Т.) — Прим. персе.

; tone person, one dollar» — «Од? lap- (англ.) — Прим. nepee.

304 Современная политика

Из демократического равенства вытекает также и равенство перед некоторыми обязательствами — обязательствами военными и финан­совыми. В XIX в. система призыва в армию носила главным образом характер неравноправный или строилась на основе жребия, корректи­руемого деньгами. Развитие законодательства постепенно уничтожи­ло эти моменты и положило конец исключениям и освобождениям, а приближение войны ускорило ход дела, и всеобщая воинская повин­ность практически становится нормой (даже если Великобритания прибегает к ней только в военных условиях). Тот же смысл имеет и развитие демократической идеи, связанное с принятием в начале XX века налога с доходов в США (1913 г.), во Франции (1917 г.) ми налога с капитала в Великобритании (принятый в 1910 г. «народный бюджет», по словам Ллойда Джорджа);

2) провозглашение новых равных прав, прав социальных или прав-обязательств. Эта новая версия равенства не является более развитием равенства между гражданами, она постулирует новый принцип права всех на определенное число социальных благ, — т.е., в соответствии с формулировкой Всеобщей Декларации прав человека (1948 г.), права на «уровень жизни, достаточный, в частности, для питания, приобре­тения одежды, жилища, медицинских и прочих необходимых соци­альных услуг», права на отдых и свободное время, права на медицин­ское обслуживание, права на получение образования и приобщение к культуре (ст. 22-27). Речь идет о том, чтобы за границами юридическо­го равенства, разоблачаемого марксистами как равенство «формаль­ное», ограничить значение социального неравенства, утвердить прин­цип равенства не только в терминах юридической защиты, но и в тер­минах долговых обязательств общества. Государство предстает как судья, отныне оно заботится о «благополучии» членов сообщества (Welfare State^y). Эти принципы, ставшие после второй мировой войны официальными принципами в западных странах, очень ясно изложил Президент Рузвельт в своей речи о состоянии Штатов в 1944 г. Начало его сообщения во всем соответствует (либеральной) традиции: «Госу­дарство зародилось и выросло, достигнув нынешнего могущества, под сенью известных неотчуждаемых политических прав, среди которых свобода слова, свобода печати, свобода вероисповедания, суд присяж­ных, защита от произвольных преследований и арестов. То были наши права на жизнь и на свободу». Но Рузвельт далее продолжает: «Одна­ко, в то время, как наша нация становилась великой и могуществен­ной, в то время, как развивалась наша промышленная экономика, эти политические права демонстрировали свою недостаточность для

_____ _ Элементы истории (картина первая) 305

;спечения равенства в достижении всеобщего счастья (equality in the uit of happiness). Мы примкнули к, так сказать второму Bill of ihts,¹ на основе которого могут быть установлены опорные момен-ы для обеспечения безопасности всех независимо от положения, ра-j и веры.» Затем следует перечень новых прав, среди которых право сдой семьи на достойное жилье, право каждого на достаточное воз-дение за труд, чтобы иметь возможность достойным образом юкормиться, одеваться и развлекаться, право на хорошее образова-ме, достаточное медицинское обслуживание, на защиту от социаль->стей. Новые права, таким образом, определяют обширную юграмму для общественного вмешательства в государственные де-и, и они действительно выражаются в развитии протекционистского ^государства (основные черты которого уже сформировались в предво-I Ышый период) и в многочисленных общественных акциях, направ-Г ленных в основном не на непосредственное уничтожение экономиче-[ ского неравенства, но на ограничение его нежелательных последст-

