Культ предков на Корсике

Особую страничку в каменной летописи Корсики представляют так называемые менгиры. Ученые продолжают спорить об их культурном предназ­начении. Одни считают, что менгиры, выстроен­ные в ряд строго с севера на юг и обращенные лицами всегда на восток, т.е. к солнцу, были, ви­димо, связаны с культом умерших предков. Не­которые менгиры не изображали людей, а ско­рее всего были изображениями фаллического культа. Кстати говоря, слово «менгир» произош­ло от бретонского «мен» — камень, и «хир» — живность. На этих продолговатых каменных столбах были высечены условно лица, иногда — части тела, одежды, оружия. Поэтому наиболее распространена версия о том, что менгиры со­здавались как место пристанища для блуждаю­щих в пространстве душ умерших предков. Дру­гая гипотеза о том, что это были примитивные идолы, — не во всем подтверждается. Так что загадка скульптур древней Корсики все еще будоражит умы ученых.

Вместе с менгирами, особенно если речь заходит о культе мертвых, достопримечательностью Корси­ки являются и дольмены — циклопические камен­ные сооружения. Это гробницы, сложенные из боль­ших каменных глыб, поставленных на ребра верти­кально и покрытые одной или несколькими плитами сверху — наподобие крышки стола. Вероятно, это предок курганов, известных нам по степям России и Украины. Многие дольмены тоже сверху засыпа­ли землей, но, за редким исключением, насыпи осе­ли и не сохранились до наших дней. И менгиры, и дольмены вызывали до Второй ми­ровой войны у местного населения какой-то гене­тический ужас. Их не только боялись трогать, но даже старались не подходить близко к тому мес­ту, где витали души предков. Отношение к предкам со временем приобрело весьма своеобразную форму. Во всяком случае только на Корсике можно увидеть города мерт­вых, где каждому умершему строят почти насто­ящий дом и потом без всяких слез ходят к нему в гости, как к живому. На улицах этого города вы не увидите мрачных или плачущих людей. Здесь

Байбурин А.К. Ритуал в традиционной культуре. Структурно-семантический анализ восточно-сла­вянских обрядов. СПб., 1993.

миров: живые должны оставаться среди живых, а мертвые — среди мертвых. Так, покойнику закрывают глаза (обычно медяками), объясняя это опасно­стью его взгляда для живых людей: закрытие глаз одновременно означало прекращение его контакта с миром людей. Покрывание умершего полотном продолжало ритуал его отгораживания от посюстороннего мира. Следующая операция — омовение тела покойника, после которого человек лишался пос­ледних признаков принадлежности живым. Этнографы, исследующие сла­вянский погребальный обряд, считают, что физическая чистота («вымы-тость») является устойчивым признаком смерти. Отсюда, вероятно, специ­фическое отношение к мытью тела, восприятие этой процедуры не столько в гигиеническом, сколько в ритуальном плане. После омовения и обряже­ния умершего переносят на лавку у стены, ногами к выходу либо к образам. Мужчин клали справа от выхода, а женщин — слева.

Согласно поверьям, в могилу колдуна надо вбить осиновый кол, а с помо­щью отрезанной руки мертвеца можно находить клады и воровать, не боясь быть пойманным. Покойника облачали в новую, неношеную одежду, не сопри­касавшуюся с живым телом. Если умершему одежда шилась, то с соблюдени­ем особых приемов: без узлов, «на живую нитку», иголку держали «от себя» и даже левой рукой, иначе «он будет по ночам приходить и уводить с собой людей, у которых так же сшита одежда».

Одежда застегивалась наоборот: справа налево у мужчин и слева направо у женщин. Обычай требовал связывать мертвецу руки и ноги. Гроб никогда тщательно не обтесывался, его обтеска делалась нарочито грубо. Саван шил­ся «на живую нитку». Лапти надевались недоплетенными. Хлеб на поминках должен быть недопеченным. В гроб клали недоконченную умершим работу (недовязанные чулки, недоплетенные лапти) в уверенности, что работа будет закончена на том свете. В Закарпатье около покойника, согласно обычаю, ста­рики играли в карты, дрались и ругались. В Карелии был распространен обы-

своя атмосфера и своя жизнь. По улицам частень­ко проезжают машины, бродят люди, встречают­ся, рассказывают умершим новости. Живые при­ходят к мертвым как к своим еще существующим друзьям.

