Владислав Петрович Крапивин 5 страница– О чем это ты с ними беседовал? Он сказал без охоты, но сразу: – Так… Спросил, не встречалась ли им девочка по имени Еська. – И стал опять приглаживать растрепавшиеся волосы. Заметил мой иронический взгляд и насупленно объяснил: – А иначе Еська может меня не узнать… – Да кто она такая? – Ну, кто… Просто Еська. Сам увидишь… – и начал старательно заталкивать майку с кенгуренком (или динозавром) под шнурок на поясе… На изгибе улицы, на лужайке, где когда-то я проехался пузом по кирпичной щебенке, светились под солнцем несколько бетонных панелей. Вроде тех, что мы видели на тележках. Тоже были составлены домиком. Перед ними прыгала девочка лет семи – с легкими желтыми волосами и в платьице с рисунком из цветов-подсолнухов. Она бросала о панель красный мячик, и он ловко отскакивал ей в ладони. Мне почудилось, что на каждый удар мячика бетон отзывается еле слышным бронзовым звоном. Ерошка понаблюдал за девочкой (машинально приглаживая прическу). Потом озабоченно оглянулся на меня: – Так ведь можно чего хочешь настукать. Мячиком-то… – А что именно? – Чего хочешь, – повторил он и вздохнул. – Панели, похоже, из того туннеля… Я не понял Ерошку и никакой тревоги не ощутил. Мирно и беззаботно было на улице Лодочной. Девочке Ерошка ничего не сказал. Вздохнул еще раз и тронул меня за рукав: – Дядя Слава, идем… Мы стали спускаться еще по одной лесенке. Ерошка впереди. Высокая крапива перегнулась через перильца и верхушкой зацепила его локоть. Ерошка по-девчоночьи взвизгнул. – Вот нежности! Я в твои годы не обращал внимания ни на какую кусачую зелень. Он быстро оглянулся. – Ну и что? Я же говорил: я сделан из всего, чего нет у тебя… Надо же, не забыл свою шуточку… На песчаной полосе, недалеко от воды, стояла зеленая фанерная будка с прожектором на крыше и спасательными кругами на обшарпанной стенке. От будки тянулся над водой дощатый пирс. На некрашеных перилах тоже краснели круги. А ниже их – наполовину в воде – висели бок о бок автомобильные покрышки. Судя по всему, это и была Катерная пристань. Рядом с будкой дымила прокопченная железная печурка с кривой трубой. На печурке булькал походный котелок. Из-за будки возник босой широкоплечий дядька в тельняшке. Кудлатый, синеглазый, с трехдневной рыжеватой щетиной на лице. Увидал нас и расплылся в крепкозубой улыбке. Я узнал сразу. Это улыбался мой бывший одноклассник. Не какой-то там мифический Гавриков (или Тавриков), а настоящий Жорка Аланов. Славный такой парень. Он еще в младших классах часто заступался за меня, если приставали всякие дылды и агрессоры вроде Юрки Савёлова по прозвищу Танкист…
Жора, Ерошка и я сидели на корточках перед большим фанерным ящиком, недалеко от печки. Ящик заменял нам стол. Мы обедали. Ерошка оказался прав: каши, что сварилась в котелке, хватило на всех. Это была пшенка с прожилками говядины – такую продают в брикетах, для туристов. Она и пахла «по-туристически», дымком, будто с костра, а не с печки. А еще пахло речной водой, песком, теплым железом от печки и какой-то береговой травой, чей запах я помнил с малых лет, но названия травы не знал. Было не жарко. В воздухе появился тонкий, чуть заметный туман, желтое солнце светило сквозь него мягко и уютно. Нам было хорошо. Мы ели кашу из алюминиевых мисок и беседовали. Как и положено однокашникам, которые не виделись много лет. Впрочем, немногословно, без эмоций. – Женат, небось? – сказал Жора. – Был… – Понятное дело… А я так и не