вий;

| 3) коррекция неравенства в достигнутых результатах. Эгалитар- ', ное движение получило мощное ускорение в 1960-1980-х гг. и по-^: родило новые формы общественного действия. Равенство шансов понималось не столько как условие для справедливого неравенства (меритократический идеал), сколько как средство уменьшения не­равенства в достигнутых результатах. В частности, внимание сосре­доточилось на результатах сравнения отдельных групп — мужчин и женщин, черных и белых (в США), учащихся и студентов по их со­циальному положению (во Франции), — и коллективное неравенст­во в достигнутых результатах рассматривалось как следствие нерав­ных шансов. Как следствие государство проводило политику с целью достижения коррекции, которая в Соединенных Штатах бы­ла направлена непосредственно на результаты: то были предприня­тые в 1970-х годах меры так называемой Affirmative Action, выразив­шиеся на предприятиях и в университетах в системе набора и про­движения по службе, отдающей предпочтение женщинам и расо­вым меньшинствам. Закат меритократического принципа открыто выразился в сомнениях по поводу экономических различий как та­ковых и в возрастании числа просителей о воздействии государства, для уменьшения этих различий. В рамках научной мысли это разви-! тие идей иллюстрирует книга Джона Ролса «Теория справедливо-j стив- (1971 г.) и дискуссии вокруг нее. В политической практике \ против неравенства» была одной из господствующих тем

 

1 Welfare State — государе

о благоденствия (англ.) — Прим. перев.

¹ Bill of rights — Билль о Правах (англ.) — Прим. перев.

306 Современная политика

Эле м енты истории [картина первая) 307

 

того периода, а общественное перераспределение приняло ещ. больший размах.

В определенной мере эти эгалитарные тенденции совпадают с тем, что Раймон Арон называет прометевскими амбициями индуст­риальных обществ. Но даже если это стремление и имеет эгалитари­стское измерение, цель его носит более обширный и глобальный ха­рактер — вырвать индивидов из (.деспотизма» вешей. Это великая или исключительная направленность в послевоенный период крас­ной нитью проходит через официальные документы западных об­ществ. Среди свобод, провозглашенных Атлантической Хартией (1944), есть две, новые для традиционного либерализма: freedom from want, freedom/ram fear, свобода от нужды и свобода от страха. Новые права, провозглашенные после 1945 г., как, например, право на «до­статочный уровень жизни», показывают динамику равенства, но также и ту же самую направленность. Западные общества обрели та­кую уверенность в своей способности господствовать над природой благодаря развитию науки и техники, господствовать над обще­ством благодаря общественным наукам и организации, что они полагают возможным освободить людей от материального порабо­щения, доставшегося им в наследство от их предков. В 1964 г. президент Джонсон в следующих прометеевских словах представ­лял Great Society,' к построению которого он приглашал своих со­граждан:

«Великое Общество — это изобилие и свобода для всех. Оно требует ис­чезновения бедности и расовой несправедливости, и мы все к этому стремим­ся. Но это только начало. В Великом Обществе любой ребенок может обрести знания, необходимые для обогащения его духа и расцвета его талантов: свобод­ное время воспринимается как возможность для позитивного размышления, а не как скучное и бессмысленное времяпровождение; города удовлетворяют физические потребности и требования развитии торговли, не забывая о люби­телях прекрасного и жаждущих чьего-либо общества» (речь 22 мая 1964 г.)

В основе этого нового стремления лежит идея прогресса, эконо­мический прогресс, реальность этого прогресса, а также закваска из социалистических идей. Западные общества в какой-то мере втори­ли протестам Маркса. Что могут значить, восклицал Маркс, «фор­мальные» свободы — право говорить, писать, избирать своих пред­ставителей, отправлять свои культовые потребности, — если реаль­ное существование — в повседневной жизни, в труде — пребывает в плену безжалостной необходимости, порождаемой властью господи­на и тиранией потребностей? Чего стоит свобода, существующая только на бумаге и не способная к действительному осушествле-

^] Great Society — Великое Общество (англ.) — Прим. перев.

даже для обществ, отвергаю­щие страны совершенно не от-

цию?¹ Такое обвинение небезразли х Маркса. Западные демократич

»|»щали либеральной концепции свободы, но они также возложили
si государство новые задачи, задачи освободительные. Как пишет
1Ймон Арон, «никакие социальные условия не должны считаться
1ависимыми от рациональной воли людей. Данная формулировка
If-текстуально почти совпадает с марксистской, но она выражает об-
' еру или всеобщую иллюзию современных обществ».² Следует,

■ данако, добавить, что начиная grosso modo с середины 1970-х годов экономический кризис, а также осознание ограниченности обще-ртвенного действия в какой-то мере смягчили этот прометевский оптимизм.