У каждого умершего в этом городе свой отдель­ный, иногда семейный, дом. Считается, что чело­век просто переселяется в другой дом, в другой город и живет там уже по другим законам, а его живые родственники ходят к нему в гости. Для корсиканцев подобное — не условность. Они рады навестить родителей и друзей. При этом иногда даже разговаривают с ними. Первого октября, когда в Европе и Америке бушу­ет праздник всех святых, на самом деле больше похожий на праздник нечистой силы, на Корсике происходит все с точностью до наоборот: здесь празднуется день мертвых. Но под мрачным на­званием скрывается красивый обычай. В этот день все приносят своим родственникам и друзь­ям огромное количество цветов — самых разных. Каждый лучше знает, какие цветы больше нра­вятся их родным и близким в городе мертвых.

Кому-то несут охапки ромашек или роз, кому-то — одну хризантему.

На Корсике живые и мертвые существуют в уди­вительной гармонии: кварталы города мертвых

подступают к кварталам города живых. Во вре­мя Второй мировой войны, когда ночами бомби­ли корсиканские города, мертвые как бы взяли на себя защиту живых. Летчики принимали ночью кладбища, освещенные лампадами, за города и бомбили их вместо настоящих целей. Находясь в городе мертвых, непременно вспоми­наешь не совсем веселый афоризм: наша зем­ля — планета мертвых, а мы на ней — только вре­менные.

G0

чай «веселить покойника». В других местностях присутствующие (обычно старики) проводили ночь в беседах о покойном, рассказывании сказок.

Вслед покойнику, пока его не вынесут со двора, бросали зерно для того, чтобы закрыть ему обратную дорогу. В Виленской губернии обсыпание по­койника зерном объясняли тем, что в противном случае он унесет с собой больше хлебного плодородия, чем ему полагается, а в Витебской — что по­койник в последний час должен убедиться, что с ним делятся хлебом, иначе он будет возвращаться за своей долей.

Перемещение умершего из этого в тот мир является центральным звеном

в структуре похоронного ритуала. Реаль­ная дорога от дома до кладбища отчасти символизировала мифологический путь в иной мир. После выноса покойника из дома оттуда должно быть удалено все то, что затронуто смертью и не подлежит очищению. Родных умершего три раза кропят водой, они заглядывают в печь, выкрикивая имя покойника в печную трубу, для того чтобы «не встал».

Путь до кладбища сопровождается запретами останавливаться («иначе в де­ревне будет покойник») и оглядываться. Дорога в мир мертвых не должна совпа­дать с путями живых, поэтому гроб выно­сили не в двери, а в окно (варианты: че­рез скотный двор, через забор или разоб­ранную стену). На кладбище шли окольным путем, а возвращались «на-прямки». У околицы деревни родствен­ники покойника подают милостыню провожающим.

По дороге на кладбище первому встречному, который считался путником из иного мира и одновременно служил счастливой приметой, как и нищим, ока­зывалось подаяние — обязательно через фоб. Это могли быть кусок хлеба, нитки или холст («чтобы на том свете было во что одеть голую душу»).

Гроб опускают в могилу на веревках, которые затем оставляют на кладбище, повесив на деревья. Обычай бросать в могилу мелкие монеты, пояса, платки (в том числе «слезные платки») ин­терпретируется этнографами как выкуп места. У белорусов и украинцев свя­щенник «печатал могилу»: делал на могиле крест лопатой и сыпал кресто­образно землю на гроб. Считалось, что только такое «запечатывание» гаран­тирует невозможность выхода покойника из могилы.

Могила не считалась местом окончательного пребывания покойника. Только в обряде путь умершего заканчивался на кладбище. В народных по-

верьях покойник проходил лишь часть пути, так как ему предстоял еще путь на тот свет. В заупокойной мифологии на кладбище заканчивается лишь «видимая» часть пути. Могила — вход или место, где возможен контакт меж­ду живыми и мертвыми.