собрался. Не получается из меня благополучный житель государства Российского. – Оно теперь далеко не у всех получается… – Похоже на то, – кивнул Жора. – Но кое-кому все же везет. Борьку Тесёмкина помнишь? Такой сейчас фигура, банком «Аметист» ворочает да еще всякими предприятиями. Без охранников ни шагу. Уже два раза в него стреляли… – Тоже мне везение… – Ну… везение хотя бы то, что жив остался. Мы посмеялись. – А Стасика Язвицкого помнишь? Он тут неподалеку жил. Я сказал сдержанно: – Припоминаю. – Штурманом дальнего плавания стал, старпомом. И ни где-нибудь, а на учебном фрегате «Лисянский». Я с ним два рейса корабельным плотником ходил, в Гибр а лтар и на Кубу… Я ведь служил на субмарине, а после дембеля потянуло поплавать по морской поверхности. На сейнерах поболтался, потом попал на парусник. А пару лет назад доктора прихлопнули мне медицинскую карту. «Чегой-то, – говорят, – юноша, у тебя клапана барахлят, подлечись». Ну, как поется в песне, «вернулся я на родину, шумят березки встречные…» Поступил вот на эту должность. Тоже вроде при флоте. И сторож, и спасатель, и начальник пристани, и сам себе капитан… – И смотритель маяка, – кивнул на прожектор Ерошка. До этого он деликатно не встревал во взрослую беседу, деловито скреб ложкой о миску. – И смотритель… Ну а до этого «смотрительства» все же успел поглядеть на белый свет. – По-моему, тебе повезло больше, чем Тесёмкину, – искренне сказал я. – По крайней мере, больше шансов уцелеть, – хмыкнул он. – Только… опять как в песне: «Никто замуж не берет девушку за это…» – Не спеши. Семейная жизнь – штука обоюдоострая. Жора аккуратно перевел разговор: – А ты, я слышал, тоже успел поплавать. – Да кто тебе сказал? Газетчик я. К тому же нынче безработный. – Ну, а книжка-то твоя! Про синий кливер! – Какой еще кливер? – Ну, ты и скромник! Каким был в школе, таким остался… – Подожди-ка! Жора быстро сходил в будку и принес книжицу в сизой бумажной корочке с рисунком из круто выгнутых парусов (один треугольный парус был синий). Я увидел свое имя и фамилию. И название: «Под синим кливером». С ума сойти… Откуда это?! Торопливо открыл. На титульном листе – то же название, а ниже подзаголовок; «Путешествие на шхуне „Томас Манн“ вдоль заморских берегов». – Елки-палки… Жора, это кто-то собрал вместе мои репортажи и выпустил отдельной брошюрой! – Не кто-то, а здешнее издательство, «Малогда-пресс». Говорят, какая-то презентация была, да тебя не нашли, чтобы пригласить. А эта книжка теперь и в школьном музее стоит… Вот скандал-то! Я сказал честно и покаянно: – Жора, я же все это выдумал! Это не рассказ о настоящем плавании, а… сплошное литературное творчество! А эти идиоты… без спросу… Жору мое сообщение ничуть не раздосадовало. – Ну и что же! Значит, интересно выдумал, раз всем нравится. Братья Стругацкие в своих книжках тоже все выдумали, а читаешь взахлеб… – Или «Волшебник Изумрудного города», – опять вставил слово Ерошка. – Тоже выдумка, а будто по правде… После этой реплики он деловито собрал миски и понес к воде. Я вспомнил, как он попросил у меня на вокзале автограф. Неужели тоже читал книжку «Под синим кливером»? Кстати, я никогда не давал своим репортажам такого названия. И не придумывал синего кливера для шхуны. Откуда там это? А вот прочту все внимательно, да устрою этой «Малогде-пресс» тарарам по поводу нарушения авторских прав! А вдруг не было нарушения? Вдруг скажут «да вы что, господин хороший» и предъявят подписанный мною договор? В последнее