жест относится не только к философии, сиречь греческой традиции. Не меньше потенциальных сомнений и нигилизма и в христианском таинстве или в физике и метафизике классической современности. Какое бы имя ей ни давала традиция, мощь негативного возвышает в этом имени свою претензию на универсальность и обещает реализовать и целиком понять возможный опыт. Абсолютное знание требует законченного нигилизма.
Эстетика числит себя актуальной (присутствующей, действующей), поскольку Запад актуализирует свой нигилизм, с меланхолическим удовлетворением созерцая оставляемые за собой поверженные идеалы. Эстетика нова, поскольку нигилизм стар. Запад знает, что цивилизации смертны. Но того, что он об этом знает, достаточно, чтобы сделать его бессмертным. Он живет за счет их смерти, как и своей собственной. Он превращает себя в музей этого мира. И тем самым перестает быть цивилизацией. Он становится культурой.
Мы не испытываем недостатка в словах, критикуя присущую нашей культуре эстетизацию: инсценировка, сенсационность, медиатизация, симуляция, гегемония артефактов, засилие мимесиса, гедонизм, нарциссизм, самодостаточность, самоаффектация, самоустроение — несть им числа. Все они свидетельствуют об утрате объекта и о превосходстве воображаемого над реальностью. Можно составить опись этого тихого разочарования по всем областям мысли и деятельности: «науки о человеке» на этот счет неистощимы. Привожу наугад: отмирание крестьянства, экологическое сохранение природы, телевизионная война в Заливе, глобальные финансовые спекуляции, наука как ху-