Дальнейший путь покойника от могилы до того света мыслился как пе­реход в новое состояние, позволяющее ему не просто поддерживать связи с близкими ему живыми людьми, но и покровительствовать им. Умерший ро­дитель, приобретший отныне новый статус предка, по верованиям белору­сов, принимает живейшее участие в судьбах потомка: в его делах, жизни, даже в малейших мелочах его хозяйства. Если у того пропал топор или око­лела скотина, значит он под пьяную руку оскорбил родителя.

Народные поверья, связанные с культом предка, основывались на так называемой традиции кругового жиз­ненного цикла, согласно которой умерший возрождается в новорожден­ном и совершает регулярные, хотя и кратковременные, посещения живых людей. Для того чтобы умерший не вернулся, надо после возвращения с кладбища вымыть все в доме, открыть в избе печной заслон, заглянуть за печку. Заглядывание в печь или за печь делается для того, чтобы «не бояться умершего». Печь воспринималась как своеобразный «канал связи» с иным миром. После умывания (смывание сле­дов контакта с миром мертвых) приступают к поминальной трапезе. В ней участвуют все, даже случайно зашедшие люди, а также нищие, но не моло­дежь. Объясняется это тем, что на поминальной трапезе должны присутство­вать главным образом те, для кого погребальный обряд будет следующим. Выделение нищих как непременных участников поминания объясняется их посреднической ролью между живыми и мертвыми.

Другая особенность поминальной трапезы — участие в ней умершего. Для него прибор ставится под образами, на хозяйское место. Для трапезы при­готавливают особые блюда (это прежде всего кутья и кисель), а ее порядок регулируется специальными правилами поведения. Поминальная пища — пища мертвых. Правила обращения с ней отличаются от обычных: хлеб не режут, а ломают; мясо едят руками; вместо «Кушайте!» на поминках гово­рят: «Питайтесь!». Участники поминок не только угощаются, но и угощают умершего: для него кладут на край стола первую ложку (или первые три) каждого блюда и отливают часть напитка.

Общая направленность поминальной обрядности противоположна погре­бальной. Если в похоронах основные усилия направлены на удаление покой­ника из мира живых, то в поминальных обрядах мертвые приглашаются к живым: открываются ворота на кладбище, двери дома; их встречают, угоща­ют и т.п. Цель последних — упорядочить отношения между своим и чужим мирами и далее — установить над ними контроль. «Приглашенное» присут­ствие покойника на поминках отличается от его «неприглашенных» визи­тов впоследствии. Одна из основных причин его «хождения» — тоска живых (отсюда запрет на тоску).

Поминовение усопших происходит не только вдень похорон, но и несколь­ко раз после того. При этом различают две категории поминок: частные и календарные. Частные поминки (на 3-й, 9-й и 40-й день) входят в структуру

погребального обряда, расширяют его временные рамки. Календарные по­миновения (Дмитровская суббота, Святки, Троица и др.) связаны не с ин­дивидуальной смертью, а с категорией предков вообще. С их помощью умерший переводится в разряд предков.

Для того чтобы стать предком, умерший должен не приобрести новые качества, а утратить прежние: включаясь в вечный круговорот, умершие теряли имя, возраст, индивидуальность. В этом отношении предки сближа­ются с новорожденными: первые теряют индивидуальность, вторым еще только предстоит ее обрести. Календарный и жизненный циклы совмеща­ются и переходят друг в друга.

В «космологическом» сценарии похоронного обряда славян, описанного К.А. Байбуриным, важное значение имело то обстоятельство, что умерше­го помещали в святом (красном) углу, в центре дома, где жизнь и смерть максимально сближаются и переходят друг в друга (такова же роль святого угла как начальной и конечной точки перемещений во всех обрядах жизнен­ного цикла, как места жертвоприношения, т.е. смерти, необходимой для продолжения жизни). Происходит символическое сближение дома и гроба. С ним связаны поверья, согласно которым только смерть освящает новый дом, а также сведения о древнейших захоронениях в ритуально отмеченных частях дома — святом углу, подполье, подпорожье. Если изготовление гро­ба уподоблялось строительству дома, то переложение покойника в гроб (и далее — в могилу) — новоселью. При «переселении в новый дом» связан­ные руки и ноги развязывают. Тем самым умерший как бы вновь получает возможность ходить и действовать, но уже на том свете.