время чего только не случается… И может быть, девочка-подсолнух на Лодочной настукала красным мячиком очередной перескок в хитром пространстве Синего Треугольника? Недаром же Ерошка опасался… Я посмотрел на Ерошку. Он стоял по колено в воде и добросовестно оттирал миску пучком травы. Интересно, всегда он такой старательный? Не знаю… А что я вообще о нем знаю? – Жора, ты помнишь в соседнем классе Альберта Таврикова? Или Гаврикова… – Не помню… То есть не было такого. Был Глебка Тариков, на класс старше нас, он после девятого ушел в техникум связи… – Нет, я про Альберта… Вот в чем дело. Вот этот юный друг говорит, будто вы с Альбертом Тариковым приятели, а он – его племянник. – Тю-у… – вытянул губы Жора. – Ты его слушай больше. Он порой такого порассказывает, куда там Стругацким! – А что это вообще за личность? Я-то с ним познакомился случайно, утром на вокзале… Жора поскреб затылок. – Да, признаться, я и не спрашивал. Думаю, из местных пацанов, а чей и где живет, как-то не было случая узнать. Ерошка и Ерошка… Отирается тут иногда, помогает катера швартовать, когда подойдут. Болтаем порой, сидя у огонька… – Смышленый пацан, но какой-то бесприютный… – сказал я. – Такое впечатление, будто ему некуда идти… – Ну, не такой уж бесприютный, – отозвался Жора, который, как я понял, не любил в жизни лишних сложностей. – И одежка, вроде, не рваная, и кроссовочки, я заметил, нынче новенькие, купил же кто-то… – Н-ну, да… – кивнул я. – Ты подпиши книжечку-то на память старому школьному другу, – напомнил Жора. Я вынул из внутреннего кармана курточки ручку (которую так и не вернул девицам). Положил книжку на ящик, присел, стал писать: «Георгию Аланову, который, в отличие от нахального автора этой книжицы, плавал на настоящих, а не на придуманных кораблях…» Подошедший с мисками Ерошка уважительно посапывал у меня за плечом. Жора тоже смотрел, как я пишу. Спросил: – А шхуна «Томас Манн» есть на самом деле? Что-то я не слыхал про такую… – В том-то и дело, что нет. Я ее придумал, как все остальное… – А кто он такой, этот Манн? – Был немецкий писатель… – Видать, нравится тебе? – Да ничуть! То есть, я почти не читал его. Только роман «Иосиф и его братья», да и то через пень-колоду. А откуда это название мне в голову стукнуло, сам не пойму. Привязалось, вот и все… – Это не от писателя название, – вдруг веско сообщил Ерошка. – Это от кота… – От какого кота? – сказали Жора и я разом. – Который на верфи жил, где шхуну строили. В Бем… Брер… – В Бремерхафене? – вспомнил я календарный листок. – Ну да! Он там дружил с корабельщиками! Звали его Томас. И умный он был, как человек. А человек по-немецки «манн». Вот строители и дали шхуне такое название… – Откуда ты это взял? Ерошка хихикнул: – Вот те на! Сам написал в своей книжке, а теперь «откуда». – Не писал я такого!.. Не помню. – Это бывает, – снисходительно утешил Ерошка. – Сперва придумаешь, потом забудешь… Дядя Слава, можно, я сделаю аппаратом один снимок? Я умею. – На здоровье. Можешь хоть все пять. Сколько кассет… – Правда? – возликовал он. – Щелкай, сколько можешь. Сам я не собирался снимать «Фотокором». Купил просто как сувенир. И теперь уже думал: «Зачем он мне? Был бы в самом деле Мотин, тогда хоть память о детстве, а то ведь просто похожий… Наверно, подарю Ерошке, когда будем расставаться». А расставаться, конечно, придется. И, видимо, скоро. Солнце тихонько съезжало к вечеру. Ерошка схватил футляр с аппаратом, отбежал с ним шагов на двадцать, туда, где