,. Таким образом, западные общества проникнуты духом, глубоко от­личным от идей «основателей». Недооценивая власть, либерализм ску­пился в отношении ее способности к действию. Но как только равенст­во должно было выражаться в социальных отношениях, как только бед­ность и нищета стали столь же неотъемлемой частью общества, как и злоупотребления полиции или произвол властей, главной задачей ста­до не столько ограничение власти, сколько придание ей новых средств в.соответствии с новыми задачами. Западный режим был задуман как номократия, но он стал телократией, если мы воспользуемся различе­нием Бертрана де Жувенеля. Иными словами, в задачи власти входило создание гарантий с помощью законов, но оно все больше и больше стало возлагать на себя миссию правления при помощи решений. Это обусловило возрастание роли государства и смещение границы между частным и публичным в пользу публичного, — что все либералы разоб­лачают как опеку государства над обществом. Это обусловило также и изменение понятия закона. Закон понимается теперь вовсе не как об­щее, прочное правило, укорененное в высшем и незыблемом Праве, он «.значительной степени превратился в простое выражение воли госу­дарства, облаченное в особые формы. Телократическое государство хяфемится сделать закон орудием действий правительства, и такое раз­витие выражается одновременно в обесценивании законодательных текстов и в умножении мер частного характера в законодательной фор-

е разли»

.",; ■ Map] тельно ваи воды приводит к смешению свобод1 Линию запретов во имя борьбы с препятствиям! умереть с голоду, то заключенные в тюрьме — см., в частности, заметки Раймона Арона в: ХАгоп R. Essai sur les libertcs. P.; Hachette, 1976).

сальных» и «реальных* свобод ставит действи-запуганной форме. Марксистское понятие сво-

!. Если первая свобода есть право не;вободные люди. Об этом различии аклюЧении к «Очерку о

W.

308 Современная политика___________________________

ме. Юридический позитивизм способствовал развитию или подтверж­дал его, определяя закон с помошью чисто формальных критериев и разрушая всякую субстанциональную связь между законом и справед­ливостью. Телократическое государство остается подчиненным уваже­нию к формам и примату конституции, но либеральное понятие закона не смогло одолеть подъема новых амбиций власти.

Однако западные режимы вовсе не отказались от уважения инди­видуальных прав человека и традиционных публичных свобод. Декла­рации, появившиеся после 1945 г., провозглашают новые права, но прежде всего они перечисляют либеральные права и свободы. Мы имеем в данном случае дело не с заменой, но с добавлением: западные демократии ссылаются одновременно на либеральное наследие и на прометеевские эгалитарные амбиции. Дух обоих этих влияний разли­чен, в какой мере они совместимы? Нужно заметить, что если между ними и существует антагонизм, то антагонизм этот на практике не за­трагивает основных свобод, к которым причислены прежде всего по­литические свободы и свобода религиозная, ставшие почти неприка­саемыми и бесспорными. Однако если этот вопрос относится лишь к некоторым личным свободам, он тем не менее не снимается: не гре­шат ли общества, считающие себя одновременно либеральными и ос­вободительными, избытком честолюбия и игнорированием конфлик­та человеческих ценностей?

Система и действующие лица. Либеральные по своему происхожде­нию институциональные формы — одна или предпочтительнее две представительные палаты, распределение власти между различными органами, главенствующая роль конституции — стали в каком-то ро­де консубстанциональны современному западному режиму. Конечно, существуют модификации и развитие, — например, существенно из­менилась концепция закона, — но правилом здесь является преемст­венность, лучшей иллюстрацией которой выступает, разумеется, аме­риканский опыт. Зато изменились действующие лица, а вместе с ни­ми изменился и смысл некоторых институциональных установлений.

