданных и ослаблять эконо­мический базис собственной власти. В начале своего правления Фердинанд и Изабелла получили разрешение от папы учредить Священную канцелярию (отделение знаменитой инквизиции), над которой они осуществляли прямой королевский контроль. Перво­начально целью испанской инквизиции была борьба с converses — евреями, которые фактически или лишь номинально обратились в католицизм, хотя официально к лицам, исповедующим иудаизм, отношение тогда было достаточно толерантным. Многие иудеи и обращенные евреи принадлежали к числу самых богатых и обра­зованных подданных короны; среди них было много купцов, фи­нансистов, врачей, квалифицированных ремесленников и других преуспевающих людей. Некоторые богатые обращенные евреи по­роднились с дворянскими фамилиями; даже среди предков короля Фердинанда были евреи. Атмосфера страха, созданная действия­ми инквизиции, побудила многих иудеев и обращенных евреев по­кинуть страну, что лишало ее не только всего их богатства, но и их талантов. В 1492 г., вскоре после успешного завоевания Грана-

лы католические короли объявили, что евреи должны либо обра­титься в католицизм, либо покинуть страну. Оценки количества уехавших колеблются от 120 тыс. до 150 тыс. человек, но разру­шительное действие на экономику, если оценивать его в пропор­циональном отношении, было даже еще большим, чем доля эми­грантов в совокупном населении.

Монархи проводили схожую политику и в отношении другого религиозного меньшинства, мусульман-мавров. После завоевания королевства Гранада католические короли объявили политику ре­лигиозной терпимости по отношению к мусульманам (в противо­положность почти одновременному гонению на евреев), но не про­шло и 10 лет, как мавры также стали подвергаться преследовани­ям. В 1502 г. было объявлено, что мусульмане должны или перей­ти в христианство, или покинуть страну. Так как большинство му­сульман были бедными сельскохозяйственными работниками, они не имели средств для эмиграции и номинально стали христианами (э~а категория населения получила название морисков). Более ста лет они оставались в стране, правительство которой едва их тер­пело, и многие оставались верными своей первой религии. Они играли значительную роль в сельском хозяйстве, особенно в пло­дородных районах Валенсии и Андалузии. В 1609 г. испанское правительство, стремясь отвлечь внимание от военных поражений, издало распоряжение об изгнании морисков. Депортированы были не все, однако большинство из них уехало; тем самым правительство лишилось еще одного крайне необходимого экономического ресур­са.

Испанская политика в отношении американских колоний была такой же близорукой и Контрпродуктивной, как и внутренняя по­литика. Как только стали осознаваться сущность и масштабы от­крытий в Новом Свете, правительство стало проводить политику монополии и строгого контроля. В 1501 г. иностранцам (включая каталонцев и арагонцев) было запрещено селиться или торговать в колониях. В 1503 г. в Севилье была создана Casa de Contra-tacion, получившая монополию на колониальную торговлю. Как уже говорилось, все торговые суда должны были плыть с воору­женным конвоем. Этот конвой был очень дорогим и неэффектив­ным, хотя и выполнял свою главную задачу — охрану перевозок драгоценных металлов. Первый захват флота, перевозившего дра­гоценные металлы, случился лишь в 1628 г. Это сделали голланд­цы; англичанам удалось сделать то же самое в 1656 и 1657 гг., и каждый раз это провоцировало в Испании сокрушительный фи­нансовый кризис.

Политика монополий и ограничений оказалась настолько не­эффективной, что правительству скоро пришлось отступить. В 1524 г. оно разрешило иностранным купцам торговать с Амери­кой, но не селиться там. Это привело к такому обогащению ита­льянских и немецких купцов, что в 1538 г. правительство отказа­лось от этой политики и восстановило монополию кастильцев. Од­нако многие из кастильских фирм, которые участвовали в торгов-

ле через Casa de Contratacidn, являлись на самом деле только ширмой для иностранных, особенно генуэзских, финансистов. С 1529 г. по 1573 г. кораблям из десяти других городов Кастилии также разрешили торговать с Америкой, однако они должны были регистрировать свой груз в Севилье и выгружать обратный груз там же. Из-за высоких издержек это разрешение имело незначи­тельные последствия. Напротив, политика монополий и ограниче­ний приводила к попыткам обойти правительственные установле­ния и к контрабанде, как со стороны испанских судовладельцев, так и со стороны судовладельцев из других стран. В 1680 г. в ре­зультате заиления реки Гвадалквивир, сделавшего невозможным подход морских судов к Севилье, монополия на американскую торговлю перешла к Кадису. Однако к этому времени объемы по­ставок драгоценных металлов были уже очень ограниченными: славные дни отошли в прошлое.

Политика внутри империи была не более просвещенной. Тор­говля между колониями не поощрялась, хотя и имела место, осо­бенно между Мексикой и Перу. Культивирование винограда и оливок было официально запрещено с целью поддержки произво­дителей и экспортеров в самой Испании. Хотя развитие некото­рых отраслей промышленности было разрешено — например, производство шелка в Новой Испании (Мексика), — главное на­правление политики заключалось в сохранении колониальных рынков для промышленных товаров метрополии. Однако в связи с тем, что сама испанская промышленность находилась в состоя­нии более или менее непрерывного упадка, реальным результатом этих мер стало стимулирование спроса на продукцию европейских конкурентов Испании.

Абсурдность испанской колониальной экономической политики подчеркивается ее отношением к единственному тихоокеанскому владению Испании, Филиппинским островам. Хотя они и находи­лись в пределах португальской части мира после его раздела Папой римским, Филиппины стали испанским владением благода­ря плаванию Магеллана. Филиппинцы и другие жители Азии осу­ществляли торговлю между собой и с соседними азиатскими стра­нами, включая Китай. Однако единственный разрешенный испан­скими властями канал торговли с Европой был не прямой, а про­ходил через Мексику и саму Испанию. Каждый год только один (если не считать кораблей-контрабандистов) корабль, знаменитый Манильский галеон, выходил из Акапулько, нагруженный пре­имущественно серебром из Перу и Мексики, предназначавшимся для Китая и других азиатских стран. Плавание занимало два года. Корабль зимовал в Маниле, где он загружался специями, китайским шелком, фарфором и другими предметами роскоши с Востока. Товары, не распроданные на мексиканских и перуанских рынках, отвозились по суше в Веракрус, где они погружались на корабли для отправки в Испанию. Неудивительно, что только очень немногие товары могли быть объектами подобной торговли ввиду ее высоких издержек.