валялся еще один ящик. Установил на ящике аппарат. Задрал на себе майку-фуфайку, присел, подолом укрыл себе голову вместе с камерой. Повозился, вставил кассету. Объектив был наведен на нас. – Сейчас нас увековечат для потомков, – предупредил я. Слышно было, как щелкнул спуск. Потом Ерошка снял идущий по реке буксир «Слава», пейзаж (заречную даль) и себя: уселся по-турецки перед объективом, взведя автоспуск (оказывается, была и такая штука в старинном аппарате). И подбежал к нам. – Дядя Жора, можно, я проявлю пластинки в миске? – Валяй. – Откуда у тебя химикаты? – удивился я. – А зачем они! Можно в воде! – Ты спятил? – Ничуть! Я сколько раз так делал! Я хотел заспорить. Ведь испортит пластинки, балда! Но Жора сказал: – Да пусть. Небось, он знает, что делает. В нашу реку столько химикалий спускают, что целую фотофабрику можно тут поставить… Я пожал плечами. Два дурня – большой и малый. Но спорить не хотелось. Слегка осоловел я после каши, под мягким желтым солнышком. Издалека видел, как прямо на свету Ерошка достает из плоских кассет желтые стекла и бултыхает их в алюминиевой миске. Вот чудо-юдо бестолковое. – Надо бы чайник согреть… – нехотя зашевелился на песке Жора. И вдруг хлопнул себя по лбу: – Совсем забыл! Тебе сестра звонила. Утром еще, велела передать, чтобы, если появишься, позвонил ей до пяти вечера. Обязательно… Я замигал. – Какая сестра? – Как какая? У тебя одна сестра, по-моему… Ругалась. Говорит, почему он, такой-сякой, с вокзала сразу к нам не пошел… – Да, но… Однако с прозрачным стрекозиным шелестом перевернулся еще один лист пространства и сдул мое недоумение, как крошки со стола. Я тоже хлопнул себя по лбу. Ясно же, что сестра живет здесь, в Малогде, а не в Штатах (как мне казалось почему-то до сей поры). В Штаты она ездила лишь на месяц, к дочери и внукам… И почему я, идиот такой, не телеграфировал ей о приезде, а выдумывал какого-то Альберта? – Жора! А как она узнала, что я приеду? И что загляну сюда! – Без понятия… Ты давай-ка не медли. Телефон в будке… Ох, только бы этот кретин не разобрал его снова!.. Я тут взял в помощники Юрку Савёлова. Помнишь Танкиста? Самый тупой был в классе. Сейчас безработный, пришлось пожалеть… Танкист! Мне ли не помнить эту скотину! – Но я не помню номера! Который у сестры! У нее раньше не было телефона! – Я нацарапал там, на кожухе… Мы вошли в будку. У дощатого стола пыхтел детина в пропотевшей майке. С покрытыми веснушчатой россыпью плечами и бритым складчатым затылком. По веснушкам и пыхтенью я сразу понял: Танкист. Он копался в железном аппарате, похожем на старую партизанскую рацию. Она мигала огоньками и попискивала. На обшарпанном боку висела телефонная трубка и блестел никелированный диск с дырками и цифрами. – Это и есть ваш телефон? – сказал я с сомнением. – Он и есть… Коммутатор для связи с другими пристанями… Танкист! Починил? А то… – Так точно, Георгий Максимыч, все в ажуре! – Он оглянулся, увидел меня, замигал. Заулыбался. – Ух ты… Никак, Мумчик? Откуда? Непонятным прозвищем «Мумчик» звали меня в школе. Не все, конечно, а такие, вроде Танкиста. Ох, сколько натерпелся я от него в свое время! – Это я, Танкист. Как дела? С электронным утилем труднее, небось, возиться, чем Мумчика изводить? Он растопыренной лапой потер веснушчатые щеки. – Да ладно, чё старое вспоминать… Давай пятерню, поздороваемся. С одного класса все же. Я подумал и дал. В самом деле, чего старое вспоминать. Жора нехотя сказал: – Там в котелке каша осталась. Иди пожуй… если правда все наладил. А то… – Все в лучшем стандарте, командир, век баб не целовать! Звоните хоть на Марс! Он торопливо протиснул себя из будки через хлипкий дверной проем (будка зашаталась). Жора сказал вслед: – Лодырь, без палки ни одного полезного движения… Жрать не даю, пока дело не сделает… Ну, звони, номер вот он.