Политическая жизнь либеральной эпохи была уделом знати, те­перь же вследствие универсализации избирательного права она стала делом всех и одновременно делом особых специалистов — професси­оналов в политике.

Условия функционирования западного режима изменились с появ­лением в ХГХ веке современных политических партий, а затем и с их раз­витием. Конечно, и раньше существовали клубы, объединенные общи­ми интересами группы людей, парламентские фракции, Но современ-

Элементы истории (картина первая) 309

ные партии, понимаемые как структурированные, постоянные и устой­чивые организации, имеющие своей целью завоевание и осуществление власти, родились вместе с современной демократией. «Эти новые обра­зования, — пишет Макс Вебер, — дети демократии, всеобщего избира­тельного права, необходимости привлекать и организовывать массы».¹ Первые политические партии оформились в Соединенных Штатах по­сле выборов президента Джэксона (1828 г.). Многочисленные выборы требовали создания организаций для управления выбором избирателей и в то же время вводили spoil system² (систему, возведенную Джэксоном в ранг принципа), т.е. распределение общественных должностей в соот­ветствие с политическими критериями. В Англии партии сложились как результат развития, отмеченного различными электоральными рефор­мами. После Reform Act 1832 г. консерваторы и либералы (наследники Tories и Wigs¹) создали по всей стране registration societies⁴ для сверки элек­торальных списков и вписания в них новых избирателей. Вскоре после реформы 1867 г. получили развитие caucus или избирательные комитеты на местном уровне, предназначенные для упорядочения и руководства избирателями. Наиболее известный среди них, ставший своего рода об­разцом, был создан в Бирмингеме Джозефом Чемберленом. Федерация этих местных комитетов положила начало современным политическим партиям, укрепившимся благодаря новой избирательной реформе 1884 г. Во Франции первые политические партии возникли позднее, но их появление также было связано с электоральным процессом. Перво­начально в 1848 г., а также в 1871 г. существовали избирательные коми­теты, комитеты патронажа. С развитием постоянной практики выборов эти комитеты стремились к упрочению, а затем и к формированию сво­их отделений. Таким образом летом 1901 г. из многочисленных избира­тельных комитетов возникла радикальная партия.

В конце XIX — начале XX веков в Европе возникают партии ново­го типа. Первые современные партии были партиями знати, они но­сили децентрализованный характер, и ведущая роль в них принадле­жала парламентариям; эти новые партии были партиями массовыми {по выражению Мориса Дюверже), партиями борцов, имеющими свой аппарат, постоянных членов, централизованную организацию, в рамках которой парламентская группа была обычно подчинена руко­водителям аппарата. К этим массовым партиям принадлежат в первую очередь немецкая социал-демократическая партия (возникшая в

¹ WeberM. Le savantet lapolitique. P. HI.

¹ Spoil system — система распределения (англ.). — Прим. перев.

¹ Tories и Rigs — тори и вигов (англ.).— Прим. перев.

⁴ Registration societies — регистрационные общества (англ.) — Прим. перев.

310 Современная политика

1895 г.), французская социалистическая партия (!9О5 г.), лейборист­ская партия (1906), затем коммунистические партии, созданные после 1919 г. в рамках III Интернационала.

Различные эти партии развивались, причем таким образом, что развитие не уничтожало различий между типами партий. Главное -они занимали почти все пространство легетимной политической жиз­ни. Политическое соперничество превратилось в соперничество меж­ду политическими партиями, парламентские ассамблеи оказались разделенными на парламентские группы (в 1919 г. впервые во Фран­ции регламент палат депутатов признал существование парламент­ских групп), политическая жизнь все больше становилась делом про­фессионалов. Центральная роль, отводимая партиям, изменила ха­рактер представительства, как и значение разделения властей. В этом отношении особенно поразителен английский пример: с момента ус­тановления строгой двухпартийной системы депутаты палаты Общин являются не «представителями» в традиционном смысле этого слова, но избранными от партии членами, входящими в состав парламент­ской группы и подчиняющиеся правилам голосования. Defacto палата Общин не является более совещательной ассамблеей, обладающей собственной миссией, она в основном превратилась в законодатель­ную ветвь властной деятельности. Опуская в урну свой бюллетень, британский избиратель выбирает не столько депутата, сколько про­грамму и правительственную команду, опирающуюся на парламент-скос большинство. Таким образом, мы далеко ушли от представлений о представительстве, развиваемых Берком, равно как и от анализа раз­деления властей, представленного Монтескье на примере английско­го режима. Развитие институциональной практики (уменьшение зна­чения Палаты лордов, переход полномочий королевской власти пре­мьер-министру) и в особенности эволюция современных партий и природы британской партийной системы de facto привели к концент­рации власти, не имеющей иных границ, кроме британской либераль­ной традиции и независимости судебной власти.

