Глава 14. Моя сестра способна выпить немного воды, вот и все что принимает ее желудок

 

Она не ела уже три дня.

Моя сестра способна выпить немного воды, вот и все что принимает ее желудок. Мама и я уговариваем ее на пару ложек тушеной оленины, но Пейдж тут же рвет. Мы перепробовали все от бульона до овощей. Ее организм противится любой пище.

Мама вне себя. Она не отходит от Пейдж ни на шаг с тех пор, как мы нашли ее в подвальной лаборатории обители. Кожа моей сестры белее, чем у трупа, словно вся ее кровь до последней капли просочилась сквозь отверстия неаккуратных стежков на ее теле.

- Посмотри ей в глаза, - говорит моя мать, как будто она понимает, что новшества в облике Пейдж довлеют над моим восприятием, когда я вижу ее теперь.

Но я не могу. Я разглядываю неровные швы на ее лице и предлагаю попробовать кукурузного хлеба. Шрам на ее щеке настолько извилист, будто хирургу было все равно, как и что зашивать.

- Посмотри ей в глаза, - говорит мама снова.

Усилием воли поднимаю свои глаза. Сестра делает мне одолжение и смотрит в сторону.

Взгляд ее отнюдь не звериный, хотя так было бы проще. Так смотрит подавленный второклассник, который знает не понаслышке, что же такое «отклонение от нормы». Она также отводила глаза, когда другие дети тыкали в нее пальцами, когда она вертела колеса своей инвалидной коляски.

Я могла отвесить себе пинка. Усилием воли продолжаю на нее смотреть, но Пейдж не собирается встречаться со мной глазами.

- Не хочешь немного кукурузного хлеба? Его только что испекли.

Она слегка качает головой. В ее поведении нет ничего угрюмого, я бы сказала, она печальна, словно задается вопросом, не злюсь ли я на нее и не думаю ли о ней дурного. Где-то под этими синяками и шрамами я все еще вижу одинокую потерянную душу своей сестры.

- Она умирает от голода, - удрученно говорит мама, плечи ее опущены.

Моя мать далеко не оптимист, но в таком состоянии безнадеги я не видела ее с того самого случая с Пейдж, после которого сестра перестала ходить.

- Как думаешь, сможешь съесть немного сырого мяса? – как же мне не нравится мне спрашивать о таком.

Я привыкла к тому, что моя сестра строгая вегетарианка, но пора бы мне прекращать мерить новую Пейдж старым лекалом.

Она украдкой глядит на меня. Ее взгляд лучится виной и застенчивостью. Пейдж стыдливо опускает глаза. Но я же вижу, как она сглатывает. Ее рот наполняется слюной от одной только мысли о сыром мясе.

- Я пойду и попробую отыскать для нее что-нибудь, - говорю, отпуская свой меч.

- Пойди, попробуй – соглашается мама. Ее бесцветный голос не выражает ничего.

Я выхожу, решительно настроенная найти хоть что-то, чем мы накормим Пейдж.

В кафетерии, как обычно, очередь. Мне нужно сочинить историю, достаточно убедительную для тех, кто заведует кухней, чтобы получить порцию сырого мяса. Но мне не хватает изобретательности. Даже собаки предпочитают мясо, прошедшее обработку.

А потому я неохотно поворачиваю и от столов с едой двигаю в сторону рощи за Эль Камино Реал. Я настраиваю себя на пещерный лад в надежде поймать хотя бы белку или кролика. Причем я совершенно не знаю, что буду делать потом с уже отловленной тушкой.

Для моего цивилизованного рассудка мясо людям поставляют холодильники, расфасованное и упакованное. Но если мне повезет, я на своей шкуре прочувствую, почему Пейдж решила стать вегетарианкой в три года.

По пути в рощу я делаю крюк, чтобы заглянуть-таки в небольшой магазинчик. Вчерашняя шутка с Тру-Тра заставила меня призадуматься. Парням нравится оружие. Им бы хотелось заполучить убийственно крутую штуку, которой достаточно взмахнуть, чтобы другие тряслись от страха. Но если же острый меч замаскировать под видом чего-то безобидного, то злые крупногабаритные дядьки раздумают его у тебя отнимать.