На облезлой краске кожуха было выцарапано: 222-72-11. – Выход в город через «девятку», – объяснил Жора. – Но с диска она никогда не набирается, ты просто соедини эти два проводка… Действуй. А я пойду чайник греть. – Ясно, – обреченно кивнул я. Потому что всеми нервами почуял. Начинается снова телефонный кошмар, который много раз мучил меня в «межпространственных» снах. Я обычно видел, что надо срочно узнать что-то неотложное, выяснить, все ли в порядке у тех, за кого тревожусь, а цифры набираются неправильно, диск срывается, в трубке помехи, аппарат разваливается, кнопочная панель превращается то в подобие пишущей машинки, то в музыкальную клавиатуру, а играть я не умею… И здесь – то же самое, хотя и не во сне (а не во сне ли?). Присев на табурет перед электронным сооружением, я соединил зачищенные концы двух проводов, снял трубку. И началось! Сначала я услышал мелодию «Рио-Риты», и сейчас она меня вовсе не обрадовала. Раздернул и сжал провода снова. – Неправильно набран номер… Неправильно набран номер… – механически задолдонил девичий голос. – Дура! – в сердцах сказал я. – Ничего еще я не набирал! – А если наберешь, все равно будет неправильно, – в прежней тональности отозвалась магнитофонная девица. Я снова расцепил и сжал опять в пальцах контакты… Уф! В трубке ровно загудел эфир. Я завертел диск… Не надо было так поспешно. Диск соскочил с оси, звякнул на полу и укатился под стол… Ух, сколько слов я сказал горячим шепотом, отыскивая его на половицах! И опять – провода… эфир… скрипучий диск… Наконец-то гудок! – Неправильно набран номер… Непра… – Ах ты… … … … … Снова скрипучий набор. Снова обнадеживающий гудок. И… – Аллочка, это ты? Сколько можно ждать! Вовочка уже варит пунш, а ты… Где ты застряла? – В … – сказал я хриплым баритоном, чтобы не было сомнения: это именно Аллочка. И опять: 222-72-11… – Дежурный по четвертому отделу прапорщик Гедеонов слушает… – Я убью этого Танкиста! – взвыл я, забыв повесить трубку. – Угроза убийства карается статьей номер… номер… сейчас… Я не стал посылать прапорщика, все-таки на службе человек. И к тому же опять разъединились провода. Я застонал. – Дядя Слава!.. Тебя мне сейчас и не хватало. – Дядя Слава! Негативы уже готовы! У тебя есть в записной книжке чистые листки? Я на них напечатаю снимки. «Не вздумай психовать, ребенок ни при чем. Играет мальчик, чего такого…» Я выдернул из блокнота несколько листов. – Годятся? – Маловаты, ну да ладно… – И ускакал. Чем бы дитя не тешилось… Взялся за телефон снова… Через пять минут взмок. Наконец диск сорвался снова и угодил в глубокую щель между половицами. Я аккуратно повесил трубку. Аккуратно сжал кулак. И от души врезал по корпусу телефонной развалины. Тут же взорвался трезвон. Я обалдело схватил трубку. – Владислав! – раздалось в наушнике. – Ну, наконец-то! Ты куда провалился? Нет, ну ты совершенно бессовестный тип! – Да я… я прибегу сейчас! – Сейчас бежать уже нет смысла! Мы с Николаем уходим через пять минут. На вокзал! Едем в Москву, а оттуда летим в Атланту. К твоей ненаглядной племяннице, она опять прислала вызов. Еле выбили визы и наскребли на билеты… Слушай, не