Разумеется, английский вариант имеет свою специфику, но он в особенно яркой форме иллюстрирует общие тенденции, проявляю­щиеся, в частности, во всех западных режимах, где царит мажоритар­ная парламентская система. В этом отношении Соединенные Штаты являются исключением: разделение и равновесие властей (система checks and balances) здесь остается действенной. Но все равно, в любом случае партии и система партий глубоко изменили условия функцио­нирования либеральных демократий: выбор представителей отныне происходит через партийный фильтр, практическое значение систе­мы государственных органов зависит от ее увязки с системой партий.

Элементы истории (картина первая) 311

Таким образом, сегодня либеральная демократия — это прежде г всего плод либеральных принципов и развития принципа равенства. к Сама по себе она очерчивает пределы горизонта политики. Она в еще I большей степени стала предметом верований и суеверий. Для Основа- \ телей новый режим был предметом философского размышления и У критического анализа, он замышлялся как формулировка, имеющая [ свои требования и свои опасности; теперь же режим принял характер очевидности, естественной вещи, и если он ставит проблемы, то это главным образом проблемы организационные. Но так ли это? Первый наш очерк дает лишь часть всей истории. Он лишь частично восста­навливает развитие духа режима и его представительства. О чем гово­рит второй очерк? Прежде, чем перейти к этому вопросу, нужно про­вести изучение процедур и институтов, иными словами, последова­тельно рассмотреть правила игры и формы правления.

Правила игры 313

XIV. Правила ИГрЫ Основополагающие правила

Повторим основные выводы. Либерально-демократический ре­жим носит составной характер. Он основан на двух принципах — ли­беральном и демократическом, — каждый из которых ограничивает значимость другого. Исторически первым является принцип либе­ральный. Он постулирует, что люди как таковые выступают носите­лями прав и свобод, и как следствие, эти всеобщие права ограничи­вают легитимное осуществление власти. Принцип равенства прав логически подводит ко второму принципу — демократическому: лю­ди, располагающие равной свободой-автономией в частной сфере, располагают и равной свободой-автономией в сфере публичной. Из этого следует, что народ, сообщество граждан, должен не осуществ­лять власть сам (прямая демократия), но, по крайней мере, выбирать тех, кто будет ее осуществлять (демократия представительная). Ре­жим разделяет две области: область частную и область публичную, — управляемые различными принципами, даже если оба принципа опираются на идею равенства. Как следствие и в противоположность неудачным формулировкам французского конституционного права в либерально-демократическом режиме народ не является сувере­ном. Если бы он им был, то права человека всецело зависели бы от мажоритарной воли, а значит, режим не носил бы либерального ха­рактера.

Оба принципа задают для режима правила игры. Но ограничивает­ся ли режим правилами игры? Оставим на некоторое время этот воп­рос открытым и рассмотрим внимательнее оба ос но правила и проблемы, связанные с их артикуляцией.