Мне везет. В торговом центре имеет отдел игрушек. Я вхожу в яркий магазин, наполненный большущими кубиками и воздушными змеями всех цветов радуги. Ностальгия. Так и хочется забраться в игровой уголок, окружить себя мягкими игрушками и читать себе книжки с картинками.

Мама моя нормальностью не страдала почти никогда, но когда я была маленькой, сумасшедшинка в ней тоже была маленькой. Помню, как я бегала вокруг точно такого же уголка, как мы пели с ней песни, и как я сидела на ее коленях, в то время как она читала мне вслух. Я пробегаю пальцами по мягкой шерсти плюшевой панды, по гладким пластмассовым поездам и вспоминаю дни, когда медведи, поезда и мамы позволяли чувствовать себя защищенной.

Я ненадолго задумываюсь о том, как быть и что делать. В итоге решаю отрезать нижнюю часть игрушечного медведя и засунуть в игрушку меч. Если мне потребуется его извлечь, достаточно потянуть за рукоять.

- Ну же, Мишутка, признайся – говорю я мечу. – Новый стиль приводит тебя в восторг. Все остальные мечи позеленеют от зависти.

К тому времени как я выхожу на улицу и держу курс на рощу, мой мишка наряжен в многослойную шифоновую юбку, сооруженную из фаты, которую я нашла в одном из магазинов. В туалете я забрызгала ткань грязной водой, оставшейся после стирки, чтобы ее белоснежность не привлекала лишнего внимания. Юбка прекрасно маскирует ножны, скрывая их от любопытных глаз – по крайней мере, так оно и будет, как только она подсохнет. С обратной ее стороны я сделала надрез, так чтобы выхватывать меч безо всяких проблем.

Выглядит это нелепо и поводов посмеяться надо мной дает немало. Зато никто не обвинит меня в незаконном ношении ангельского оружия. Вот и славненько.

Я пересекаю улицу и достигаю рощи, огороженной забором, высота которого мне по грудь. Местность открытая, но деревьев, отбрасывающих тонкие послеполуденные тени, хватает. Кроличий рай.

Я срываю с меча медведя, удовлетворенная тем, как ловко это мне удалось. Так и стою на поросшей травой земле с ангельским орудием в руках, держа его как волшебную палочку. Ведь кое-какой ангел, ну Тот Которого Нельзя Называть, потому что я всеми силами стараюсь о нем не думать, сказал, что этот миниатюрный меч весьма необычная штуковина. Странностей в моей жизни хватает, и порой им просто нужно покориться.

- Ищи кролика!

Белка, уцепившись за ветку на дереве, разражается серией смешков, больше похожих на щебет.

- Не вижу ничего смешно.

И это так, дело серьезное. Сырое мясо – моя последняя надежда спасти Пейдж. Я даже думать не хочу, что будет, если ей и оно не подойдет.

Не отводя глаз от белки, я тянусь за своим мечом, зверек спрыгивает на землю.

- Ничего личного, белка. Запиши эту обиду на ангельский счет.

Лицо Раффи появляется в моей голове – его волосы подсвечены пламенным ореолом, оттеняющим скорбь на его лице, укрытом в тени. Где он сейчас? Страдает ли он от боли? Полагаю, привыкание к новым крыльям, сродни привыканию к новым ногам: болезненная, печальная и, учитывая военное положение, чрезвычайно опасная вещь.

Я поднимаю меч высоко над своей головой. Не могу на это смотреть и не смотреть не могу тоже, а потом хитрю, прищурившись настолько, чтобы не промахнуться, но в целом и общем, ничего при этом не видя.

Замахиваюсь.

Мир вдруг качнулся, а голова закружилась.

Зрение размывается, перед глазами темнее.

Еще секунда – и меч опустится прямо на белку.

А следующее мгновение меч взмывает в лазурные небеса.

И рука, что держит этот меч, принадлежит Раффи. И небо это тоже не мое.

Он возглавляет армию ангелов, их строй прямо за его спиной. Его великолепные, еще белоснежные и целые, крылья обрамляют его тело, придавая сходство с греческим божеством.