перебивай! Ключ в коридоре, под подоконником. Ну, ты знаешь… Живи сколько хочешь, пользуйся тем, что в холодильнике… Ты надолго? – Не знаю. Может, совсем останусь, если найду работу и угол… – Как тебе не стыдно! «Угол»! У нас три комнаты… Дождись нас обязательно! Целуем! – И в трубке: «Пи-и… Пи-и…» Даже не успел спросить: «Откуда ты узнала, что я здесь?» Ну, ладно. По крайней мере, вопрос с жильем решен… Я утомленно обмяк на табурете. – Дядя Слава! Смотри, что получилось! – Ерошка, в мокром и перекошенном своем костюме протягивал на ладонях сырые листки. – Я их прямо под солнышком! Шлеп, шлеп в воду и – готово! Что такое?.. На бумаге из моего блокнота и правда было что-то вроде фотоснимков. Мутноватые, из мелких точек, будто третьесортные газетные оттиски, но все же.. Да, можно различить меня и Жору на корточках у ящика. А вот буксир с неразборчивыми буквами на кожухе гребного колеса. И нечто похожее на заречную панораму… – Как это ты ухитрился? – Я же говорил, что умею! А вот это… смотри! На четвертом снимке полагалось быть Ерошке. Он и был. Не очень похожий, но все же узнаваемый – по оттопыренным ушам, тонкой шее и кенгуренке в белом круге на груди. Но… он был не один! Рядом торчала еще одна ребячья голова. С длинными, ниже ушей волосами. – А это кто? – Как кто! Конечно, Еська! – Откуда она взялась? И когда ты успел снять? – Да не взялась еще! И ничего я не успел! Просто это значит, что пора звонить! – Ерошка потянулся к телефонной рухляди. В голове у меня была каша-неразбериха. Я тупо сказал: – Диск отлетел, он в щели на полу. – Достанем! – Ерошка повел над полом ладонью, и диск сам (так мне увиделось) выскочил из щели, будто к магниту. Да, Ерошка не был подвержен телефонным кошмарам. Провода соединил в один миг, нужный номер набрал в две секунды. И… – Еська!.. Ты – Еська? А это я!.. Ну, так давай же скорее, сколько можно ждать! Он с размаха надел трубку на крюк. Оглянулся на меня – глаза были блестящие, радостные. – А чего же ты раньше-то ей не звонил? – сказал я. – Ходил, расспрашивал… Сияние в глазах у него поубавилось. – Потому что номера не знал. – А теперь как узнал? – Ну… догадался посмотреть… – Где посмотреть? – Ну… – он слегка надул губы. Видимо, не хотел говорить почему-то, но и упрямится не решался. – На бумажке. – На какой бумажке? – продолжал глупо приставать я. – Из твоего блокнота. Не помнишь, что ли… – Да я же дал тебе чистые листки! – Это для фоток чистые. А утром, с подписью-то… – И он был чистый! – А вот и нет! – А вот и да! Не пудри мне мозги! В самом деле, что за чушь! Откуда в моей записной книжке номер телефона какой-то незнакомой Еськи? Ерошка, сжав губы, зашарил в трикотажных складках, протянул мне листок. Я замигал. Это… это был листок не из блокнота а из старого немецкого календаря. Из того самого. С числом 14, с готическими буквами, с оттиснутым тонким рисунком-шхуной. На краю и правда был мой размашистый автограф. Однако… – А где телефон-то? – глупо спросил я. – Посмотри на просвет. Я пожал плечами и посмотрел. На бумаге, как и раньше, проступал разлапистый якорь с канатом. И буквы под ним. Только не «Bremerhaven» а «Malogda». А пониже – цифры: 002234. Я чувствовал себя полным идиотом. Ерошка сопел – кажется слегка злорадно. Потом недовольным шепотом объяснил: – Пришлось только двойку спереди добавить…