шолагающи

I Либеральная демократия выступает организующим принципом '" мира, основанного на равной свободе каждого. Каким образом это происходит? С одной стороны, либеральный принцип подразумевает свободный выбор индивидов или личностей в частной сфере. Тем са-£_мым он предупреждает некоторые конфликты посредством «отступле->■ политики и усиления роли индивидуального выбора (так, рели-я превратилась в личное дело каждого). С другой стороны, демокра-;ский принцип подразумевает равную свободу-участие в публич-й сфере или в выборах тех, кто принимает эти решения. Тем самым 1 институционализирует конфликты и урегулирует их при помощи жоритарного решения. Иначе говоря, либеральная демократия раз-гся двумя способами: с одной стороны, она пытается ликвидиро-

]екоторые конфликты юм случае она институщ-|;.Вании требует всеобщего со |сий, а в политической облас

рждением различий, с другой — она ается разрешить их мирным путем. В лизирует разногласие и на этом осно-ия, касающегося уважения разногла-ги и процедуры их разрешения. Такое со-

[ гласие в отношении правил игры и есть формальное основание либе-шьной демократии, и оно должно быть достаточно прочным, чтобы в j; каком-то роде нести на себе бремя расхождений и конфликтов.

Демократические правила игры. Институц ион ал и за ция политиче-| ских конфликтов означает, что они оформляются в свободное и упо-щоченное состязание, управляемое решением большинства народа.?'. Воля большинства выносит скорое решение, но она не способна по- ( мешать продолжению свободной игры конфликтов мнений, которая может привести к формированию нового мажоритарного мнения в.ующий выборный срок. Свобода мнения представляет собой по­лную величину, а значит, демократическая политическая жизнь отмечена дискуссиями, спорами, дебатами между конкурирующими партиями, критикой власти со стороны оппозиции и оппозиций. Сложность состоит в примирении этого постоянного публичного по­литического согласия со смыслом единства и общего интереса. Со­перничающие партии вынуждены эксплуатировать различия, воз­можно, создавать искусственные, логика состязания заставляет их ис­кажать своего соперника и как крайний вариант — относиться к нему как к своему врагу. Здесь существуют другие средства защиты, кроме духа умеренности и осознания необходимости уважать правила игры. Эта конкуренция периодически подвергается суду граждан в соот-ствии с мажоритарным принципом. Принцип прост и суров: боль-

314 Современная политика____________________

шинство одерживает верх. Это правило не подразумевает, что боль­шинство обязательно право — ни 51% голосов, ни даже большее их число не доказывают пригодности идеи или программы, — но оно оз­начает, что решение большинства побеждает и что меньшинство при­нимает его и считает законным. Совершенно очевидно, что данное правило носит основополагающий характер, поскольку позволяет мирно разрешить политические разногласия, но оно не имеет другого прочного основания, кроме того, что связано с желанием всех участ­ников его уважать. Это «шелковая нить», говорит Г. Ферреро в тексте, который в какой-то мере показывает, как работает это правило:

«В городе [Женеве], который судьба в благословенный момент избрала

телем одного спектакля, всегда вызывающего у меня сильные впечатления. Го­род управляется демократически и разделен между двумя партиями, часто уст­раивающими процессии, парады, собрания под открытым небом, чтобы утвер­дить свои программы. Порой в один и тот же час можно видеть шествия, сопро-

ления. В обеих процессиях все различно: лозунги и лица, страсти и теории.

славу некоей идеи, они состоят из одержимых людей, оспаривающих власть. Но все они шествуют мирно и соблюдая порядок под надзором нескольких крепких жандармов, не имеющих оружия и доброжелательно настроенных. Почему? Да потому, что считается, что они разрешат свои вопросы путем дис­куссий и голосования; что большинство воспользуется правом управлять. Оба человеческих потока всегда казались мне шествующими между двумя почти не­видимыми шелковыми нитями, который может разорвать и ребенок. Однако же эти шелковые нити удерживают людей и направляют их подобно могучим берегам. Что это? Иллюзия, робость, вера в ложные принципы, придуманные несколько веков назад? Да нет, обе процессии правы: если они разорвут шелко­вые ниточки, они нападут друг на друга, закон рухнет, страх овладеет умами. И тогда шелковую нить нужно будет заменить железными оковами».¹