Каша в моей голове замесилась круче. – А… – хотел я начать новые идиотские вопросы. – Ну-ка, прекрати, – неслышно и строго сказал мне Травяной Заяц. Не из ближнего угла, а через большущее пространство. – Хочешь все поломать? Я хлопнул губами. Подумал и спросил обыкновенным тоном: – А когда эта твоя Еська появится? Ерошка весело подпрыгнул. – Наверно, уже появилась! Идем!
Еська и правда была уже здесь Когда мы вышли из будки, она стояла в трех шагах от двери. Смотрела, нетерпеливо сжав опущенные кулачки. Девочка ростом с Ерошку и, видимо, ровесница. Была она в куцей вельветовой юбочке, в желтой футболке с надписью «Велоспорт», в старых сандалетках на босу ногу. Тонконогая, с коленками, похожими на крупные картофелины, с жидкими волосами того же цвета, что у Ерошки, с глазастым треугольным лицом и большим редкозубым ртом. Да, не красавица… Хотя… Если такие девочки улыбаются, то могут делаться славными. Кажется, у Заболоцкого есть на этот счет стихотворение… Впрочем, такие мысли появились позже. А сейчас я растерянно «лупал» глазами. Потому что Ерошка подскочил к Еське и они с маху обнялись. Изо всех сил. И стояли так с полминуты. Ну и ну! Конечно, еще совсем пацанята и, кажется, давние друзья, но… все-таки неловко как-то, когда мальчик и девочка тискают друг дружку в объятиях, не стесняясь посторонних. Ерошка наконец оглянулся на меня со счастливым лицом. – Дядя Слава, это Еська1 – Вижу, – отозвался я небрежно, чтобы скрыть досаду и опаску. – А как у Еськи полное имя? Если не секрет… – Полное – Елена, – охотно отозвалась она. – Мы с ним оба на «Е». Ерошка теперь держал ее за кисти рук. – Есть хочешь?.. Дядя Жора, скажите дяде Юре, чтобы не ел всю кашу! Жора, который с чайником в руках наблюдал от печки за всем происходящим, тут же отдал команду: – Танкист, ну-ка тормози! И так толстый. Юрка Савёлов, который работал ложкой над ящиком, нехотя оставил котелок. – А чего… Тут еще на целую команду. – Не, я не голодная… – Еська вдруг сморщила переносицу и провела пальцем по Ерошкиному лицу, от лба до подбородка. – До чего замурзанный! Небось, не умывался с мая месяца. Буду сейчас приводить тебя в человеческий вид. – О-о! – весело взвыл Ерошка. – Марш купаться! – И она оглянулась на меня: – Можно? – Видимо, почуяла, что я сейчас над Ерошкой кто-то вроде начальника. – Да вода-то… Сбросы же в ней, химикаты всякие! Жора, скажи! – Пускай купаются, – рассудил Жора. – Нынешнее население ко всему привычное. И пляж функционирует… – Ура! – Ерошка мигом сбросил просторное одеяние, остался в заштопанных пестрых плавках. А Еська – в полосатом желто-зеленом купальничке (той же расцветки, что Травяной Заяц). Даже не в купальничке, а в трусиках и узкой полоске поперек плоской тощенькой груди, с тесемками на плечах. Оба худые, с похожими на коричневые палки руками-ногами. Еська схватила Ерошку за руку, потянула к воде. Он дурашливо поупирался, потом оба с разбега плюхнулись в желтоватую воду. – Жора, там не опасно? – Нормально. Не глубоко, и дно песчаное… В воде – брызги, визги, плеск и тарарам. Потом они в размашку сплавали метров на пять от берега и обратно. И снова «водный аттракцион» с воплями и кувырканием. Еська выскочила из воды. – Дядя Жора, мыло у вас есть? Жора принес крупный коричневый кусок. Еська с ним опять ускакала в воду. – Спасите! Не надо, оно кусачее! – тут же завопил Ерошка. – Стой, не дрыгайся! Кому говорят!.. Жора смотрел на них с усмешкой. – Ишь, радуются. Знать, давно не виделись… – Радуются… только не слишком ли откровенно? – сказал я с опаской старого моралиста. Жора глянул недоуменно. Потом хмыкнул: – Да ты что? Это же брат и сестра. Тьфу! Вот