Эти шелковые нити носят защитный, но одновременно и понужда­ющий характер. Они заставляют всех граждан подчиниться решениям представителей одной из двух партий, большинству (или даже мень­шинству, но меньшинству, одержавшему победу, хотя и оставшемуся в меньшинстве вследствие рассеяния конкурентов или/и высокому ко­личеству не принявших участия в голосовании). Для противников принятия демократической процедуры это означает подчинение тем, кому они противостоят. В теоретическом плане, как замечает Раймон Арон, здесь нет никаких сложностей: «гражданин принимает систему назначения правителей в соответствии с законами, которые действуют на легитимных основаниях. То, что сегодня правители представляют

Правила игры 315

враждующие между собой политические силы, — неизбежный второ­степенный фактор, который, по сути, ничего не меняет».¹

Но на практике соблюдение правил игры обладает очевидностью, варьирующейся в зависимости от масштаба разделений и действи­тельно осуществляемой политики. Демократический процесс предпо­лагает также ограничения и издержки для выигравших, т.е. для из­убранных носителей власти: не только постоянная критика и протесты, Щю и главным образом временный характер их положения, что подра­зумевается самой периодичностью выборов. Устойчивости государст­ва сопутствует временный характер мандата его руководителей. А это ¹ йзначает, что одной из характерных черт Homo politicus democraticus яв­ляется нестабильность занятости. Политическое ремесло е современ­ных демократиях — ремесло жесткое и изнурительное: сильная конку­ренция, постоянный надзор и критика противников, периодический -пересмотр собственных позиций, неудачи у всех на глазах, часто соци­альная регрессия (в отношении политического положения)... Психо­логические издержки высоки, но они не препятствуют принятию на­значений, равно как и не вызывают желания уйти в отставку у тех, кто -занимает определенное положение. Демократическая арена напоми-. нает двор Людовика XIV, увиденный глазами Лабрюйера: «Двор не де­лает счастливым, он препятствует тому, чтобы быть счастливым вне "двора» («Характеры»).

Либеральные правила игры. Ограничение значения и длительности 'политических конфликтов осуществляется благодаря умеренному и ■ мягкому осуществлению власти. Политические конфликты должны ^!быть ограничены не только по своей интенсивности, но также и по своей продолжительности. Коль скоро либерально-демократическая политика различает человека и гражданина, сферу частную и сферу политическую, политические разделения не распространяются на ча­стные расхождения, и политическое действие закреплено в опреде­ленных границах.

Такое ограничение, разумеется, ставит проблему границ, но сущест­вуют бесспорные пределы. Так, либеральная демократия явно не заслу­живала бы определения либеральной, если бы мажоритарное решение было способно лишить некоторых членов сообщества их благ или если бы оно могло отнять у некоторых или у всех свободу исповедовать свою религию и отправлять религиозный культ, выбирать своих читателей или свою профессию, делать выбор между семьей и безбрачием, воспи­тывать своих детей, путешествовать за границу, не смотреть телевизор,

 

. Talleyrand i Vienne (1814-1815). P.: Plon, 1940.

¹ Арон Р. Демократия и тоталитариз

i. С. 65.

316 Современная политика

увлекаться игрой в теннис или в шахматы и т.д. Это правило является не только либеральным принципом, но и условием нормального и мирно­го функционирования демократии. По мере расширения политической области, т.е. области, управляемой законом большинства и обществен­ным вмешательством, издержки демократии для меньшинства возра­стают. Демократия, которая бы порвала с современно понятой свобо­дой, подтолкнула бы оппозиционеров к несоблюдению закона или/и к бунту. Оппозиция должна подчиняться решениям, законно принятым представителями ее противников, но чем в большей степени эти реше­ния ставят под угрозу ее свободы или ее интересы, тем больший соблазн слорчить, а в самом предельном случае — не подчиниться, но взбунто­ваться, будет она испытывать. Сознательное подчинение меньшинства требует, чтобы находящееся у власти большинство пользовалось этой властью умеренно. Другими словами, современная демократия несом­ненно может быть либеральной в большей или меньшей степени, но пе­рестав быть либеральной, она прекратит свое существование.