я дурак-то… – А откуда ты знаешь? – Да Ерофей не раз говорил, что сестренку ждет, Еську. Она с весны где-то в деревне, у родных жила, а он скучал, видать… Кое-что стало понятным. Не все, конечно, однако… Да и какое мне дело? Сейчас они выберутся из воды, я подарю Ерошке аппарат и мы распрощаемся. Прощание не будет грустным, поскольку встретимся, наверно, еще не раз: я ведь решил остаться здесь надолго. Я посмотрел, как ребята плещутся у берега. Впрочем, они уже не плескались. Еська бурно мылила Ерошке голову. Он повизгивал и дергался. Я подошел к воде: – За что ты так мойдодыришь несчастного брата? – А потому что волосы липучие! Всегда слюнявой ладонью их мажет, а голову моет раз в году… Ну-ка… – и она окунула Ерошку с головой. Затем Еська быстро и умело выстирала костюм брата. Они его выкрутили, выжали и развесили на веревке, натянутой от будки к шесту у пирса. Я помог (веревка была высоко). Показалось мне – что-то не так. Мигнул, пригляделся. Под белым кругом с зеленым существом читалось: «CICIROMA». Не «кик и мора», а «кикир о ма»! Что это? Во время стирки буквы перепрыгнули, не выдержав мыльной атаки? «Да всегда так было, просто читал неправильно, – успокоил я себя. – Но что такое „кикирома“? Или „цицирома“?» Ерошка продрог во время купания, был в пупырышках., как ощипанная птаха. Натянул свою белую безрукавую маечку. Еська хотела дать ему еще свою футболку, но он благородно отказался. Жора принес из будки короткий флотский бушлат, брат и сестра, закутались в него, уселись на ящике. – Сейчас чайник вскипит, согреетесь… А ты, Танкист, иди налаживай по новой связь… Савёлов послушно ушел. Вечерело. Я подумал, что Ерошкино обмундирование не высохнет до сумерек. – Как ты в мокром домой пойдешь? – А куда идти-то? – беспечно сказал он. – Ну… домой… – А он ключ потерял, – сообщила Еська. – А тетя Таня, у которой мы сейчас живем, приедет только завтра. То дядя Альберт, то тетя Таня какая-то. Крутят что-то детки… – Ключ-то на шее, – напомнил я. – Так он же от сарая, – сумрачно сказал Ерошка. – От того, где чемодан прятали. А от дома нету… – Ох, а чемодан-то! Надо же зайти, взять! Как я без бритвы… – Да он уже тут, сидор твой, – весело сообщил Жора. – Давно доставили. – Вот это да! Каким путем? – Ну, брат ты мой… – непонятно сказал Жора. И мне показалось, что он переглянулся с Ерошкой. – Делов-то… Танкист! Вынеси багаж! Тут же возник Танкист с моим чемоданом. Да, «кикирома»… – Ну, ладно, братцы, до завтра… Хотя… А где проведут ночь любезные братец и сестрица? – А мы к дяде Жоре попросимся! – бойко сообщил Ерошка. – Дядя Жора, можно в будке переночевать? – Ну… я не знаю… – Жора был явно не в восторге. – Здесь же не пионерский лагерь. У меня никаких постелей нету… – И не надо! Ляжем на брезент, бушлатом укроемся! Спасательный круг под голову… – Что-то не та романтика, – с сомнением сказал Жора. – Лучше вот что. Ты, «дядя Слава», забери-ка этих юных бомжей до завтра к себе. У сестрицы найдутся, небось, подушки-одеяла. Да и на ужин чего-нибудь… Я заскреб затылок (мысленно). Вариант, вроде бы, разумный. Но… появлюсь я в «несвоем» доме с двумя «несвоими» ребятишками (из которых один, к тому же, почти голый). Увидят соседи, что подумают. Доказывай потом, что не верблюд… А кто соседи-то, кстати? И… на каком этаже живет сестра? И в каком доме. И… – Жора, – выговорил я с тихим испугом. – А я ведь не помню, где живет сестра. Ни дома, ни улицы… Даже района не помню… – У тебя что, крыша поехала?
|
